Почему иностранный экстремизм, терроризм, перевороты и революции в России принято называть цветными

Минобороны защищает страну не только при помощи ракет, кораблей, самолетов и танков. Военное ведомство взялось за несвойственную ему работу в сфере "мягкой силы". Методические рекомендации по противодействию "цветным революциям" разрабатывает Академия Генштаба. "Власть" объясняет, почему иностранный экстремизм, терроризм, перевороты и революции в России принято называть цветными.

Алексей Токарев

Для российского политического класса и большей части академического и околонаучного сообщества "цветные революции" (ЦР) возникали неожиданно. В Грузии едва ли не за неделю в ноябре 2003 года правящие элиты под началом Эдуарда Шеварднадзе уступили место новым лидерам "революции роз". Год спустя на Украине "оранжевая революция" продолжалась два месяца и только в российском телеэфире жила гораздо дольше.

Именно из-за стремительности изменений осмысление первых (и последних) постсоветских ЦР было местечковым, а не контекстуальным. Мало кого интересовали глубинные причины ЦР: со всех сторон политического спектра в России, да и во многом на Западе их было принято описывать прежде всего с точки зрения технологий. Анализ сводился к поиску общего в настоящем, но никак не в прошлом.

ЦР стали возможны благодаря целому комплексу обстоятельств, из которых политические и социальные технологии представляют лишь верхний, самый тонкий и хорошо изученный пласт. В грузинской и украинской ЦР находили общность влияния Запада и концептов европейской и евро-атлантической интеграции как национальной идеи, способной перезапустить национальные проекты, использование цветочного брендинга как отличительный признак по сравнению с "бархатными революциями" конца 80-х, молодежные движения в качестве основного актора массового протестного движения (грузинская "Кмара" и украинская "Пора"). Демонстрантов сплачивали при помощи яркого символизма (розы, апельсины, билборды, шарфы, демотиваторы, автомобильные гудки: "Ю-щен-ко/Я-ну-ко-вич"), антитезы "старая власть — молодые реформаторы". Тема фальсификации выборов была поводом к началу массовых протестов при моральной поддержке оппозиции высокопоставленными западными спикерами, кадровой и финансовой поддержке западных НПО и бизнесменов, политической помощи России как переговорщика (в Грузии) и полноценного игрока (на Украине). Даже гендерный аспект казался предельно технологичным: в обоих случаях действовали Жанны д'Арк (грузинка Нино Бурджанадзе и украинка Юлия Тимошенко), обе в итоге уступившие пальмы первенства мужчинам.

В рамках этой политтехнологической парадигмы к анализу грузинских и украинских событий в России существует два ключевых подхода: охранительно-консервативный и либеральный. Согласно первому, превалирующему среди российских элит и наиболее ярко представленному федеральным телевидением, ЦР инспирированы Западом. Через многочисленные структуры USAID финансировалась массовка. Разведывательные службы готовили отдельных акторов, вплоть до голландки Сандры Рулофс и родившейся в США Екатерины Чумаченко (жен президентов Саакашвили и Ющенко соответственно). Западные НКО обучали членов как под копирку созданных "Кмары" и "Поры" технологиям ненасильственного сопротивления. Правительства сменялись под четким контролем западных спецслужб, прежде всего для создания недружественного кордона вокруг России. Это вполне укладывается в доктрину расширения демократии, активно исповедуемую экспансионистски настроенной частью американского истеблишмента. В этом сценарии Запад — основной актор, а Россия — безвольный наблюдатель.

Использовав право на восстание в логике Жан-Жака Руссо, народ вернул себе суверенитет

Второй подход близок российской внесистемной оппозиции и так же далек от реальности, как и рассуждения об умении Госдепа менять правительства при помощи печенек. Либеральный подход делает акцент на восприятии ЦР как процессов внутренних демократизаций. Несмотря на явное желание России удержать бывшие провинции в орбите своего влияния, украинское и грузинское демократические движения смогли победить системных политиков. И собственных много лет правивших недемократических лидеров. И кандидатов, которых поддерживала Россия. Результаты выборов были однозначно фальсифицированы властью в свою пользу, а значит, гражданское общество имело полное право мирно его сместить. Использовав право на восстание в логике Жан-Жака Руссо, народ вернул себе суверенитет. Пассионарность народных масс оказалась важнее буквы закона.

Наконец, Запад, сыгравший решающую роль в легитимации "революционеров" в качестве новых правящих элит, поддерживал дискурс о демократизации Грузии и Украины. "Грузия — маяк демократии",— заявил в 2005 году Джордж Буш, емко выразив курс американской администрации на "демократическую экспансию". Очевидным образом и западные технологии, и подобный дискурс, и демонстративный разворот Грузии и Украины в сторону США, ЕС и НАТО, выражавшийся в институциональных преобразованиях, влияли на Кремль. Его реакция менялась от посредника в 2003 году в Грузии до активного актора в 2004-м на Украине. Когда Михаил Саакашвили допивал в зале заседаний грузинского парламента еще теплый чай Эдуарда Шеварднадзе, срочно эвакуированного охранниками, Москва твердила о необходимости переговоров между властью и оппозицией. Глава российского МИДа Игорь Иванов в ноябре 2003-го ездил по Тбилиси между оппозиционерами и президентом, в итоге убедив последнего уйти на покой. Вероятно, именно тогда в головах российских политменеджеров возникла идея трактовать ЦР как, во-первых, технологический, во-вторых, западный проект. Обвинять российскую власть в предвзятости глупо: сложно сохранять самообладание, видя, как правящие элиты соседних стран, имеющие монополию на применение насилия, контролирующие армию и спецслужбы, падают под напором роз и апельсинов.

Осенью 2004 года Россия была уже одной из сторон "битвы за Украину". В Киеве жизнь кипела вокруг "Русского дома", в котором российские политтехнологи, курируемые со стороны АП Украины ее главой Виктором Медведчуком, объясняли стране и миру, что происходит на Майдане. Сам "Русский дом" открывал визави господина Медведчука из России Дмитрий Медведев. Виктору Януковичу, предполагаемому преемнику Леонида Кучмы, устроили смотрины в присутствии Владимира Путина. Российский президент дважды поздравил главу Партии регионов с победой в президентской гонке до официального объявления результатов выборов. Будучи крайне активным актором внутриукраинской политики, Россия проиграла "оранжевую революцию" прежде всего в технологическом смысле.

Безусловно, после событий 2003-2004 годов Кремль насторожился. Всего через полгода после проведения на Украине "третьего тура" выборов президента, в которых победил Виктор Ющенко, в Москве прошла первая масштабная акция движения "Наши". Число ее участников составило примерно пятую часть от пикового количества людей на Майдане семью месяцами ранее.

Системная работа с молодежными организациями заключалась не только в тренировках по оперативному сбору на московские акции 40 автобусов от каждого из отделений в регионах, окружающих столицу. В 2005 году стартовал форум "Селигер", первые три года бывший образовательной площадкой исключительно для "Наших". Для политической учебы дружественных власти молодежных движений (МГЕР, "Россия молодая", "Новые люди", "Местные" и пр.) была организована Высшая школа управления (ВШУ), преподаватели которой рекрутировались не только из региональных вузов, но и из МГУ и МГГУ. При помощи классиков массовой психологии Гюстава Лебона, Габриэля Тарда и Сержа Московичи молодых людей учили противостоять механизмам заражения в толпе и управлять массами. Наиболее успешным лидерам не только читали лекции приближенные к власти философы и политтехнологи Глеб Павловский, Александр Дугин, Михаил Леонтьев, Сергей Марков, Иван Демидов и Николай Стариков. Их периодически возили к Владимиру Путину и Владиславу Суркову. Для первого подобные встречи были частью публичного образа, второй искал в них обратную связь, словно на экзамене выслушивая, как активисты понимают линию партии и администрации президента.

В феврале 2006 года отвечавший в Кремле за внутреннюю политику господин Сурков акцептировал идеологию "суверенной демократии", сразу же горячо поддержанную спикерами власти и ориентированным на нее экспертным сообществом. Концепция явным образом отсылала к ЦР, воспринимавшимся как процессы, навязанные извне, тогда как демократическое развитие должно иметь только внутренние (суверенные) драйверы. К 2015 году упоминаний о выступлении Владислава Суркова и самих слов "суверенная демократия" не было даже на сайте "Единой России", активу которой и был прочитан доклад девять лет назад. "Суверенную демократию" меняли на "либеральный консерватизм" и "консервативную модернизацию", словно соревнуясь в создании оксюморонов, но акцент на ценности суверенитета и постоянный дискурс об американском экспорте демократии российскую элиту не покидали.

"Суверенную демократию" меняли на "либеральный консерватизм" и "консервативную модернизацию", словно соревнуясь в создании оксюморонов

Предельная "технологизация" сознания при восприятии ЦР заставляла в любой политической технологии видеть едва ли не угрозу строю. Сбор оппозиции в арабских странах через соцсети или попытки обозначить "своих" при помощи ношения белой ленты в России тут же делали сопровождавшие события "революциями". После Евромайдана на Украине электромайданом назвали протесты против повышения тарифов в Армении в июне 2015-го. С одной стороны, по-настоящему кровавые перевороты с сотнями и тысячами жертв в Северной Африке, с другой — мирные прогулки писателей по бульварам, аббревиатура ПЖиВ, "марши миллионов", "стратегия 31": и то, и другое воспринимается российской властью концептуально одинаково. Между тем оппозиция в разных странах лишь пользовалась доступными всем технологиями. Начиная с 2005 года власть в России активно продвигала в массы георгиевскую ленту, брендинг оранжево-черных цветов имел отношение к продуктам от пластиковых окон до крабовых палочек, и вряд ли хоть один митинг в поддержку Владимира Путина обходился без участия молодежных движений, организуемых при помощи твиттера.

Во второй половине 2000-х власть еще отделяла дискурсивно ЦР от прочих революций. В одной из рабочих тетрадей для студентов ВШУ приводились справедливые оценки "бархатных революций", действительно ненасильственным путем изменивших строй в странах Восточной Европы. ЦР предлагалось воспринимать в большей степени как "цветные перевороты", не приведшие к глобальным изменениям политических систем, а лишь повлиявшие на расстановку сил внутри элит. События в октябре 2000 года в Белграде часто назывались ЦР, но не были ею: десятки человек были ранены, один погиб, а стороны конфликта применяли оружие.

После "арабской весны", когда в Ливии, Египте и Йемене правительства были свергнуты силовым путем, а в Сирии стартовала гражданская война, дискурс российских элит окончательно консолидировался вокруг ЦР как событий, навязанных извне и приводящих к коллапсам политических режимов, влекущим жертвы. Протесты 2011-2012 годов в России (несостоявшаяся "белая/снежная революция") воспринимались властью уже как прямая угроза стабильности режима. Сначала премьер, а потом и президент Путин неоднократно предостерегали страну от "украинизации политической жизни", под которой понимались беспорядок, безвластие и крайняя слабость государственных институтов. Провластные массмедиа неустанно воспроизводили образ врага, ссылаясь на "оранжевую революцию", "оранжевую угрозу", "цветные перевороты". Ненасильственный метод давления на власть путем массовых протестов и акций гражданского неповиновения в Грузии и на Украине в 2003-2004 годах в России-2012 описывался при помощи мемов "печеньки Госдепа", "шакалить у посольств", "агент Запада" и т. п.

Кроме работы с молодежью, основной движущей силой ЦР, власть ограничивала возможности иностранного влияния на внутреннюю политику России. Одни НКО выдворялись из страны, как Британский совет в 2008 году, другие (с иностранным финансированием и занимающиеся политической деятельностью) должны регистрироваться с нелицеприятным статусом "иностранный агент". Было ужесточено законодательство о митингах и массовых акциях и введен реестр нежелательных организаций. По решению Роскомнадзора провайдеры блокируют доступ к антивластным ресурсам. Несколько несистемных оппозиционеров получили реальные и условные сроки заключения, препятствующие им участвовать в выборах. Летом 2015 года в "патриотический стоп-лист" вошли ключевые иностранные организации в сфере финансирования "третьего сектора": Фонды Сороса, Макартуров, Форда, Роберта Боша, Чарльза Стюарта Мотта, Национальный демократический институт, Национальный фонд поддержки демократии, Amnesty International, Human Rights Watch, Freedom House.

При этом нельзя не отметить действия власти по повышению прозрачности процедуры выборов. В рамках ЦР обвинения в фальсификациях в пользу власти становились основным поводом для протестов. Теперь в ответ на любые подобные упреки власть справедливо может кивать на терабайты видео, которое записывают web-камеры на каждом избирательном участке, параллельно транслируя картинку в интернет. В 2008 году форум "Селигер" перестал быть исключительно площадкой для "Наших", а уже в 2012 году "политическую" смену возглавлял оппозиционер Дмитрий Терновский. Два года спустя "Селигер" прошел последний раз — Росмолодежь планирует проводить подобные образовательные форматы для молодежи минимум в каждом федеральном округе. Каждый из них характеризуется не только провластной политической направленностью, но и лекциями, образовательными тренингами, возможностью обсуждать стартапы и по итогам получать поддержку молодым предпринимателям. От сплошной агитации молодежи в 2005 году власть перешла к всеобъемлющей ее социализации.

За десять лет, прошедших с начала работы по противодействию ЦР, у российских элит и околонаучного сообщества сформировалось три неверных допущения, искажающих анализ ЦР. Понимания различий между ЦР и настоящими кровавыми революциями, ненасильственным протестом и экстремизмом у власти нет. Концептом ЦР теперь называются любые протесты и волнения: от "арабской весны" до Евромайдана. Это первая ошибка российских элит.

На постсоветском пространстве к ЦР ошибочно причисляют четыре случая выборов: президентских — в Грузии-2003 и на Украине-2004 — и парламентских — в Киргизии-2005 и Молдавии-2009. "Цветными реолюциями", то есть теми, основную роль в которых играет ненасильственный протест, были только украинский и грузинский случай: розы вставлялись в щиты солдат грузинских внутренних войск, на украинских улицах раздавались апельсины, на киевской площади Независимости бастующие жили в палатках, читая книжки Джина Шарпа "198 методов ненасильственного сопротивления". В ответ власть не применяла оружие. Несмотря на попытки "цветочного брендинга" погромов в Киргизии и Молдове, Египте и Тунисе, Украине 2014-2015 годов, происходившие в них события никак не были ненасильственным протестом. В силы правопорядка летели "коктейли Молотова" и булыжники, из-за кордонов начинали стрелять: ЦР уступала место восстанию, беспорядкам, анархии, революции без кавычек.

В Киргизии в 2005 году протестующие сначала против результатов парламентских выборов, затем — против власти целиком сожгли комплекс УВД в Джалал-Абаде. По всей стране при помощи булыжников и арматуры штурмовались административные здания. При штурме Дома правительства в столице были ранены сотни людей, включая и оппозиционеров, и силовиков (бежавший президент Акаев отдал приказ не применять оружие против оппозиции). Пришедшего к власти Курманбека Бакиева через пять лет свергли тем же насильственным путем, что и его силы — Аскара Акаева, на этот раз оплатив перемену мест почти сотней жертв.

В 2009 году в Молдавии недовольные результатами парламентских выборов захватили здание парламента и подожгли его, после чего разграбили. Со стороны российских спикеров имели место вялые и безуспешные попытки запустить в массы неологизм "сиреневая революция".

Феномен "революции роз" и "оранжевой революции" состоит в том, что никто не погиб и не был ранен. Грузинские и украинские оппозиционеры в 2003-2004 годах действовали по принципиально иному сценарию. В этих странах революции носили мирный характер. Пришедшие к власти в результате мирных протестов элитные группы оказались в состоянии сохранить ненасильственный характер политического процесса.

Феномен "революции роз" и "оранжевой революции" состоит в том, что никто не погиб и не был ранен

Второе неверное допущение при анализе ЦР относится к гиперболизации западного влияния на внутренние политические процессы Грузии и Украины. Конечно, Запад финансировал их оппозиционные движения и помогал социальными технологиями в подготовке "революционеров". Полторы тысячи активистов "Кмары" обучались специалистами сербского "Отпора" грамотно и ненасильственно сопротивляться властям. Грузинскую организацию финансировал фонд Джорджа Сороса "Открытое общество", украинскую "Пору" — Freedom House. Для обоих государств были подготовлены наблюдающие за электоральным процессом, позднее заявившие о фальсификациях. Канадский политолог Тарас Кузио описывал работу Международного общества справедливых выборов (финансировалось Соросом) в Грузии и 1023 инструкторов, подготовленных Freedom House для Украины.

В 2003 году политическую поддержку грузинской оппозиции оказал Госдепартамент США, официально заявив о фальсификации парламентских выборов. Согласно данным Госдепа, правительство оказывало финансовую поддержку ($150-300 млн ежегодно) государственным институтам, коммерческим и региональным теле- и радиокомпаниям, ежегодно проводило тренинги и программы обменов для сотен журналистов. Кроме того, финансирование шло по негосударственным каналам, в частности Millenium Challenge Corporation в 2005 году перечислила Грузии около $300 млн. После пятидневной войны с Россией Грузия начала осваивать $4,5 млрд, выделенных ей мировым сообществом, что, по оценкам грузиноведа Андрея Епифанцева, составляет около 20% от ВВП Грузии.

До украинских выборов западные политики начали готовить общественное мнение к тому, что президентская кампания будет априори нечестной и фальсифицированной. Американский Конгресс принял акт "Об украинской демократии и честных выборах" (Ukraine Democracy and Fair Elections Act of 2004), содержавший список должностей высокопоставленных украинских чиновников, их супругов и несовершеннолетних детей, начиная от президента Кучмы и премьер-министра Януковича, в отношении которых президент США может применять санкции: отказ во въезде в США, изъятие активов, находящихся в США, прекращение кредитования и любой финансовой помощи (за исключением медицинских и сельхозтоваров и гуманитарной помощи), давление на международные финансовые институты, в которых состоят США, на предмет прекращения кредитования украинского правительства и прекращения программ грантов (за исключением гуманитарной помощи). Конгресс США принял резолюцию к властям Украины с призывом провести 31 октября 2004 года честные выборы президента, "настойчиво рекомендуя властям Украины гарантировать абсолютно прозрачную избирательную процедуру до, во время и после выборов президента в 2004 году".

Уже после дня голосования о фальсификациях в пользу власти заявляли официальные лица ЕС, наблюдатели ОБСЕ, спецпредставитель президента США Ричард Лугар, госсекретарь Колин Пауэлл. Председатель комитета Европарламента по внешнеполитическим вопросам Эльмар Брок угрожал Украине: если фальсификации в пользу власти подтвердятся, "Европейский парламент позаботится о том, чтобы это имело существенные последствия для политики соседства ЕС в отношении Украины, а также для финансовых обязательств". После официального обнародования итогов Виктор Ющенко апеллировал к послам стран ЕС, хотя позже подал иск в Верховный суд своей страны. Миссия наблюдателей от СНГ признала выборы легитимными, что еще раз подчеркнуло идеологизацию украинской политики по географическому признаку.

Сложно спорить с логикой американца Люкана Уэя: "США оказывают финансовую помощь целому ряду оппозиционных движений и общественных групп в других странах постсоветского пространства, особенно в России, однако не это предопределяет их успех". Российский политолог Борис Макаренко также призывал не преувеличивать западного вмешательства: "Масштаб электоральной поддержки оппозиции, соразмерной результату, показанному "кандидатом от власти" (или "партией власти"), не мог бы быть достигнут действиями внешних сил... у "антивластного голосования" имеются объективные и весьма весомые внутренние предпосылки и причины".

Третье неверное допущение касается причин ЦР. В рамках технологической парадигмы сторонники как консервативного, так и либерального подходов исключают культурные, лингвистические, исторические, экономические расколы украинского и грузинского обществ — фундамент, на котором разрастались и западное влияние, и собственные стремления Грузии и Украины к демократизации. Политические технологии лишь оформляли итог расколов:

государственных аппаратов с крайне низким уровнем обеспечения верховенства закона и монополии на применение легитимного насилия на всей формальной территории страны в условиях сращивания власти с нелегитимными и нелегальными акторами (в Грузии — с криминалитетом, на Украине — с олигархией);

экономик, не способных обслуживать внешний долг, притом что государство не собирает налоги;

обществ, уставших от советского стиля правления и высокого уровня коррупции, дополненного развитием патрон-клиентских отношений вокруг лидеров;

наций, обладающих идентичностью, зависящей от географического места проживания и рожденных крайне противоречивой историей собирания земель с несколькими волнами советизации, украинизации и грузинизации в XX веке. Все это в отсутствие длительной традиции самостоятельной государственности в последние несколько сотен лет. Именно противостояние различных частей необъединенных наций и вылилось в итоге в ЦР.

По сравнению с Грузией и Украиной в России нет цивилизационных расколов

В России с конца 90-х не было настоящих условий для ЦР. По сравнению с Грузией и Украиной у нас нет цивилизационных расколов. Воры в законе не осуществляют власть, а за души верующих не борются одновременно четыре христианские церкви. Отношение к Великой Отечественной войне и Победе консолидировано. Пантеон героев и злодеев обозначен, и нет в стране регионов, для которых носители символики СС были бы солдатами национально-освободительной борьбы. Мы говорим на едином русском, не принижая значения местных языков. Сепаратизм загнан в подполье, а уровень управляемости территориями Северного Кавказа не так сильно беспокоит жителей Дальнего Востока и европейского запада, чтобы требовать сменить федеральную власть.

Выхватить из множества характеристик события один-два признака и из-за их сходства с украинскими и грузинскими событиями 2003-2004 годов стремиться называть "цветными революциями" любые настоящие — кровавые революции или, наоборот, массовые протесты, не приводящие даже к отставкам в кабинетах министров,— ключевая ошибка современного российского истеблишмента. Из-за неверного определения концепта ошибочно ставится задача и неправильно выбираются инструменты ее решения. Вместо того чтобы озаботиться "мягкой силой", повышением привлекательности России хотя бы на постсоветском пространстве — там, где США тратят в сотни раз больше на поддержку "третьего сектора", Россия в очередной раз сосредотачивается, не желая диверсифицировать инструменты влияния. Гражданские столкновения в Киеве 2014-2015 годов, повлекшие смерти, власть называет цветной революцией, относя ее к "гибридной войне". Вместо работы с молодежью в постсоветских государствах, создания программ академических и культурных обменов, расширения международной деятельности Росмолодежи российское государство усиливает контроль над интернетом и гражданским обществом. Министерство обороны, отвечающее за "настоящую" силу (hard power), будет заниматься и "цветными революциями", под концепт которых сведены любые протесты, включая террористические акты. При этом годовой бюджет Россотрудничества, ключевого российского актора soft power, сравним с отдельными американскими программами по окружающим нашу страну государствам. Едва ли опора на силу и непонимание феномена ЦР и причин, по которым они были успешными лишь по одному разу лишь в двух государствах, помогут России укрепить влияние на постсоветском пространстве.