Скончался режиссер Уэс Крейвен

Некролог

В воскресенье в Лос-Анджелесе на 77-м году жизни от рака мозга умер Уэс Крейвен, "отец" Фредди Крюгера из "Кошмара на улице Вязов" (1984) и убийцы в маске из квадрологии "Крик" (1996, 1997, 2000, 2011). Самый авторитетный король ужасов сравнивал себя с импрессионистами, безразличными к признанию истеблишментом, и за 43 года совершил в своем жанре пару революций, а заодно одну контрреволюцию.

Когда продюсер предложил 32-летнему филологу Крейвену снять фильм ужасов, тот запротестовал: "Да я ни одного фильма ужасов в жизни не видел". Продюсер резонно возразил: "Ты же фундаменталист, вокруг тебя демоны должны стаями виться". Крейвен покорился и снял "Последний дом слева" (1972), самый неприятный и неотвязный фильм ужасов в мире, действительно выпустив на экран демонов, но ответственных не за его персональные, а за национальные страхи. Патриархальная американская мечта — все значительное в культуре США посвящено поискам этой ускользающей мечты — рушилась по воле "белой швали", истязавшей, насиловавшей и убивавшей дочь образцово-показательных родителей и ее подругу. Месть родителей была пострашнее зверств урок-дегенератов. Смотреть фильм и поныне мучительно. Неловкость усиливают не условно-жанровая, а реалистически-европейская манера съемки и то, что Крейвен перепел мистическую трагедию Ингмара Бергмана "Источник" (1960). Только у Бергмана зверство неисповедимо порождало чудо, а для Крейвена катарсис был немыслим.

Да, он был фундаменталистом: его родители — непреклонные баптисты из Кливленда — табуировали любое кино, кроме диснеевского. Оказавшись после школы в Нью-Йорке, он испытал шок от фильма Роберта Маллигана "Убить пересмешника" (1962): наш Маугли даже предположить не мог, что существует кино помимо "Бемби". В маленьких кинозалах он поглощал "новую волну" и Бергмана. Забросив филологию, нырнул в мир кино. В 2005 году из документального фильма "Внутри глубокой глотки" выяснились детали его дебюта. Крейвен начинал как порнограф и, очевидно, участвовал в написании и/или монтаже самой знаменитой порнухи в мире — "Глубокой глотки" (1972) Джерарда Дамиано. Что ж, тогда порно было вполне революционным жанром во флере европейской изысканности.

Вторую жанровую революцию — после "Последнего дома" и столь же угнетающего фильма "У холмов есть глаза" (1977) о мутантах-каннибалах Юпитере и его сыновьях Меркурии, Марсе и Плутоне — Крейвен совершил, выпустив на экран монстра со жженым лицом и когтями-стилетами. "Кошмар на улице Вязов", открыл золотую жанровую жилу блуждания между сном и явью и балансировал на грани подросткового хоррора и вполне взрослого липкого кошмара, не впадая в инфантильность. Чего нельзя сказать о пресловутом "Крике", в котором — и это было жанровой контрреволюцией — Крейвен не без боя, но капитулировал перед запросами тинейджерской аудитории.

Улица Вязов в городке Потсдам, штат Нью-Йорк, где Крейвен преподавал в колледже английскую литературу, не случайная тезка далласской улицы, на которой был убит президент Кеннеди. Крейвен как художник американской мечты был политическим режиссером. В тени "Кошмара" и "Криков" остаются два откровенно политических шедевра. В "Змее и радуге" (1988) он поместил мифологию зомби в контекст проамериканской и запредельно изуверской диктатуры семейства Дювалье на Гаити. "Люди под лестницей" (1991) просто переводили "Коммунистический манифест" на язык ужасов. Семейка извращенцев-лендлордов, чье безумие возрастало прямо пропорционально их алчности, держала в заточении "проклятьем заклейменных" бедняцких детей, доводя их до утраты человеческого облика. Ну а "Ночной рейс" (2005) был фильмом не столько о террористической угрозе, сколько о параноическом страхе, порожденном 11 сентября.

Крейвен запросто мог снимать большое кино. Экстравагантная — в свой правильной классичности — "Музыка сердца" (1999) принесла номинацию на "Оскар" Мерил Стрип, сыгравшей создательницу музыкальной школы в Гарлеме. Новелла с участием призрака Оскара Уайльда на кладбище Пер-Лашез — один из самых обаятельных сегментов альманаха "Париж, я люблю тебя" (2006). Мог, но не особенно-то и хотел. Как никто другой, Крейвен знал, что в эпоху "после Освенцима и Хиросимы" самые жестокие претензии к мироустройству пристойно предъявлять лишь в рамках самых низких жанров.

Михаил Трофименков