Руководитель Рослесхоза Иван Валентик в интервью «Ъ FM»

В рамках Восточного экономического форума Иван Валентик рассказал о лесном хозяйстве Дальнего Востока ведущему «Коммерсантъ FM» Анатолию Кузичеву.

— Иван Владимирович, добрый день.

— Добрый день.

— Какова роль Дальнего Востока, коль уж мы на этом форуме с вами встретились, в лесном хозяйстве Российской Федерации?

— Я бы начал с того, что Дальний Восток по территории — это 50% площадей российских лесов, чуть менее, чем 50% — 500 млн гектаров. При этом есть такой нюанс как запас, который характеризует состояние лесов, запас насаждений. То есть при 50% площади, запас 23–24%. То есть соответственно запас на Дальнем Востоке, в принципе, в целом ниже, чем в других регионах России, но однако это опять же в некотором роде средняя температура по больнице: есть разные регионы Дальнего Востока, развитые в лесопромышленном плане и богатые лесными ресурсами.

То есть нельзя сравнивать Чукотку и Приморский край, нельзя сравнивать Магаданскую область и Хабаровский край, это совершенно разные регионы с точки зрения потенциала лесопромышленного комплекса. Поэтому естественно есть традиционные лидеры лесозаготовок, и лесопереработки на Дальнем Востоке – это Хабаровский край, это Приморский край, это Амурская область, и, в принципе, есть заготовки в Еврейской автономной области и на Сахалине. Есть, конечно, те регионы, которые нужно развивать с точки зрения других их возможностей, туристического, рекреационного потенциала лесов, поскольку леса не только являются ресурсом, который используется для заготовки, но и тем объектом, которым можно любоваться, где можно дышать чистым воздухом, где нужно заниматься рекреацией, туризмом, поэтому у каждого региона Дальнего Востока есть свои перспективы, свои направления развития.

— Ну, они хорошие?

— Они есть, и та же Республика Саха (Якутия), к которой скептически относились как к тому субъекту, который может развивать свой лесной комплекс, сегодня демонстрирует уже динамику и в этом вопросе. В этом году немножко справились с ситуацией по лесным пожарам, это тоже очень важно…

— Справились за счет чего?

— Справились за счет скоординированной работы, за счет того, что использовали совершенно новый подход к организации охраны лесов от пожаров.

— А именно?

— Подход заключается в том, что мы ввели силы федерального резерва в Республику Саха (Якутия), и была лесоохрана, организация, которая подведомственна Федеральному агентству лесного хозяйства, в момент повышения классов пожарной опасности при прогреве. То есть это та технология, которая работала в России в целом, когда система охраны лесов была единой до 2005 – 2006 годов. Когда по мере повышения классов пожарной опасности, по мере прогрева территории парашютисты Авиалесоохраны заранее вводились на соответствующую территорию и при установлении, обнаружении очагов высаживались на эти очаги, локализовывали пожары на малых площадях и, соответственно, пожары просто не могли разрастаться. То есть в этом году мы сделали то же самое в Республике Саха (Якутия), хотя пошли в некотором роде на эксперимент, потому что по законодательству полномочия по охране лесов от пожаров сегодня возложены на регионы.

— Местные власти?

— Да, и федеральный резерв может вводиться лишь в режиме ЧС, но мы нашли нюансы законодательства, которые позволили нам поработать с регионом параллельно.

— Получается, что вы таким как бы ползущим образом, в хорошем смысле слова, пересматриваете положения федерального закона об охране лесного хозяйства?

— Я считаю, что с учетом ситуации, как она складывается сегодня в Сибири, не знаю ситуацию…

— Да, Сибирь горит, это имеете в виду?

— Да, Сибирь продолжает гореть, площади достаточно большие, я считаю, что с учетом той ситуации, как она складывается, сегодня это единственный реальный инструмент, чтобы предотвратить возникновение подобных лесопожарных ситуаций в России.

— Так, может, вернуться к старой практике?

— Мы к ней, видимо, и возвращаемся. Немножко в другом формате — усиливаем федеральный резерв.

— Но возвращаемся пока де-факто, а де-юре?

— Де-юре будем возвращаться, мы соответствующее предложение вносим, нужно менять законодательство, нужно менять Лесной кодекс, подзаконные акты, акты правительства, в принципе, первые шаги мы сделали. То есть тот пилотный проект, который в Якутии сделали, он подтвердил то, что эта практика, которая работает, не нужно доводить лесные пожары до ситуации ЧС. Есть инструменты, которые могут позволить это сделать.

— А общая идеология, вот вы говорите, мы об изменениях разговариваем и над этим работаем, вот если одной формулой какой-то, если возможно уместить это в одну формулу — идеология изменений в Лесной кодекс?

— Идеология изменения, скорее всего, будет сводиться все-таки к возврату авиационной охраны лесов на федеральный уровень.

— На федеральный, не на местные власти?

— На федеральный уровень, да, то есть наземные службы, полномочия должны быть в регионах. Многие регионы эффективно справляются с этими полномочиями, в том числе в авиационной охране лесов и использованием наземных средств, но в целом та ситуация, которая сегодня существует в Сибири на Дальнем Востоке характеризуется потерей парков воздушных судов, которые существовали до середины 2000-х годов. То есть из 120 бортов, которые ранее были в составе федеральной системы, сегодня реально есть девять, остальные фрахтуются, иногда по завышенным ценам, у регионов просто не хватает денег их содержать.

Нужно возвращать ведомственную авиацию Авиалесохрану, нужно усиливать федеральный резерв, сейчас это 700 человек, нужно довести численность до 1,5 тыс., нужно обеспечить прямое бюджетное сметное финансирование этой работы. И мы не должны зависеть от позиции региона по приглашению десантников. Сегодня по законодательству мы ждем приглашения губернатора после введения режима ЧС, прилетаем, но наша деятельность там не так эффективна, как она могла бы быть. То есть мы могли бы быть более эффективны, когда мы бы были самостоятельны, работали напрямую, сами принимали бы решение о необходимости обеспечения защиты охраны федеральной собственности, в которой леса Российской Федерации находятся. Поэтому мы выступаем за это изменение.

— А есть ощущение, что ваши выступления услышаны и поняты?

— Те разговоры, которые я сегодня провожу с отдельными стрип-холдерами, которые влияют на принятие решения, в общем-то, вселяют осторожный оптимизм, что эту практику могут поддержать.

— Вы имеете в в буквальном смысле сегодня, на форуме?

— Сегодня на форуме будем говорить об этом, конечно, в принципе, речь идет в основном, наверное, о повышении эффективности использования лесных ресурсов, но, понятно, мы как Федеральное агентство лесного хозяйства отвечаем за сохранность этого ресурса, то есть, естественно, инвестиционная привлекательность.

— Я понимаю, я имею в виду, здесь ли вы это обсуждаете?

— Здесь мы это будем обсуждать, видимо, в части создания условий для того, чтобы ресурсы не исчезали, потому что полномочия по тушению пожаров, они не находятся сегодня у арендаторов. То есть сегодня все равно даже на арендованной территории тушит государство, поэтому арендатору важно, как государство будет заботиться о сохранении леса.

— Вы упомянули самолеты, сказали про самолетный парк, совершенно естественно, но их же надо покупать, их надо брать откуда-то?

— Естественно, вопрос очень часто упирается в деньги, и многие хорошие решения, они всегда упираются в финансовые механизмы. Сегодня есть внутренние возможности для того, чтобы обеспечить ремонт пяти бортов Ан-2, которые еще сохранились в Авиалесохране, это тот борт, который ремонторизируется за сумму около $1 млн, есть Новосибирский завод СибНИА, есть технология ремонторизации, перевод с дизеля на авиационный керосин, значит, новая авионика, новые американские двигатели, есть проекты по локализации этого производства на территории России. Встречались с теми, кто эти проекты собираются сегодня реализовывать. То есть пять бортов ведомственной авиации, которые везут по две группы десантников с табельным имуществом, они, в принципе, позволят снять наибольшую остроту уже к весенней фазе пожароопасного сезона в Забайкалье, в Амурской области в других регионах.

— А, в принципе, сколько надо, еще раз скажите, пожалуйста?

- Я думаю, что если мы получим группировку в 15–20 бортов, получим группировку 4–6 вертолетов Ми-8, наиболее острую проблему мы сможем снимать. И при этом, естественно, нужно увеличить численность парашютистов-десантников, нужно их обучать, потребуется финансирование, но эти расходы будут несоизмеримо ниже того ущерба и тех потерь, тех затрат, которые сегодня государство несет в связи с тушением пожаров.

— Вчера разговаривали с руководителем фонда «Развитие Дальнего Востока», и в том числе он очень много говорил про перспективу экспортной компоненты именно применительно к лесу. И также много мы говорили про важность дополнительной высокой прибавочной стоимости у наших экспортных потоков. Вот я хочу вас спросить, доля экспорта по отношению к доле прихода на внутренний рынок дальневосточного леса какова?

— Сегодня в основном Дальневосточный регион экспортирует лесные ресурсы, и в круглом виде, и в переработанном виде, но, собственно говоря, это обусловлено низким уровнем спроса на самом Дальнем Востоке, тут плотность населения невелика. Сегодня эту проблему обсуждали в том числе на пленарном заседании, да, естественно пока еще невысок уровень внутреннего потребления. Логистика в Сибирь, на Урал, в Центральную часть России, она тоже достаточно сложная, дорогостоящая, поэтому, естественно, все это ориентировано на рынок стран АТР.

— Понятно, в конкретных цифрах как это выражается?

— В конкретных цифрах, это больше в сфере ведения Министерства промышленности и торговли, мы можем сказать об объемах заготовки, то есть порядка 7 млн кубов за полгода и около 15 млн кубов за год. То есть это ожидаемый объем заготовки древесины, при этом значительная часть древесины, я пока в цифрах точно вам не скажу, все-таки идет на экспорт.

— Хорошо, а теперь вот в экспорте какова доля вот необработанной древесины по отношению к древесине обработанной, к той самой, о чем мы все время не устаем повторять, древесине в прибавочной стоимости?

— Сегодня эта доля опять же значительно ниже, чем то, что могло бы действительно быть названо как достаточно приемлемый показатель для развитой экономики. В свое время на Дальнем Востоке как и в других регионах России работал механизм приоритетных инвестиционных проектов в рамках 419 постановления, хотя, собственно говоря, льготы по этому постановлению заключались в основном в том, что участок предоставлялся без аукциона, и ставка платы снижалась в два раза, то есть ставка платы – это 50% к минимальной ставке, плата, которая взимается в федеральный бюджет.

При том, что на торгах, которые проводил бы регион, если бы в общем порядке предоставлялся этот участок, цена могла бы вырасти в 5, в 6, в 10 раз и так далее. И превышение ставки платы поступает уже в региональный бюджет. Вот этот механизм, который был запущен, дал определенный эффект, были построены определенные производства. Известны «Тернейлес», «Экспортлес», RFP Group. То есть, есть предприятия, которые действительно занимаются переработкой, но значительную часть они, конечно, экспортируют сегодня, потому что с учетом роста курса валют в последнее время мы понимаем, насколько это стало выгодно.

Другое дело, что есть система пошлин, которые должны были стимулировать развитие внутренней переработки, сегодня они сдерживают, конечно, поставки кругляка, и многие экспортеры Дальнего Востока ставят вопрос о том, что мы хотели бы, конечно, ставить вопросы снижения этих пошлин для того, чтобы вернуть себе уже потерянные рынки АТР. В качестве примера приводится тот же Китай как потребитель круглой древесины, и сегодня там Новая Зеландия по круглым хвойным лесоматериалам обошла Российскую Федерацию. При этом приводится пример Канады и США, которые сохранили уровень экспорта круглых лесоматериалов, обеспечивая на своей территории и достаточно серьезные объемы переработки.

Поэтому вопрос дискуссионный, если мы все-таки делаем ставку на то, чтобы перерабатывать глубоко у себя, вот этот заградительный уровень пошлин, наверное, нужно сохранять. Если эти меры являются недостаточными для того, чтобы стимулировать внутреннюю переработку, нужно тогда искать дополнительные инструменты в тарифах, в мерах господдержки, в иных более льготных условиях предоставления доступа к лесным ресурсам, в том числе через господдержку вложений в инфраструктуру, создание каких-то концессионных условий для пользования лесом. И в этой связи 13 августа было совещание у заместителя председателя правительства и полпреда Трутнева Юрия Петровича по повышению эффективности и развития Дальнего Востока. И им дано поручение проработать как раз вариант предоставления лесного участка на условиях инвестиционного соглашения, то есть своего рода концессий.

То есть когда предоставляется участок конкретному лесопользователю под конкретные обязательства, в том числе по созданию дорожной, лесной инфраструктуры как основному лимитирующему фактору, по использованию ресурсов Дальнего Востока, при этом он будет предоставляться без кадастрового учета. Сейчас, мы знаем, предоставление через кадастр с 1 января 2015 года тоже с учетом дороговизны кадастра сдерживающий фактор. Ну и ряд других условий, которые он берет на себя по строительству лесоперерабатывающего производства, которые могут повлиять в том числе и на стоимость ресурса, хотя я как представитель ведомства, отвечающего за лесные ресурсы, скажу, что ставка платы в Российской Федерации сегодня, конечно, ничтожно мала: за 1 кубический метр древесины чуть более 50 руб., 54 руб. – средняя ставка за кубик.

— А должна быть?

— А должна быть, я считаю, как минимум, в три, в четыре раза больше. Более того, незначительно повышение ставок платы, даже на 10%, по нашим расчетам, и при условии направления вот этого 10-процентного повышения в целевой фонд дорожного строительства, могло обеспечить решение проблемы с созданием лесной инфраструктуры на тех лесных участках, которые сегодня недоступны. Бизнес туда просто не идет. Более того, там не заготовить, там невозможно охранять леса от пожаров, там невозможно заниматься качественным лесовосстановлением. То есть дороги – это очень серьезный инструмент повышения инвестиционной привлекательности.

— Я хочу нашим слушателям объявить словом дня ТОР, и Владимир Путин на пленарном заседании, которое получило название «Торжественное открытие Восточного экономического форума», говорил про ТОРы очень много. Вот роль ТОРов в развитии этого направления, о котором мы сейчас с вами говорили. Вы ее видите?

— Я думаю, что представители бизнеса, которые заинтересованы в локализации производств по созданию соответствующего лесозаготовительного, лесоперерабатывающего оборудования, те предприятия, которые заинтересованы в строительстве современных деревообрабатывающих производств, должны для себя видеть ТОР как очень серьезный и важный инструмент, потому что это механизм снижения издержек, механизм получения системы госгарантий, преференций и так далее. Поэтому хоть сегодня ни одно лесопромышленное предприятие не стало драйвером ТОРа, ну, понятно, что, видимо, так складывается просто конъюнктура сегодня. Но сегодня было сказано министром по развитию Дальнего Востока Александром Сергеевичем Галушкой о том, что ТОРы имеют якорного, скажем так, непосредственного инвестора, который, значит, занимает там значительную долю, но все остальные сегменты свободны. Сегодня лесопромышленные предприятия должны сделать выбор. Если ТОР для них это тот инструмент, который им важен, они должны туда подходить.

— Я хотел еще уточнить по поводу предыдущего вашего ответа относительно участков, которые на условиях инвестиционного соглашения, когда это запустится? Когда это реализуется?

— До 1 января мы должны сделать соответствующий законопроект, поручение мы получили 13 августа. С точки зрения прохождения законопроектов это вполне приемлемый срок, я бы даже сказал, что он достаточно сжатый, потому что его нужно концептуально проработать, его нужно написать, его нужно согласовать, его нужно внести в правительство, да, то есть, в принципе, если мы примем этот законопроект в весеннюю сессию, – я реалист, понимаю, что в осеннюю сессию мы, наверное, просто физически сделать не успеем, если какие-то, значит, обстоятельства нас не ускорят настолько, что мы должны будем это сделать, — ну, весной, я думаю, что вполне реально принять этот закон, потому что концепция нам его понятна. Концессионные механизмы, они применяются в Канаде, в США как инструмент доступа к лесным ресурсам, я считаю, что в Российской Федерации для Дальнего Востока можно создать особые условия, в том числе и используя механизм инвестиционного соглашения.

— Есть очень большая проблема, по крайней мере, я ее представляю себе действительно большой и серьезной, а как вы ее себе представляете, сейчас нам расскажете – это нелегальная вырубка лесов. Это проблема?

— Проблема несколько преувеличена, по крайней мере, на Дальнем Востоке. Сегодня это 60 тыс. кубов в год, ну, 15 млн общий объем заготовки, 60 тыс. кубов, на сегодняшний момент — проблема, конечно, еще присутствует как факт, есть незаконные заготовки, есть группы, которые занимались этими незаконными заготовками, существовала система ввода этой нелегально заготовленной древесины в оборот.

— Это же прямо индустрия?

— Ну, это индустрия, да, но здесь, собственно говоря, вот как таковых «черных лесорубов» было не так много как тех недобросовестных лесопользователей, которые вырубали большие объемы, чем им предоставлено по разрешительным документам – это раз, и те объемы, которые по фиктивным документам на проведение санитарно-заготовительных мероприятий тоже вырубались. То есть это 60 тыс. в чистом виде незаконные вырубки. Мы не говорим про «серый» рынок лесоматериалов.

— Да, понятно.

— Про «серый» рынок, значит, и поэтому мы, анализируя ситуацию, понимали, что при снижении численности лесной охраны, сегодня это опять же полномочия региона, мы должны найти те инструменты, которые позволят этот рынок ограничить и сделать недоступным.

— Какие это инструменты?

— Сегодня это Единая государственная автоматизированная информационная система учета древесины и оборота сделок с древесиной. С 1 июля 2015 года на базе этой системы, мы ее уже создали, работает система электронного декларирования сделок, более 27 тыс. деклараций о сделках уже подано в эту систему – это по Российской Федерации, по Дальнему Востоку десятки тысяч бревен поштучно маркированы, потому что по закону введено с 1 января 2015 года требование об обязательной маркировке ценных пород – дуб, бук и ясень – при экспорте древесины, то есть введен государственный учет древесины в Российской Федерации впервые в соответствии вот с 415-м федеральным законом. Раньше в Российской Федерации заготовленная древесина не учитывалась уже в ассортиментах, да, то есть было понимание по объемам, которые разрешены к заготовке, и, видимо, предполагалось, что тот объем, который срубили, он должен соответствовать тому объему, который декларировали. Ну вот система госучета должна внести коррективы.

Плюс работает система обязательного сопроводительного документа при перевозке древесины установленной формы. То есть раньше это была обычная товаротранспортная накладная, раньше существовал механизм пунктов отгрузки, который считался фильтром, но с нашей точки зрения он во многом помогал легализовывать как раз таки «серую» или незаконно заготовленную древесину. Еще один важный момент: сегодня запрещены уже с 1 июля 2014 года сделки граждан с древесиной, которую они получили для собственных нужд. Это тоже было в Российской Федерации порядка 18-20 млн кубов с соответствующей долей на Дальнем Востоке в год. Это достаточно большие объемы.

Граждане реально эту древесину использовали разве что на отопление, в отдельных случаях на ремонт, естественно, там такие объемы ввода домов из древесины в Российской Федерации мы не наблюдаем. Я думаю, эта древесина, естественно, попадала на «серый» рынок, понятно, это демпинговые цены по отношению к ценам добросовестных арендаторов, которые платят еще за охрану, защиту, воспроизводство лесов, платят налоги, пошлины и так далее. Поэтому сегодня эту лазейку мы тоже закрываем. Я думаю, что все эти меры в совокупности, они должны работать на формирование легального рынка лесопродукции, что тоже очень важно.

— Ну что, спасибо вам большое, Иван Владимирович, мне кажется, мы все услышали, что хотели.

— Спасибо.