Прямая речь

Михаил Давыдов, директор ФГБУ "Российский онкологический научный центр. им. Н.Н. Блохина" Минздрава России, главный внештатный онколог Министерства здравоохранения, академик РАН

Реформа здравоохранения, на мой взгляд, не вполне успешна. Сегодня она в основном коснулась столичного здравоохранения. Но надо иметь в виду, что в России система здравоохранения была деформирована еще задолго до начала реформ. Главная проблема российской медицины — хроническая нехватка средств. Наш Центр федерального значения, в который входит пять научно-исследовательских институтов, сегодня финансируется на треть. Это прекрасно знают в Минздраве, где, по моему убеждению, сегодня во главе с министром собрались профессионалы высокого уровня, которые четко понимают задачи, стоящие перед здравоохранением.

Сейчас мы находимся в очень стесненном положении, когда выбираем лечение для пациента. При этом лекарственное обеспечение в московских больницах лучше, чем в федеральных институтах,— город об этом заботится. Финансовая модель, которая обеспечивает деньги на лечение конкретного человека, очень запутанна. Сегодня это и средства ОМС, получаемые налоговым способом, и деньги, которые мы получаем по квотам высокотехнологичной медицинской помощи, и бюджет.

Решит ли проблему тотальной нехватки средств переход всей медицины на одноканальное финансирование, когда все расходы должны покрываться из фонда ОМС? Безусловно, нет. По тарифу ОМС мы получаем недостаточную сумму, а расходуем иногда в несколько раз больше. Онкология вообще очень затратная отрасль. При миеломной болезни, например, есть препарат, одна баночка которого стоит миллион рублей, а на курс лечения нужно 5-6 таких. Кто себе это может позволить? Государством не предусмотрено таких средств для лечения пациента.

Сама система ОМС, с моей точки зрения, совершенно порочна, потому что она работает через частные страховые компании, которые являются посредниками между государственными учреждениями и фондом. Идея страховой медицины при государственной модели здравоохранения — это нонсенс. В итоге сегодня наш Центр работает с 22 страховыми компаниями, которые инициируют 44 проверки в месяц! По сути, это частные компании, которые дергают государственный федеральный центр и штрафуют за малейшее неточное оформление бумажек. Мы погрязли в отчетности, наша работа сегодня предельно забюрократизирована и вместо того, чтобы лечить, мы занимаемся оформлением карт. Я считаю, что пока ничего умнее и прозрачнее сметного финансирования придумано не было. Это означает, что известен бюджет на год и можно примерно представить, на что этих денег хватает, а на что нет, и предвидеть какие-то ситуации. Сейчас же мы получаем финансирование ежеквартально, урывками, кусками.

В России ежегодно заболевают раком 500 тысяч человек, а умирают от него больше 300 тысяч — это очень много, и нам надо думать, как сократить эту печальную статистику. Если говорить всерьез, то нужно целиком поменять концепцию в сфере онкологии — в идеале не больной должен приходить к онкологу (в этот момент, как правило, уже слишком поздно), а онкологи должны проводить осмотр здорового населения, чтобы выявлять болезнь на ранней стадии. Но система скрининга, о которой мы говорим уже более 40 лет, у нас до сих пор не работает. Заниматься скринингом должно не первичное звено — изуродованные поликлиники, где вместо специализированной амбулаторной помощи больным занимается врач общей практики, а профессионалы онкослужбы. Впервые в мире подобные скрининги в 1980-е годы ввели японцы. Представьте, они тратили 800 долларов на обследование по выявлению рака легких у всех мужчин в возрасте от 40 до 70 лет. В нашей стране таких денег не было никогда. В итоге мы даже в Москве сталкиваемся с вопиюще запущенными случаями. Если бы к нам 90 процентов наших пациентов приходили на ранней стадии болезни, то проблема онкологии была бы решена в принципе.