В Липецкую область завезли партию французских сыроделов. Репортаж Натальи Радуловой и Евгения Гурко

"Если из-за санкций в Россию нельзя ввозить французский сыр, то я ввезу французов",— решил российский фермер. Так в деревне Масловке появились сыроделы из Корсики

Наталья Радулова, Липецкая область, деревня Масловка

"Ой, здрасте, а французы тут живут? — на пороге самого большого в Масловке дома появилась целая женская делегация. Жительница соседней деревни, Инна Мячина, привезла с собой маму Антонину Архиповну, сестру и племянницу.— Люди говорят: в масловском замке поселились французы и делают хороший сыр, тот самый, запрещенный. Вот мы по-соседски и приехали проверить — так ли это".

Деревни Масловки в навигаторах нет. От советского величия — 750 домов на берегу реки — лишь кое-где остались заросшие травой развалины, остановка и дорожный указатель. Вся Масловка нынче — это две избы, в которые иногда приезжают дачники, да вот этот замок с пристройками — солидное каменное сооружение, с башенками, окнами-бойницами, с плугом у ворот и с раритетным пулеметом "Максим" на одном из балконов — хозяин считает, что это главные символы России. Живет здесь Владимир Борев, бывший москвич, переводчик, журналист, выпускник Сорбонны и МГУ, автор нескольких диссертаций, а ныне — фермер, владелец стада коз и коров. Именно он привез в Масловку тех самых французов-сыроделов, слух о которых пошел по всему району. "Так что? — не унимается Инна.— Сыр можно попробовать?" Старшая Мячина, поправив платок, подсказывает дочери: "И хранцузов пусть выводят!"

"Козья морда" санкциям

Французов выводят — супружеская пара Николь и Жиль де Вуж, корсиканские крестьяне, члены ассоциации традиционных фермеров-сыроделов, занимаются изготовлением сыра уже около полувека. Владимир Юрьевич познакомился с ними давно, сначала ездил в их хозяйство на стажировку, а сейчас вот пригласил к себе: "Николь и Жиль учат меня делать настоящий французский сыр — в нем ничего нет, кроме молока, соли и плесени! А главное отличие французских сыров в том, что их не варят — так сохраняются все полезные для организма бактерии. Настоящий сыр должен быть сырым, это понятно даже из русского названия продукта!"

Мячины со знанием дела кивают, Николь и Жиль только улыбаются — они не говорят по-русски. "Детки есть у вас?" — интересуется вдруг Антонина Архиповна, и Николь, даже не оглянувшись на Владимира, оживляется, начинает объяснять, что детей у них трое, взрослые уже, работать на ферме не хотят, ждут родителей домой, плачутся: "ПапА, мамА!" — и все женщины как-то сразу это понимают. Антонина Архиповна кивает: "Да, дети такое дело. Ростишь их, ростишь, учишь корову доить, картошки садить, а потом они говорят: "Сами в своем навозе копайтесь, а мы в город поедем". Вот поэтому деревни у нас и вымирают. А земли-то сколько у нас, Николь! Земли полно, а людей нема. Видала?"

Николь видала. Когда они с Жилем только приехали в Масловку, то никак не могли свыкнуться с просторами: "Какая огромная, какая богатая страна! Вот же и дорога есть, и река, и пастбища, и места красивые — почему здесь никто не живет? А сколько чернозема попусту пропадает! У нас почва глинистая, но каждый клочок засеян, а тут поля деревьями зарастают". Удивил корсиканцев и характер наших селян. Поехали они как-то в поселок — на празднование Дня района. Там один из выступавших мужчин обратился к властям с просьбой создавать больше рабочих мест. Николь с Жилем переглянулись: "Как крестьянин может требовать рабочие места? Кто ему не дает купить пять коз, три коровы и начать производить те же сыры? Пусть приходит к нам на практику, мы его научим, как надо деньги зарабатывать".

Самого Борева французы пока научили только сыр качественный производить. Денег на этом он еще не много заработал. "У меня 18 козочек и четыре коровы. Получается где-то 12 килограммов сыра в день. Большую часть отвожу семье в Москву — детям, внукам. Друзей угощаю. Иногда приезжают, конечно, и покупатели. Но в магазины я свой сыр принципиально поставлять не буду. Там и условия хранения неправильные, и наценка сумасшедшая. Кому надо — пусть сам ко мне приезжает". Мячиным надо. Распробовав "камамберчик", они за полторы тысячи рублей покупают "две лепешечки".

"Каждый кусок сыра имеет свою судьбу и стоит столько, сколько Николь назначит,— объясняет Борев ценовую политику.— Это же произведение искусства, как его можно на вес продавать? Вы же не скажете: "Отмерьте мне два метра Пикассо". Так и сыр — этот кусочек старше, усох больше, у того форма в виде слитка золота, да и виды плесени разные для них используются". Сырный кусок, хранящийся в подвале, Владимир переворачивает несколько раз в сутки: "Если сыр плохо себя чувствует или не в настроении, его надо переложить с боку на бок, поставить на ребро". Еще один секрет французских сыроделов — нельзя торопиться. Поначалу Владимир предлагал к холодному молоку подлить теплого: "Ну чтоб процесс ускорить", супруги де Вуж категорически запретили это делать — сыр испытает термический шок, пострадают лактобактерии, на которые производители "живых сыров" чуть ли не молятся.

Поэтому Владимир встает в шесть утра, под присмотром наставников неспешно разливает молоко и переворачивает головки сыра, стараясь не делать резких движений. Названия и даже этикетки для своих продуктов он уже придумал: "Козья морда", "Коза ностра" и даже "Мистраль". "Раз уж французы не дали нам вертолетоносцы, так хоть технологию приготовления сыра у них заберем! — объявляет фермер.— За 15 лет объем французского сыра, съеденный россиянами, равен сумме контракта на боевые корабли "Мистраль". Представляете, сколько денег? Но теперь мы их сыр будем производить сами. Вот же он, уже готов! Понюхайте, как пахнет! А? Как в кубрике недопоставленного нам корабля!"

"А зачем мне деньги?"

Помимо производства сыра Владимир и другими проектами увлечен. Например, скрещиванием дикого кабанчика Васьки с обычными свиньями — потомство Васькино получается крепким и здоровым. Клуб краеведов собирается в его замке регулярно — недавно приняли решение о восстановлении церкви в соседнем селе. "А хотите борзых щенков посмотреть?" — Борев, будто настоящий помещик, занимается и псовой охотой. Именно он организовал в Данковском районе "Отъезжее поле", праздник русской псовой охоты, на который собрались две тысячи участников со всей России.

Кредитов на развитие своего хозяйства фермер никогда не брал: "Дед меня учил не одалживаться. Если мне срочно нужны деньги — я лучше быка продам за 60 тысяч, вот и все. А овцы? Сейчас их у меня 300 голов, а когда-то я у старушки купил 9 овечек и одного барана. Считайте сами: в год овца рожает 2-4 ягненка. Это же до 400 процентов прибыли, выгоднее любого банка! Так что капиталы надо не в банке хранить, а в баранах! В баранах я миллионер".

И лошадей он разводит, и мясо коптит. "Кто же у вас работает, если местных в Масловке не осталось?" — удивляемся. Борев объясняет: "Работников надо искать на Павелецком вокзале". Уже много лет Владимир занимается реабилитацией бывших наркоманов, алкоголиков и бомжей. "Из монастырей и храмов их ко мне присылают — знают уже обо мне. Но большинство этих людей просто используют мой дом как временное пристанище. Перезимуют, украдут что-нибудь и уходят пить под кусты и попрошайничать. Они честно признаются: "Извини, Юрьевич, но у тебя скучно как-то, а я в Москве меньше чем 3 тысячи в день с асфальта не поднимаю". Но есть и те, кто остается. Взять хотя бы бригадира Андрюшу. Общий тюремный стаж — 34 года. "Он сразу предупредил, что надолго не задержится — в тюрьме же макароны. Но поставил я его к животным, и они постепенно приучили Андрюшу к режиму дня. Конечно, поначалу он напивался, по привычке хулиганил, но я ругал его, сторожил. Главная проблема моих ребят — они не ощущают пространство и время. В понедельник выпил, проснулся — опа, зима. Вот чтобы вернуть человека в реальность, я его ставлю за скотиной ухаживать — у коровы ж все по часам, ее надо доить, чистить, кормить. И у работника появляется понимание — ага, это утро, это вечер. Вскоре возвращается и ощущение дома. Андрюша тут полюбил рыбалку, рассветы стал встречать, Россию, наконец, увидел — такую, какая она есть. И прижился. Жену встретил, дом я им построил. Работают".

Лариса, жена Андрюши, смущается: "Ой, не надо фотографировать, у нас не убрано. Но запишите, что у нас все есть: стиральная машинка-автомат, видеомагнитофон, две собаки: Кипиш и Егор". Зарплату Лариса, как и все остальные работники фермы, на руки не получает: "А зачем? Раньше я бомжевала, сама себе хозяйка была и при деньгах, но покоя не было. А сейчас если мне что надо, то Владимир Юрьевич и так купит. Продукты мы здесь же получаем. Одежды у меня — на 10 лет вперед, у нас в Масловке мода не меняется. Зачем мне деньги-то?" На вопрос, бывают ли в Масловке праздники, вечеринки, Лариса отвечает: "А как же! Пару лет назад юбилей Андрюшин справляли, 50 лет. Чай был, торт". Владимир уточняет: "Тут без меня такие крутые вечеринки бывают — скулы вылетают". И все же в Масловке "прижились" шесть семей, для них уже готовы дома, но не всех Борев пока торопится туда переселять: "Пока в общежитии пусть поживут, а я на их поведение посмотрю".

"Враг придет, а мы готовы"

Владимир проводит нас по своим владениям. У ворот — машина с наклейкой "Русская армия всех сильней". На сиденье — бронежилет, в багажнике — каски, чемоданчик "Малый набор хирургических инструментов". В прихожей лежит арбалет. В самом замке — картины, люстры, подсвечники, икона Николая II в полный рост, самовары, красные знамена, фотография бабушки-дворянки и дедушки-крестьянина, уздечки, книги, сапоги, седла, бюст Кутузова, гипсовый Ленин — из каждого темного угла выглядывает Россия. На балконе нам показывают знаменитый "Максим", который пугает редких проезжающих. Владимир, оглаживая пулемет, шутит: "Если враг придет, мы уже готовы", но не улыбается. "Долго я думал, куда вложить накопленные за жизнь средства, и решил вложить их в Масловку. Здесь можно укрыться и от непогоды, и от беды, если она придет".

"Мне говорили: "Да постели ты ламинат, красиво же будет",— рассказывает Борев.— Представляете? Как люди живут? В доме ламинат, в продуктах сплошные антибиотики и консерванты. Натуральность ушла из нашей жизни". Во владениях Борева все натуральное: деревянные рамы в окнах, каменные стены, пол из дубовых досок. Он поднимается на самый верх своего замка — там остекление по кругу: "Обзор на 360 градусов! Вон овчарня, коровник, конюшня, вон ребята сено разгружают. Сразу видно, кто что делает". Владимир машет из окна своим французам, которые идут гулять: каждый вечер Николь и Жиль несколько часов бродят по русским полям и каждый раз, вернувшись, не устают удивляться: "Сколько земли! Ну сколько же земли!" "А вон Андрюша к речке пошел,— радуется Владимир.— У Андрюши наколки по всему телу, душа изодрана в клочья, он несколько раз в день выходит на бережок, смотреть вдаль".

Владимир тоже смотрит вдаль. На свои поля — 200 гектаров: "Это все владения маркиза Карабаса", на лошадок своих, на коров: "Пасутся вон там, видите? А вон коптильня. И огороды". Здесь действительно можно укрыться от беды. "У меня свое маленькое государство,— говорит Владимир.— Я слежу, чтобы все было в порядке с внутренней и внешней политикой, чтобы все были сыты, не хулиганили. Это помогает не сойти с ума от осознания того, как несуразно живет остальная страна".

Он стоит у окна и рассуждает о том, что раньше в каждой русской усадьбе были французы — гувернеры, например, или повара, так что ничего особенного он не придумал. Говорит, что любит Россию всем сердцем, но без идеологии страна разваливается, и на это больно смотреть. Он выкрикивает указания рабочим и показывает на гнездо ласточки: "У самого окна расположилась, видите? Вот-вот, фотографируйте". Гордый хозяин деревни Масловки, которой нет на современных картах.