Александр Аничкин — о причинах миграционного кризиса в Европе

Поток беженцев из Африки и Ближнего Востока в Европу заставил говорить о крупнейшем миграционном кризисе на континенте со времен Второй мировой войны

Александр Аничкин

Нынешним летом новости на европейских телеканалах все чаще начинаются сводками с мигрантского фронта. Горячих точек в этих сводках с каждой неделей все больше: к привычным уже итальянским и греческим адресам прибавляются французские, венгерские, македонские, болгарские... Сценарий, правда, всюду одинаков: толпы беженцев штурмуют полицейские заграждения, пытаясь прорваться на просторы континента. Картинки сильные, ощущение однозначное: катастрофа.

По данным общеевропейского агентства пограничного контроля Фронтекс, в июле этого года число мигрантов, пересекших границы ЕС, впервые за все время регистрации превысило отметку в 100 тысяч человек за месяц. Как отмечает Фронтекс, июльская цифра — это рекорд за все время регистрации числа беженцев с 2008 года. В прошлом году, по данным Евростата, общее число прошений об убежище в ЕС составило свыше 600 тысяч. Наибольшее число беженцев тогда приняли Германия и Швеция — почти половину. В 2015-м масштабы другие: германское правительство, ранее оценивавшее ожидаемое в этом году число мигрантов в страну в 450 тысяч, сейчас скорректировало эту цифру до 650 тысяч человек. Фигурирует в оценках и "пессимистичный сценарий" — 750 тысяч. В Италии и Греции только за лето высадилось более 200 тысяч беженцев.

Много это или мало? Для сравнения, в разгар боснийского конфликта на территории самой Европы в 1992 году беженцев было значительно меньше — 438 тысяч...

Что вызвало обострение нынешнего года? Эксперты говорят, что сработал эффект снежного кома: с начала "арабской весны" кризис нарастал перманентно и вот достиг катастрофических размеров. К этому нужно добавить разрастание "Исламского государства", не прекращающиеся гражданские, этнические и религиозные конфликты. По данным Фронтекс, наибольшее число мигрантов прибывает из Сирии (свыше 100 тысяч), Афганистана (более 60 тысяч), Эритреи, Пакистана, Нигерии, а также ряда других стран Африки и... из Косово. Если кого-то удивила Нигерия в этом списке, вспомните о бандитской группировке "Боко-Харам", аффилированной ныне с "Исламским государством". Ясно, что большинство бегут от убийств, насилия, этнических и религиозных чисток, из зон больших и малых конфликтов.

В Европе, правда, говорят еще и об экономической подоплеке нелегальной миграции: мол, ищут хорошей жизни в экономически если не процветающих, то стабильных странах. Сообщают о кажущихся фантастическими гонорарах до 10 тысяч евро с человека за обещание доставить в "землю обетованную" вроде Англии или Германии. Если учесть, что люди нередко бросают все — дома, скот, технику, то, может быть, и правда, что такие деньги циркулируют в темном мире человеческой контрабанды. Но даже при таком допуске "целевой контингент" — всего лишь мелкий сегмент в общем гигантском потоке несчастных людей, бросивших прежнюю родину в надежде обрести новую. Достаточно посмотреть, откуда, из каких стран за сотни, иногда тысячи километров бегут массы людей, чтобы понять, большинство — это настоящие беженцы.

Мигрантский морской маршрут из Туниса и Ливии на итальянские острова Лампедузу и Сицилию стали патрулировать сначала Военно-морские силы Италии, а потом объединенные силы ЕС. Переправляться не перестали, но поток мигрантов на этом направлении стал значительно меньше, чуть ли не в два раза сократился в последние месяцы. Зато в Восточном Средиземноморье и на Балканах картина прямо противоположная — поток мигрантов вырос вдвое. Переправляются из Турции на греческие острова в Эгейском море или пробираются пешим ходом в Македонию и Болгарию.

Это стало неожиданностью для всех, и отчасти поэтому суматошная неразбериха. Небольшие, живущие туризмом острова Греции просто не располагают ни человеческими ресурсами, ни инфраструктурой для приема беженцев. Но там, по крайней мере, знакомы с проблемой и потихоньку рассортировывают мигрантов. Другое дело Македония, которые не входят в Шенген, принятого в Европе опыта обращения с беженцами не имеют, да и приобретать его не слишком хотят. Из Болгарии, например, поступают сообщения, что пробирающихся через границу беженцев избивают, отбирают личные вещи, включая и мобильные телефоны, "линию жизни". Некоторых просто заворачивают назад. На границе Венгрии тоже не просто. Там вооруженная полиция с собаками, слезоточивым газом. Предполагают послать армейские подразделения. Здесь, на границе европейского Шенгена, устанавливается "стена", то есть забор с колючей проволокой. Даже не проволокой, а колючей лентой — вместо колючек маленькие бритвы. Если неосторожно, просто так попытаться преодолеть, то можно и погибнуть от потери крови.

Первая реакция европейцев на такого рода новости — всплеск рассуждений о том, что границы, конечно, нужно охранять, но и о гуманном отношении к людям, спасающимся от бедствия, нельзя забывать. Венгрию по этому случаю упрекают в неевропейском подходе к проблеме беженцев, расизме, предубеждениях, указывают на влияние ультраправых, преследования этнических меньшинств. Но при этом вопрос о том, что делать, если застрявшие на рубежах Шенгена массы людей все же прорвутся вглубь континента, превратив его в территорию неконтролируемого сплошного транзита, звучит все чаще. А отвечают на него все острей. Даже в наиболее толерантных странах угроза массовой миграции в пределы ЕС питает рост националистических и радикальных настроений, поднимает популярность правых партий.

В самом деле, что делать Европе с беженцами? По международным правилам, по правилам ЕС их надо принять, обустроить, с каждым, причем индивидуально, разобраться, вникнуть в детали. Если действительно человек бежит от преследований, то предоставить убежище, возможность начать жизнь заново. Это красиво звучит, это несложно представить, когда речь идет о единицах, десятках, даже сотнях. Но когда счет идет на сотни тысяч? А в расчете на долгую перспективу — даже на миллионы. В год! Об этом много и яростно спорят. Страхи европейцев понятны: нас поглотят, мы погибнем, мы "перестанем быть".

Разумно возражать трудно. Кто все же берется, чаще всего ссылается на пример Ливана. Когда-то он был раем, этакой Францией с привкусом восточной экзотики. Старики дипломатической службы, в том числе и советской-российской, рассказывают, что очередь стояла получить хоть какое, самое малое местечко в ливанских миссиях. Сейчас же эта страна с населением в 4,5 млн стала прибежищем для 1,2 млн беженцев, в основном из Сирии. То есть маленькая ближневосточная страна, в сто с лишним раз меньше, чем ЕС, приняла в 50 раз больше беженцев, чем рассчитывают найти убежище в Европе. Вот, дескать, где кризис. История поучительная, конечно, но спорная как аргумент: и что осталось теперь в Ливане от былого рая?

Новость минувшей недели: Британия и Франция договорились, наконец, об усиленных мерах охраны портового комплекса Кале. Будет совместный англо-французский командный центр для контроля за безопасностью, 5-метровый забор с колючей проволокой, ускоренные процедуры для "сортировки" мигрантов. Решат ли эти меры проблемы в Кале, в котором уже вырос лагерь беженцев на пять с лишним тысяч человек, сказать трудно. Скорее нет, чем да. Кале — это лишь малый фрагмент большой европейской картины, в здешних лагерях беженцев всего лишь 1-2 процента общего числа потенциальных иммигрантов, осаждающих сегодня Европу. Кале — это конечный пункт долгого маршрута через открытую Шенгенскую зону ЕС, где практически нет контроля на границах. Стоит ли удивляться, что на прошлой неделе Бельгия, ставшая транзитной территорией для масс беженцев, рвущихся в Кале, поставила в европейскую повестку дня резонный вопрос: не пора ли вернуться к пограничным институциям и отказаться от шенгенских прелестей в условиях мигрантской катастрофы?