Как фермер Михаил Шляпников применяет идеи анархизма в сельском хозяйстве

Напечатать собственные деньги, объявить импичмент местной власти, взять в управление деревенскую больницу. Проведя день с фермером Михаилом Шляпниковым, корреспонденты "Денег" поняли, что оценивать эти инициативы по их успеху совершенно не верно.

ЭММА ТЕРЧЕНКО

8:00

В маленькой, на 20 дворов, подмосковной деревне Колионово ни души: местных жителей не осталось, немногочисленные дачники еще спят. Тучный бородатый мужчина в светлых полотняных штанах, такой же жилетке и кепке кормит гусей — гуси галдят и дерутся. Птичник (гуси, куры, перепела) находится на территории бывшей колионовской больницы, которую 51-летний Михаил Шляпников арендует, а его собственная земля с саженцами простирается дальше, до самого леса.

Покормив птицу, Михаил усаживается под роскошной липой на полянке — ждать журналистов из "Аль-Джазиры". Шляпников — знаменитость. Вчера в этих же самых жилете и кепке он ездил на суд в Егорьевск решать судьбу эмитированных им денег — колионов. Эти красивые разноцветные бумажки с изображением крон деревьев он выдавал своим кредиторам вместо расписок, чтобы потом расплачиваться с ними картошкой, гусями и саженцами. Суд Шляпников проиграл и этому как будто даже рад: внимание прессы обеспечено, а ему, задире и идейному анархисту, только того и надо.

— А чего унывать-то? Наоборот, радость! — смеется Михаил, топая ногой, чтобы отогнать пришедших вслед за ним гусей.— Правительство признало, что любой крестьянин может свалить денежную систему страны. И конечно, они правы. И я приветствую решение суда, потому что они в этом расписались!

Мы с фотографом Димой Лебедевым приехали накануне и вечером уже успели посидеть с Михаилом под этой липой, и под домашний грушевый самогон он рассказал нам то, что всегда рассказывает журналистам. Как учился в Плешке, работал ревизором ГУМа, как потом занялся бизнесом, но случилась автомобильная катастрофа, потом рак — и он уехал в деревню, чтобы остаток жизни прожить иначе, осмысленно.

— Врачи отмеривали месяцы, а я здесь живу восемь лет,— хвастается Михаил.— Живу и какую-никакую пользу стараюсь приносить.

9:00

Шляпников уверяет, что птицу он выращивает только для себя и друзей, тем не менее хлопот с ней много: посидев под липой, он, преодолевая одышку, направляется к курам, возится с ними.

— В прошлом году были еще овцы и поросята, но в этом не стали их заводить из-за суда. Очень много времени суд берет, и журналисты одолевают,— кокетничает Михаил.

Он то и дело поглядывает на дорогу, не едет ли "Аль-Джазира".

— По деньгам-то, конечно, провалили мы этот год. Из-за судов чистых убытков в этом году будет на 140-150 тыс. рублей!

Специализация фермерского хозяйства "Колионово" — выращивание на продажу саженцев берез, дубов, вязов, кленов, елей. Можно приобрести также ягодные кусты "от Шляпникова" — малину, ежевику. Но сам Шляпников видит смысл своей деятельности скорее в области идей, нежели в области коммерции.

— Я сторонник идей князя Петра Алексеевича Кропоткина,— сообщает Михаил.— Идея анархизма не в свержении власти, а в том, что общество должно быть основано на взаимопомощи. И в нынешнем устройстве общества мне в первую очередь не нравится не власть как таковая, а законы эти зверские — топтать конкурентов, принцип "я начальник — ты дурак", засилье чиновников.

Шляпников вытаскивает из кармана пачку своих колионов.

— Мне кажется, с ними у меня хорошо получилось, а? — с некоторым озорством говорит он.— Все, чего я хотел,— это своих товарищей не обманывать. Вот заплатил мне человек, допустим, вперед за картошку. Я ему даю этот колион. Потому что к августу, когда я буду картошку выкапывать, может, рубль подешевеет. А колион — нет! Человек и получит у меня пять ведер — как с куста.

Сделав это победное заключение, Михаил ковыляет в сторону огорода.

— Потом забрали картошку,— кряхтя, он берется за лопату, начинает окучивать ту самую картошку, которая стоит бешеных колионов,— заплатили за новогоднюю елку. Елку забрали — заплатили, значит, за весенний урожай. И так у меня без конца ваши деньги в обороте, я на них и солярку покупаю, и семена, и рабочим плачу.

Копать Михаилу тяжело, он грузно опирается на лопату, утирает пот:

— То есть я это дело как долговые расписки придумывал. А получилось вон что (срывает белую смородину и протягивает мне с полупоклоном) — подрыв устоев!

13:00

У Михаила обед, снова под липой. Выйдя из образа крестьянина, озабоченного ценами на солярку, фермер сыплет цитатами про липу из Данте и Чехова — классики, похоже, любили липу почти так же, как он.

— Ничего, выживем! — окончательно приходит в веселое расположение духа Шляпников.— Мне вон губернатор Подмосковья Воробьев предлагал инновационный центр создать! В Москве чтобы было "Сколково", а в Колионово — "Агросколково". А что, это можно! Сюда все инновационное пусть привозят, а я это буду журналистам показывать.

Слышать о такой симпатии властей удивительно, учитывая, как мало Шляпников с этими властями церемонится. "Наболело и достали! — начинался в ЖЖ его знаменитый призыв к импичменту главы сельсовета летом 2010-го.— На днях в отдельно взятой подмосковной деревне Колионово на сходе... руководствуясь здравым смыслом и желанием предотвратить беспредел местных властей, а также сохранить самобытный образ русской деревни, мы будем свергать на хрен местную т. н. конституционную власть". Импичмент местной власти в лице Нины Александровны Морш, главы сельского поселения Юрцовское, Шляпников хотел объявить потому, что местную больницу — ту самую, где у него теперь птичник,— собирались закрыть, а он мечтал взять ее в аренду и восстановить. Нина Александровна Морш, однако, беззакония не допустила. На митинге семь прописанных в деревне стариков, как рассказывает Михаил, были атакованы целым эскадроном приезжих "клакеров" и полиции — и импичмент не состоялся.

Территорию закрытой больницы Шляпникову тем не менее год спустя все же передали, и он даже объявил в интернете сбор средств на ее восстановление в виде "земской больницы XIX века". Впрочем, с этой идеей пришлось проститься: собрать толком ничего не удалось, а пока собирали, из семи стариков в деревне не осталось ни одного, и проект закрыли. В главном больничном корпусе Михаил выращивает перепелок, в морге хранит инвентарь, а из всех строительных амбиций осталась одна — возвести на территории больницы бесплатную общественную баню.

Война с Ниной Александровной Морш между тем продолжается.

— Я написал правила посещения Колионово чиновниками егорьевской администрации,— важно говорит Шляпников.— Хотите въехать — за две недели напишите свою челобитную, документы все приложите, вплоть до флюорографии. И все заверьте у нотариуса! Время приема — в понедельник с 8 до 10 и в четверг с 14 до 16. Короче, как они, так и мы. Они как-то все это привезли, а мы с бабками сели. Бабки: "А чего это у вас ксерокопии нет? А чего это здесь без печати?" Достаю красный фломастер и пишу: "Отказать!"

15:00

После обеда Михаил отправляется к саженцам. Видно, что деревья он любит: здоровается с березками, любовно обрезает лишние ветки у дубков, тревожно ощупывает ствол молодого маньчжурского ореха. Интересуюсь, какие деревья изображены на колионах и не потому ли он решил такие деньги эмитировать, что деревьями занимается.

— Эмитировать! Вот и вы туда же. Это мне на суде вменяли всю дорогу. Да что я там эмитировал? В интернете вбил в поиск "печать визиток", ткнул в первую попавшуюся типографию. Они дизайн сами придумали! Напечатали 20 тыс. колионов семи разных номиналов, обошлось в 5 тыс. рублей.

Деревья известности Михаилу Шляпникову тоже добавили. Сразу после "импичмента" в 2010 году случились в Подмосковье пожары — и Шляпников не остался в стороне. На базе его хозяйства были организованы склад снаряжения для добровольцев и перевалочный пункт для помощи, собранной для погорельцев. А осенью Михаил в своем ЖЖ призвал народ восстановить сгоревшие леса. Сорок волонтеров тогда посадили на ферме 6 тыс. саженцев и 4 тыс. желудей, сотни людей жертвовали деньги на саженцы через интернет. Шляпников взялся вырастить в своем питомнике саженцы для посадки и взял в банке кредит на 1,5 млн рублей. Из этой акции в пользу Колионово родилась другая, новогодняя: "Купил игрушку — посадил елку". В московских кафе друзья Шляпникова устроили благотворительный базар с елочными игрушками. Похоже, без пожертвований хозяйство действительно выжить не смогло бы. Во всяком случае, Михаил Шляпников утверждает, что работает в убыток, хотя объем продаж для него самого — загадка.

— Да я не считаю... Сколько продали, столько продали. Первые семь лет в сельском хозяйстве в любом случае убыточны. А мы еще лет десять будем балансировать, потому что все, что есть, на благотворительность тратим. Пока старики живы были, каждый год дровами их обеспечивали на зиму. Егорьевск озеленяли. День птиц у нас каждый год. И вот — баня.

Мы возвращаемся к липе на территории бывшей больницы. Куры ходят кругами вокруг скелета будущей бани, за время нашего отсутствия подъехали рабочие, чтобы класть крышу. Михаил принимается активно ими руководить.

17:00

"Аль-Джазира" так и не приехала, и Михаил пытается скрыть огорчение по этому поводу. "А на что мне этот пиар? — ворчит он.— Я им не Настя Волочкова".

Сидя у своего дома, узкого, трехэтажного, островерхой крышей похожего на кирху, Шляпников тычет пальцами в свой ноутбук:

— Ко мне за последние пять лет кто только не ездил. Надо показать, как в деревне хорошо,— мне звонят. Как все плохо — тоже мне. Би-би-си фильм снимала про Навального, так и я у них тоже такой выходил оппозиционер от сохи.

С кислым выражением Михаил читает в интернете статью о себе в одной из сегодняшних газет.

— У этих все в кучу: и колионы, и Греция, и уральский франк,— фыркает он.

Но, еще с полчаса полазив по соцсетям и проверив почту, Шляпников веселеет:

— Новых писем больше двухсот! Все сочувствуют после суда. Журналисты просятся приехать.

Михаил наливает в пластиковый стакан вчерашнего самогона:

— Люди сочувствуют, потому что понимают: колион — это хорошо. Знаете, какой митинг был за нас во время суда в Москве? Розовый слон еще там был с плакатом "Даже розовый слон уважает колион". Колион — это не рубль: он свободен от власти, крови, наркотиков... Он напрямую к товару привязан. А боятся его, потому что, если есть такой колион, банки не нужны. Они у нас потому и неэффективны, что ничего не производят.

Шляпников медленно допивает самогон.

— С колионами покончено,— говорит он по-актерски трагично.— Хотите, сожгу прям при вас?

Невзирая на мои возражения, Шляпников начинает жечь бумажки, но вдруг передумывает:

— А вот и не сожгу! Я же людей подведу. У людей на руках колионы — что они будут с ними делать? Я лучше коллекционерам продам — уже покупают, между прочим. А какие останутся — менять буду на новые деньги, которые суды еще не запретили. "Путинки". Или нет — "набиуллинки"!

Я спрашиваю, общается ли он с другими анархистами, и Михаил морщится.

— Они дураки такие в основном,— шепчет он, доверительно наклонившись ко мне.— Ко мне приезжали некоторые. Фанатики. Даже толком Кропоткина не читали, идеи не поняли. Думают, что идея в том, чтобы крушить, а она же, наоборот, в созидании. Хотя парнишки тут одни приезжали — эти мне понравились. Они еще астрологией увлекались помимо анархизма. А тогда как раз Юпитер с Венерой соединились. И люди сделали две фотографии одинаковые этого события — из Колионово и из Мекки. Ребята потом мне их прислали, пишут: "Миш, да у тебя здесь центр мира". А и правда так.

19:00

Вечером Михаил Шляпников отправляется в соседнюю деревню проведать друга Юрия. Это известный партнер Шляпникова в игре с государством: накануне в суде он лихо исполнял роль свидетеля по делу, смешил судей и журналистов и то и дело поминал тесно связанного с колионом гуся.

Не успев перемигнуться с гостем, Юрий уже видит публику — и снова на арене.

— Ты, Михаил, ни в чем не виноват! — сидя на табуретке, Юрий трясет Михаила за плечо.— Дал бы я тебе 100 рублей за гуся — разве бы ты мне гуся отдал? Послал бы меня куда подальше с моими 100 рублями! А тут другое дело — колион. Так что уж будь любезен.

— А вот как я теперь по закону гуся-то верну? — принимает мяч Михаил.— Колион вне закона! Имеешь право теперь еще один суд затеять, это же мошенничество выходит, уголовная статья.

Я пытаюсь понять, что мне напоминает эта сцена. Точно! Был такой фильм советский — "Белые росы", про вымирающую деревню, даже интонации там у стариков похожи.

Друзья еще немного выпили, и Михаил собирается обратно. Он рассказывает про семью: сыновья окончили МГУ, живут за границей, жена иногда приезжает из города.

— А я, как видите, не скучаю тут. Дальше чем на три месяца не загадываю: опухоль в животе 16 сантиметров. Если вырезать, то и ноги отрежут. А так — хожу себе на своих двоих, никому не мешаю.