Сергей Чугров — о японском отношении к итогам Второй мировой войны

Второго сентября исполнится 70 лет со дня подписания японской капитуляции на борту американского линкора "Миссури". Но в оценках событий на азиатском фронте Второй мировой по-прежнему единства нет. Почему, пытался понять "Огонек"

Сергей Чугров, доктор социологических наук, профессор МГИМО

Есть японская поговорка — "дайто мото кураси" ("у подножия маяка темно"). То есть смысл событий виден лишь издалека, а поспешная оценка может обернуться самообманом. Семь десятилетий, минувших со дня подписания на "Миссури" капитуляции,— срок, кажется, большой, чтобы соскрести наслоения эмоциональных суждений и дать взвешенную оценку событиям, увенчавшим Вторую мировую. С этой целью политологи и историки собрались в конце августа в символическом месте, Владивостоке, на четвертые "Бердяевские чтения", проводимые Институтом социально-экономических и политических проблем (ИСЭПИ). Обсуждали, как итоги войны выглядят с дистанции в 70 лет, почему мы и японцы по-разному оцениваем итоги войны, как японцы относятся к победителям.

Трудности коммуникации

История войны на Тихом океане дала нам версию капитуляции, когда японцы использовали тактику мокусацу (букв. "убить молчанием"). При обсуждении Потсдамской декларации японскими высшими госсоветниками в августе 1945 года министр иностранных дел Сигэнори Того убедил их не отклонять декларацию, а сделать вид, будто ее как бы не было. Результат был трагичен для Токио: раздраженные американцы поспешили действовать по разработанному плану и сбросили 6 августа бомбу на Хиросиму, а 8 августа СССР, выполняя союзнический долг, объявил войну Японии. 15 августа Япония капитулировала, Того был осужден Токийским трибуналом на 20 лет тюрьмы и умер в заключении. Но японцы не отказались от тактики умолчания, от упора на "несказанное" и "квазисказанное". Иностранцам трудно понять такой способ коммуникации. Чтобы овладеть нюансами этого метаязыка, надо, очевидно, вникнуть в скрытые механизмы восприятия японцами "других".

Поражение Германии и Японии по-разному интерпретировалось их народами. Американская исследовательница-психолог Рут Бенедикт, автор концепции "культуры вины" и "культуры стыда", доказала, что для японской цивилизации ближе понятие стыда, а западной — вины. В христианской культуре вина — это искреннее признание греха и желание искупить его. Стыд же связан с "потерей лица", с переживанием своей неспособности отвечать неким нормам и правилам поведения. Стыд оглядывается на реакцию окружающих и пытается скрыть оплошность. Поэтому идеи греха, исповеди и искупления в основном чужды японцам. (Замечу, что покойный митрополит Токийский и всея Японии Феодосий в 1990-х годах сетовал в нашем разговоре, что православные японцы исповедуются подчас очень формально.)

Так вот, большинство японцев считают, что потерпели поражение на Тихом океане и в Китае совсем не по той причине, что ставили неосуществимые и неправедные задачи, будучи одержимыми идеей национального превосходства, а единственно потому, что оказались не столь сильны и изобретательны, как американцы, что не рассчитали свои военные и экономические возможности. Не хватило, мол, доблести и самурайского духа — вот и стыдно за поражение. Подобное ощущение испытывают люди, если они нежданно-негаданно показали другим свою немощность...

Изгнание варваров как миссия

Проблема отношения к победителям и парадоксальной оценки своей миссии в войне на Тихом океане восходит к глубинным пластам истории, в частности лозунгу сонно дзеи — "уважение к императору и изгнание варваров". Первая часть, "уважение к императору", символизирует исполнение сыновнего долга перед отцом-правителем и национальную гордость, а вторая, "изгнание варваров",— отношение к ойкумене с точки зрения превосходства. Когда в 1825 году власти приняли жесткий изоляционистский курс, лозунг стал пониматься как призыв к борьбе с иноземцами, пытающимися проникнуть в Японию.

Тогда почти безраздельно господствовал стереотип — "американо-британские варвары" (китику бэйэй), который не разделяли лишь некоторые интеллектуалы. Японцы в победу свято верили. Но трагически ошиблись, переоценив силу "японского духа". Крушение мифа о непобедимости императорской армии стало крахом прежней системы "японизма", в основе которого и было "изгнание варваров". Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, а также поражения в Китае вызвали столь мощный шок, что, казалось, нация сломалась, потеряла волю под натиском "варварской силы".

Зверства японских солдат в Китае и Корее объяснялись тем, что даже в середине XX века они относились к другим народам как к "варварам". Идея отпора зародилась в сокровенных глубинах сознания японцев в конце XIX века. Лучшие умы концептуализировали ее. Юкити Фукудзава, идеолог и национализма, и Просвещения, предложил в ответ на экспансию западных держав объединить Китай, Корею и Японию. Какудзо Окакура (Тэнсин) (1862-1913), долго работавший куратором восточноазиатской коллекции в Бостонском музее изящных искусств, провозгласил лозунг "Азия едина" в противовес идее доминирования Запада. Он утверждал, что именно Азия — "источник нашего вдохновения", "без Азии существование Японии невозможно". С его точки зрения, западная семья основана на отношениях супругов — отсюда абсолютизация понятий свободы и права. Восточная же семья — это прежде всего отношения отца, матери и детей. Поэтому японская миссия — это "реконструкция Азии", под которой подразумевается "просвещение и направление азиатских народов", а в будущем — и "пробуждение Запада". Мыслитель Итиро Токутоми (Сохо) ставил цель "разрушения привилегированного положения белых в мире", доказывая, что миссия Японии подобна миссии древних римлян, которые выступили в роли апостолов цивилизации. Ему принадлежала и идея создания Pax Nipponica для спасения Азии от "белого империализма". Философ Тэцуро Вацудзи выступил провозвестником "особой моральной энергии" японцев. Так постепенно из первых простодушно-наивных представлений вырастала концепция национальной миссии.

После японо-китайской и русско-японской войн эта идеология получила выражение в форме доктрин "нового порядка" и "сферы совместного процветания в Восточной Азии", а в пропаганде закрепились лозунги "вселенная — одна столица", "восемь углов под одной крышей", а наэлектризованное сознание японцев нашло выход в войне против всех соседей. Все это закончилось крахом идеологии. Но последствия ощутимы и сегодня.

Добрый дядя и злой сосед

Заглянем в настоящее, перескочив сразу через семь десятилетий, и обратимся к вызывающей неоднозначные чувства статистике японских оценок США и России.

По данным опроса, проведенного в канун 2015 года информационным бюро при канцелярии кабинета министров, Штатам симпатизируют 82,6 процента, а не испытывают к ним симпатии всего 15,3 процента. У России показатели почти противоположные: 20,1 процента позитива против 76,4 процента неприятия.

И тут встают мучительные вопросы: почему японцы, претерпев чудовищные атомные бомбардировки, похоже, не только простили, но и стали симпатизировать американцам? Почему антипатия к русским доминирует в национальном сознании, хотя ни Советский Союз, ни Россия не причастны к преступлениям?

Начнем с США. Во-первых, японцы уважают силу. Они не забывают жертв атомных бомбардировок, но как бы смирились с мыслью, что это стало возмездием за коварное нападение на Перл-Харбор. Во-вторых, благодаря господству патернализма в коллективном бессознательном большинство жителей страны стали рассматривать Америку как "отца" или "старшего брата". В-третьих, переустройство системы сверху мощно повлияло на сознание японцев, поскольку американцы в полную силу запустили пропагандистскую машину, зомбируя население и внушая ему, что "Америка лучше всех". В-четвертых, США взяли на себя расходы по обороне Японии, распахнув над ней ядерный зонтик. В-пятых, Вашингтон вложил в модернизацию Японии горы долларов, а побежденные сами стали массово производить телевизоры, холодильники, стиральные машины и кондиционеры, совершенно преобразившие их жизнь.

Но главное, США внедрили эффективную систему, разительно отличавшуюся от былого авторитаризма, написали новую Конституцию. Плюс к тому они дали изнуренным многолетней "казарменной психологией" и бесконечными жертвами японцам надежду на перспективу, и это "светлое будущее" мощно заявило о себе в 1960-1970-х годах "японским экономическим чудом", выведшим страну в разряд индустриально развитых и богатейших стран.

Нелепо утверждать, будто все японцы любят американцев. Они относятся к ним по-разному, но чаще прагматично. Старики, пережившие оккупацию, помнят случаи применения насилия со стороны солдат США, не одобряют бесцеремонность американцев. Поколение, выросшее после войны, запомнило большей частью гамбургеры, чипсы, кока-колу, кроссовки, Микки-Мауса, Элвиса Пресли и относятся к США вполне благодушно. Отметим, что политики обычно не называют фактически союзнические отношения с США "союзом", а отдают предпочтение термину "партнерство". Почему? Просто часть японской элиты выражает недовольство зависимостью Токио от Вашингтона. Например, политолог Есихито Карибэ предельно резок: "Западные люди, продав душу дьяволу, не знают удержу в стремлениях удовлетворить свои потребности".

В Японии все чаще звучат требования большей самостоятельности в политике. Токио делает выбор в пользу более полной интеграции в мировую систему. От нескольких коллег-профессоров слышал язвительные замечания по поводу привычки США решать проблемы с позиции силы. В целом же японцы продолжают прагматично опираться на близкие отношения с США, хотя и усиливается критика политики Вашингтона.

В чем же вина России, которую не могут простить японцы?

Принято считать, что отношения между нашими странами заблокированы проблемой Северных территорий, коварного наследия Второй мировой войны. "В политическом плане кроме проблемы Северных территорий между нашими странами нет серьезных препятствий",— утверждает политолог Сигэки Хакамада. Но не стоит полагать, что особых симпатий к россиянам не наблюдается в результате территориального спора. Возьму на себя смелость утверждать, что вернее обратное: мы не можем разрешить этот спор, поскольку не хватает симпатий со стороны японцев, относящихся к нам с подозрениями и недоверием. Когда мы преодолеем недоверие, легче будет договориться и по территориальному вопросу.

Часть японцев, находясь под влиянием медиасферы, на уровне подсознания с опаской относится к величине и непредсказуемости коварного "медведя", который, как они считают, может "опрокинуться" на "маленькую Японию". В исторической памяти народа живы опасения, восходящие к эпохе экспансии России в Маньчжурии в конце XIX века, когда она "отжала" у японцев Порт-Артур и ввела войска в Маньчжурию в 1900 году в ходе восстания ихэтуаней (боксеров). Жестокий удар по национальному самолюбию нанесло и вступление СССР в войну в августе 1945 года: японцы подчеркивают, в нарушение договора о нейтралитете. Особо болезненно воспринимают интернирование более 600 тысяч военнопленных в Сибири (более 60 тысяч погибли в плену). Иными словами, исторически отношения с Россией/СССР рассматриваются как соседство со злой и непредсказуемой волей.

Поэтому и разница в глазах японцев между победителями в войне — Вашингтоном и Москвой — существенна. Американцы компенсировали Японии бесчеловечность атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки масштабными реформами и упомянутой уже надеждой на успех. Со стороны СССР, а потом России подобной компенсации за удары по национальному самолюбию не последовало. Отсюда разительное отличие образов победителей в сознании японцев: американцы оказались благодетелями и опекунами, а россияне — агрессорами, коварной нацией, от которой нельзя ждать ничего, кроме неприятностей.

Несомненно, у России есть сильные козыри: в Японии по-прежнему царит любовь к русской классике, прежде всего к Толстому, Достоевскому и Чехову, произведения которых близки мироощущению японцев. Они восхищаются вершинами нашего театрального искусства, исполнительского мастерства музыкантов. Увы, культурные ценности не гарантируют политических симпатий.

На этом фоне территориальный вопрос со всех сторон тупиковый. Так зачем же мутить воду, его эксплуатируя? Интересное объяснение дает молодой политолог Ивао Осаки, указавший, что "проблема Северных территорий, которая была изобретена японским правительством, играет важную роль в продвижении "национализма" как политического принципа или идеологии и придании "нации" общей коллективной идентичности". Отдать острова никак нельзя, как нельзя и отмахнуться от проблемы. Это не только японская головная боль (Японии нужны новые верные друзья на фоне чудовищных, с ее точки зрения, темпов роста экономики Китая). Но это и наша головная боль, поскольку обустроить наши рубежи не очень получается на фоне спора с Японией и оттока населения из дальневосточного региона. Присоединение Крыма ситуацию усугубило, вызвав всплеск японских эмоций: мол, почему России дозволено менять послевоенные границы, а другим нельзя? С такими подходами перспективы прорыва в двусторонних делах — почти нулевые.

Чужая родня

В упоминавшемся уже опросе канцелярии премьер-министра исследовалось и отношение к Китаю. Итог занятный: спустя 70 лет после большой войны лишь 14,8 процента японцев относятся к Китаю с симпатией, а в отсутствии такой честно признались 83,1 процента японских граждан. Неприятие, выходит, и сегодня живо. На чем же теперь оно основано?

Да все на том же. В 1996 году группа профессоров японских университетов объединилась в Общество создания новой истории, чтобы "избавить школьников от чувства ужаса и стыда за прошлое Японии". С тех пор и в Китае, и в Южной Корее регулярно происходят вспышки обострения антияпонских настроений: в японских учебниках превозносятся победы японской императорской армии и ни слова не говорится о насилии, которое японские солдаты практиковали по отношению к населению оккупированных стран. Жертвы не могут согласиться с такой интерпретацией эпизодов истории, которые представляют собой примеры противоправных деяний на оккупированных территориях.

Дебаты вокруг учебников — отзвук проблемы моральной ответственности Токио за ущерб, причиненный в ходе войны, а главное — ритуал извинения. Форма извинения, избранная лидерами Японии, кажется китайцам и корейцам поверхностной. Японцам — единственно возможной. Как результат, проблема извинения осталась неурегулированной и, более того, стала ключевой. Формулировка "прошлое, достойное сожаления" вызывает у населения Азии смешанные чувства. Им видится другое: японские власти упорствуют в том, что бойня якобы велась вовсе не в своекорыстных целях, а была цивилизаторской миссией "за освобождение Азии". Недавно премьер-министр Синдзо Абэ предложил написать новый школьный учебник истории, "воспитывающий гордость за свою страну". Несомненно, что вспыхнут новые конфликты. История превращается в порочный круг?

Спустя 70 лет после Второй мировой войны в Японии много говорят о том, что важно сформировать доверие, сбалансировать отношения с остальной Азией. Подчеркивают: в стране набирает силу "азиатский бум", сейчас японцы относятся к азиатам без налета снобизма, как к родственникам. Правда, к родственникам дальним и бедным: на гребне нынешнего "азиатского бума" то, что японцы называют "очарованием колониального стиля", то есть колониальная архитектура, меблировка старых гостиниц, короче, неповторимая атмосфера, которая еще сохранилась в Юго-Восточной Азии и восходит к периоду господства англичан, голландцев или французов. И это тоже недосмотренный сон, сюжет которого может удивить неожиданными поворотами.

70 лет явно не хватило, чтобы развязать все исторические узелки...

* Огонек" продолжает серию публикаций, посвященных тихоокеанскому фронту Второй мировой войны. Начало  — в NN 30-31 и 32-33 за 2015 год