7 книг, которые стоит прочитать в День психического здоровья

10 октября отмечается Всемирный день психического здоровья, ежегодное мероприятие, призванное информировать население о проблемах душевного здоровья. По случаю этого события Софья Лосева вспомнила тексты, авторы которых нашли способ рассказать о пережитых ими критических душевных состояниях и описать, каково это — видеть мир по-другому

"Тысячи людей с проблемами в сфере душевного здоровья по всему миру лишены человеческих прав. Они не только подвергаются дискриминации, стигматизации и маргинализации, но также становятся жертвами эмоционального и физического насилия в психиатрических учреждениях и в обществе. <...> ВОЗ намерена повышать информированность населения о том, что можно предпринять, чтобы люди с проблемами в сфере душевного здоровья могли жить, сохраняя человеческое достоинство: с помощью законодательства, направленного на поддержку прав человека, обучения квалифицированных специалистов, соблюдения принципа информированного согласия на лечение, включения в процессы принятия решений и общественных информационных кампаний" (Заявление ВОЗ по поводу Дня психического здоровья)

"Стигматизация и маргинализация", против которых направлены усилия ВОЗ, сопутствуют "людям с проблемами в сфере душевного здоровья" не только в отношениях с психиатрическими институциями или обществом. Пережитый психический опыт, жуткий и необъяснимый, сам по себе оставляет их в одиночестве, в принципиальной невозможности обратиться к другим. С клинической точки зрения приведенные ниже тексты описывают состояния паранойи, шизофрении, депрессии, истерии или аутизма и дают возможность понять, как меняют мир эти синдромы. Но едва ли не важнее в них не информационная, а коммуникативная функция. Каждый из авторов счел возможным (или необходимым) превратить пережитое в текст — с одной стороны, опосредовав свой опыт и дистанцировавшись от него, с другой — предъявив его обществу и тем самым обеспечив обмен, связь, циркуляцию, из которых чаще всего оказывается исключен человек, получающий наименование "психически больной". Эти свидетельства наследуют средневековым историям об откровениях, о религиозном экстазе. Однако тексты, написанные, а главное — прочитанные в западном мире в эпоху развитой психиатрии, приобретают совсем другое значение: они являют читателю живого человека, превращают в субъект того, кто чаще всего обречен на роль объекта — неважно, пренебрежения или чрезмерной заботы со стороны психиатрии и общества.

Даниэль Пауль Шребер
Воспоминания нервнобольного
1903 год
(Denkwurdigkeiten eines Nervenkranken)

В октябре 1893 года 51-летний судья Даниэль Пауль Шребер стал председателем Верховного земельного суда Саксонии, а спустя два месяца он поступил в психиатрическую клинику Лейпцига с диагнозом dementia praecox (сегодня известным как "параноидная шизофрения"). Это был уже второй его приступ, предыдущий случился за девять лет до этого и продолжался чуть более года. Во второй раз в больнице ему пришлось провести почти 10 лет — только в 1902 году через суд он добился выписки. Уже на следующий год Пауль опубликовал "Воспоминания нервнобольного", описав в подробностях свою космогонию: особые отношения с богом, "наспех скроенных людей", "базовый язык". Первое немецкое издание "Воспоминаний" Шребер предварил открытым письмом своему лечащему врачу д-ру Флексигу, в котором требовал признания истинности открывшейся ему картины мира. Шребер умер в 1911 году, проведя последние четыре года снова в психиатрической клинике. В том же году Зигмунд Фрейд опубликовал "Психоаналитические заметки по автобиографическому случаю паранойи", где представил свою концепцию психоза, разработанную на основе текста Шребера.

Погода в известной степени стала зависеть от моих действий и мыслей; покуда я предаюсь праздности ума или же... прекращаю заниматься подобающей человеческому духу деятельностью, к примеру, прекращаю играть в саду в шахматы, тут же поднимается ветер. ... Причина в том, что Бог, стоит мне перестать мыслить, пытается отдалиться от меня как от предположительно глупой личности. ... У меня никогда не бывает пауз в речи голосов; с самого начала моей связи с Богом — то есть на протяжении уже почти семи лет — кроме как во сне, не было ни единого мгновения, чтобы я не слышал голосов. Они сопровождают меня в любом месте и в любых обстоятельствах; они звучат, даже когда я говорю с другими людьми; они свободно продолжают быть слышны, даже когда я со всем вниманием занимаюсь другими вещами, например, читаю книгу или газету, играю на пианино и т.д.

Джеймс Джойс
Портрет художника в юности
1916 год
(A Portrait Of An Artist As A Young Man)

Первый роман Джойса, посвященный взрослению будущего главного героя романа "Улисс" Стивена Дедала, был опубликован в 1916 году. Неологизмы, калейдоскопичность, навязчивые бессмысленные повторения, загадочные телесные феномены: в этом полуавтобиографическом романе Джойс описал представший перед ним в детстве окружающий мир как отчужденный и непонятный. Несмотря на художественную природу текста, ставящую под сомнение подлинность приведенных свидетельств, эта книга, как и все последующее творчество Джойса, привлекла внимание исследователей структуры психоза, в частности — Жака Лакана.

Он все еще думал, как нужно было ответить. Правильно это или неправильно — целовать маму? Что значит целовать? Поднимешь вот так лицо, чтобы сказать маме "спокойной ночи", а мама наклонит свое. Это и есть целовать. Мама прижимала губы к его щеке, губы у нее мягкие, и они чуть-чуть холодили его щеку и издавали такой коротенький тонкий звук: пц. Зачем это люди прикладываются так друг к другу лицами? ... Пол ускользал у него из-под ног, и он тяжело опустился за парту, не глядя открыл какую-то книгу и уткнулся в нее. Каждое слово — о нем. Да, это так. Бог — всемогущ. Бог может призвать его сию минуту, вот сейчас, когда он сидит за партой, прежде чем он успеет осознать, что это конец. Бог уже призвал его. Как? Так, сразу? Все тело его сжалось, словно чувствуя приближение жадных языков пламени, скорчилось, словно его опалил огненный вихрь. Он умер. Да. Его судят. Огненная волна взметнулась и опалила его тело! Одна, другая. Мозг начал раскаляться. Еще волна. Мозг закипает, бурлит в раскалывающейся коробке черепа. Языки пламени вырываются из черепа огненным венцом и взывают тысячью голосов: Ад! ад! ад! Ад!

Анна Каван
Механизмы в голове
1940 год
(Asylum Piece)

В 1938 году писательница Элен Фергюсон, автор шести романов, страдавшая депрессией и героиновой зависимостью, предприняла неудачную попытку самоубийства и была направлена в частную швейцарскую психиатрическую клинику. Ее лечащим врачом стал Людвиг Бинсвангер — друг Фрейда и Юнга, основоположник экзистенциальной психотерапии. На следующий год Фергюсон перекрасилась из брюнетки в блондинку, взяла псевдонимом имя одной из собственных героинь и вскоре выпустила книгу "Механизмы в голове" — сборник зарисовок, с одной стороны, описывающих состояния депрессии и паранойи, с другой — противопоставляющих растерянного субъекта и подчеркнуто абсурдно, враждебно организованный мир, в том числе — мир психиатрической клиники. Книга стала одним из первых текстов XX века, отчетливо сформулировавших антипсихиатрическое высказывание, а также началом творческого пути писательницы-авангардистки Анны Каван, автора знаменитого романа "Лед".

— Видите ли, дело вот в чем,— начинает он объяснять, ощупывая камень, теплый под его ладонями,— я все никак не могу решить, что надеть. Раньше я каждое утро, начиная одеваться, обычно выкладывал все свои костюмы рядком, и у меня уходило, наверное, полчаса, а то и дольше на то, чтобы решиться. То же самое происходило и с туфлями, с галстуками — просто ужасно. Вы представить себе не можете, как я нервничал из-за этой чепухи. И вот наконец я придумал такой план, чтобы не надо было делать выбор. Надеваю каждый день один и тот же костюм, и дело с концом. Вот этот я надел, когда нас возили в Женеву, на тот концерт; так и хожу в нем с тех пор.

Луис Вольфсон
Шизофреник и языки
1970 год
(Le Schizo et les langues)

В 1963 году в издательство "Галлимар" пришла рукопись от некоего Луиса Вольфсона, называвшего себя "психически больным студентом-лингвистом". В ней американец Вольфсон представлял разработанный им метод препарирования английского языка. Ненависть к родному языку была в его случае проекцией ненависти к матери, из-за которой в подростковом возрасте, после диагностирования у него шизофрении, Вольфсон испытал на себе электрошоковую терапию и другие методы принудительной психиатрии. В книге, написанной от третьего лица, он описывал процедуру расчленения услышанной английской фразы на фрагменты (слова, морфемы, звуки) и переводе этих фрагментов по принципу созвучия на один из четырех языков, которыми он владел: французский, немецкий, иврит и русский. (Например, "Don't trip over the wire!" с помощью его метода превращается в "Du nicht-tryb-uber-eth he-provoloka".) Опубликованная в 1970 году книга стала невероятно популярной — во многом благодаря предисловию Жиля Делеза, который сравнивал метод Вольфсона с творчеством таких писателей, как Реймон Руссель, Антонен Арто и Сэмюэл Беккет, с той разницей, что для Вольфсона эта процедура была не художественным приемом, а жизненной необходимостью.

Мать отчужденного студента следовала за ним повсюду и все время оказывалась рядом, а затем говорила что-то совершенно незначительное — по крайней мере, по мнению молодого человека — и, разумеется, по-английски, переполняясь при этом какой-то макабрической радостью из-за удачной возможности впрыснуть слова, исходящие из ее рта, в уши своего сына, своего единственного ребенка — или, как она иногда говорила ему, своей нераздельной собственности — и казалась такой счастливой, что вызывает вибрации барабанных перепонок этой нераздельной собственности, а вследствие этого и косточек среднего уха указанной собственности, ее сына, в практически идеальном унисоне с дрожанием ее голосовых связок, невзирая на его протест.

Андрей Монастырский
Каширское шоссе
1986 год

В 1987 году в четвертом томе "Поездок за город" художник-концептуалист Андрей Монастырский опубликовал произведение "Каширское шоссе", описав свой опыт пребывания в психиатрической больнице и переживания психотического эпизода, которое включало зрительные, слуховые и тактильные галлюцинации и множество загадочных телесных феноменов и было воспринято сквозь призму христианской аскезы и православного религиозного дискурса. В тексте, написанном через несколько лет после событий, которые легли в его основу, присутствуют как критические замечания автора по поводу собственного состояния, так и предположения об истинно трансцендентной природе некоторых переживаний. Считается, что эта повесть положила начало новому направлению в литературе — "психоделическому реализму".

Во мне горел апостольский и профетический дух. Патетическая волна "высокого служения" захлестнула меня с такой силой, что я с трудом мог говорить и, в основном, в разговоре с Сорокиным по телефону многозначительно молчал. Сорокин почувствовал, что происходит что-то неладное, и спросил меня: Где Вера? (имея в виду мою жену). Я же на его вопрос, без капли иронии, ни к селу ни к городу ответил: Вера в твоем сердце! (имея в виду веру в Бога). ... Он спросил меня: Может быть, ты чем-то расстроен? Я ответил: да, я рас-тро-ен, произнося слово "расстроен" по слогам и имея в виду... что я мистически "растроился" на Бога-Отца, Бога-Сына и Духа Святого. ... Разговор наш был бы смешным, комичным, если бы в моем голосе была хоть капля иронии, игры. Но все, что я говорил, имело для меня смысл откровения...

Лорен Слейтер
Ложь: метафорические воспоминания
2000 год
(Lying: A Metaphorical Memoir)

Спустя два года после выхода книги "Prozac Diary", в которой американская писательница и журналистка Лорен Слейтер описала депрессию, впервые появившуюся у нее в пятилетнем возрасте, она выпустила следующую книгу — на этот раз посвященную эпилептическим припадкам, случавшимся с ней в подростковые годы. "Ложь: метафорические воспоминания" — это подробный рассказ о состояниях ауры, бесконтрольности, травмировании и других сопутствующих эпилепсии признаках, из которого так и не становится понятно, насколько все описанное действительно было пережито автором. В тексте постоянно проскальзывают намеки на истерический механизм возникновения приступов, то есть на отсутствие органического поражения головного мозга, что позволяет рассматривать книгу как свидетельство не столько об эпилепсии, сколько об истерии.

— В мире нет врача, который выполнил бы каллозотомию при височной эпилепсии. Это просто не делается.
— Что вы имеете в виду? — Мой голос звучал очень громко и высоко, а комната стала стеклянной.— Мне-то ее сделали.
— Давайте поговорим о том, зачем вы рассказываете эту историю, что она на самом деле значит.
Я посмотрела на этого гада. В комнате воняло.
— Мне кажется, у меня прямо сейчас будет приступ.
— Скажите, сопровождаются ли ваши приступы избыточным слюноотделением, которые мы называем птиализм?
— Да, у меня много раз диагностировали птиализм.
— Птиализм никогда не сопровождает эпилептические приступы. Это симптом, появляющийся при беременности. Может быть, вы беременны?
Я заплакала.
— Вы очень плохой человек,— прошептала я.

Ирис Юханссон
Особое детство
2007 год
(En annorlunda barndom)

Ирис Юханссон родилась в апреле 1945 года на ферме в западной Швеции. Ее мать болела туберкулезом кожи, поэтому воспитанием занимался преимущественно отец. Когда Ирис было несколько месяцев, отец обратил внимание на отсутствие у нее какой бы то ни было реакции на болевые ощущения, а также зрительного контакта с другими людьми. Стараясь не давать ей погружаться в собственный мир, он стал постоянно брать дочь с собой и разговаривать с ней, а впоследствии настоял на том, чтобы она училась в обычной, а не в специализированной школе, как рекомендовали ему учителя. Перелом случился, когда Ирис было 12 лет: впоследствии она утверждала, что решение отказаться от погруженности в свой собственный мир и проявить интерес к другим людям было сознательным. О существовании такого диагноза, как аутизм, она узнала, когда ей было уже за сорок — поступив в университет на отделение психологии. Сейчас она консультирует родителей детей с заболеваниями аутического спектра, а также преподавателей в заведениях для людей с проблемами душевного здоровья. Восемь лет назад она выпустила книгу "Особое детство", в которой рассказала о своем опыте, описав, как воспринимает мир ребенок с цветным слухом, стереотипией, дислексией и гиперчувствительностью.

Когда я вела себя не так, как следовало — а это случалось довольно часто,— бабушка вызывала меня к себе, чтобы отчитать меня. Я любила это. Я стояла совершенно неподвижно и смотрела ей прямо в глаза, и, когда она начинала говорить, ее слова начинали кружиться по комнате. Они были разных цветов, не тех обычных цветов, которые встречаются повсюду, но цветов совершенно иного рода. Они светились и складывались в причудливые узоры. Все вокруг меня было словно живое, и все двигалось в дивном узоре. Я купалась в разноцветных искрах и кружилась в них. Они то и дело меняли форму, и было приятно плыть в этом потоке. Потом я чувствовала, что кто-то щиплет меня за руку, и снова оказывалась рядом с бабушкой: "...пропащий ты ребенок, ты даже не слушаешь, когда тебе говорят!" Бабушка казалась разгневанной, а я смотрела в пол и ждала. "Ступай сейчас же вниз, к себе",— говорила она, и я осторожно спускалась по лестнице. Уже во дворе меня отпускало, и я кричала, кричала от безумного восторга.

Софья Лосева