Игорь Гулин о выставке «Романтический реализм» в Манеже

В Манеже открылась выставка под названием «Романтический реализм» — замаскированное под попытку нового взгляда на советское искусство 1925–1945 годов любовное запечатывание соцреалистического мифа

Любая выставка, представляющая советское официальное искусство после авангарда, вызывает интерес. Кажется, что соцреализм и сопредельные ему явления (а здесь представлены именно они), несмотря на десятилетия, прошедшие и с распада СССР, и с перестройки, все еще находятся в некой полуслепой зоне. Не совсем понятно, как о них говорить, как отказаться от взгляда на это искусство сталинского времени как на чистую агитацию, от концептуалистской деконструкции, как научиться заново видеть его — и тогда уже понять, хорошо оно или плохо, интересно или нет, как связано оно со своим временем. Этого внимания, нового концептуального взгляда оно уж точно заслуживает. Выставка в Манеже, подготовленная РОСИЗО совместно с Министерством культуры, конечно же, далеко не первая попытка, но выглядит она амбициозной: задача — разом продемонстрировать общие механизмы работы сталинского искусства и показать его главные шедевры.

Действительно, здесь есть и настоящий соцреалистический канон — Бродский, Герасимов, Лактионов, и главные мастера сталинского модернизма — Дейнека, Лабас, Самохвалов, и авторы менее очевидные, но очень интересные — Василий Купцов, Николай Денисовский и другие. Некоторое количество вещей замечательных и много интересного. Но что-то с этой выставкой не так.

Прежде всего, у нее крайне подавляющий контекст. "Романтический реализм" открылся в подвале Манежа в один день с экспозицией "Православная Русь. Россия — Моя история", занимающей остальную территорию здания. Подготовленная патриаршим советом по культуре грандиозная "выставка-форум" — торжество патриотического постмодерна с возможностью попеременно прикладываться к иконам и тачпадам, с интерактивным колодцем истории и духовностью в диаграммах, путеводными цитатами из президента и анимированным слезами Максимилиана Волошина. Эта выставка не обличает Советский Союз, скорее пытается осмыслить его средствами своего рода духовной диалектики: кровавая страна и режим, выковавший народ-победитель (он же — народ-страстотерпец). Но здесь, конечно же, много рассказывается о том, как безжалостные большевики загубили процветающую Российскую Империю, чьи правители принимали народ в свои широкие души и уверенно вели его к победе в Первой мировой, как они создали царство террора и отчаяния.

И вот — в соседних залах открывается выставка советского искусства, представляющего прекрасную, светлую страну, жизнь которой состоит из трудовых подвигов и красивого досуга. Как понять это соседство? Предлагает ли нижний этаж альтернативу верхнему? Более внимательный, детализированный взгляд на советскую реальность и культуру? Еще одно обличение, собранное из великолепных образцов пропаганды? Ответ остается неясным, но от вопроса избавиться невозможно.

Сопроводительные тексты не то чтобы вносят в ситуацию ясность. Скорее сильнее озадачивают. Тексты дают для соцреалистического искусства логичную рамку: оно вытеснило новаторский, связанный с социальными утопиями 20-х авангард, оно все больше и больше связывалось канонами и условностями, эти радостные и героические картины писались во время коллективизации, большого террора и других ужасов сталинского времени. Однако все эти напоминания расставлены как необязательные маркеры, знаки вежливости. В целом же кураторы — это директор Третьяковки Зельфира Трегулова и известный театральный режиссер и продюсер Эдуард Бояков — предлагают смотреть на искусство сталинского времени как на красивый миф, сделать его предметом романтической фантазии. Герои этого мифа — Сталин и Ворошилов, самохваловские божественные физкультурницы и томные мальчики Пименова, эфемерные дирижабли Лабаса и фантастические виды Дворца Советов. Все это — башни слоновой кости, эльфы и кентавры, пастухи из соцреалистической Аркадии, носители чистой поэзии. И мысли об истории только мешают очаровываться ею.

Если идея экспозиции наверху вкратце такова: русская история кровава, в ней сплошные муки и огорчения, но давайте гордиться перенесенной нами болью, она-то и делает нас великим народом, способным на подвиги,— то сообщение выставки Боякова—Трегуловой примерно следующее: да, советская история очень сложная, трагическая даже, вся эта живопись — ну, наверное, агитки, что поделать,— но разбираться в этом, думать о разных тонкостях вроде идеологической борьбы, о фактах и движениях истории, стоявших за тем или иным сюжетом, работой каждого художника,— все это так скучно и совершенно портит романтику, смотрите — ведь как красиво!

Вряд ли можно сослужить советскому искусству службу хуже. Вместо возможности внимательно посмотреть на него, здесь — любовное запечатывание соцреалистического мифа, окончательно ставшего безопасным guilty pleasure, чистой воды медвежья услуга.

"Романтический реализм. Советская живопись 1925–1945 гг.". ЦВЗ "Манеж", до 22 ноября