Глава из книги Дмитрия Якушкина

Париж в последние недели — один из главных героев сводок тревожных новостей и тот самый фронт, где цивилизация противостоит варварству терроризма. О том, какими ценностями жив этот город, напоминает глава из только что вышедшей книги, которую публикует "Огонек"

Дмитрий Якушкин

Есть выражения и слова, которые привязаны навсегда к Парижу. "Большие бульвары" или "бистро", "каштаны" или "консьержка", архаичное обращение "гарсон". "Парижские букинисты" в этом же смысловом ряду. Нам кажется, что они продавали книги у реки всегда. Вспомним ли мы другую мировую столицу, где букинистическая торговля была бы сосредоточена в одном районе, как это сохранилось в Париже?

Утром снять замки с прикрепленных к парапету ящиков, разложить книги, обернутые для сохранности в прозрачную вощеную бумагу коричневого цвета, вечером убрать все обратно — на каждую такую процедуру уходит полтора-два часа. Летом, когда длинный световой день, торгуют с 10-11 часов утра до 9 вечера. Публика фланирует утром, потом наступает пауза на обед, затем — возобновление послеобеденных прогулок, возвращение домой... И так каждый день, с перерывами на "мертвые" дни в начале недели после всегда более доходных субботы и воскресенья, или на дикую жару, или непогоду, когда, как подмечено опытным глазом, прохожие неохотно вытаскивают руки из карманов.

Бывает, что и у самого продавца нет настроения выходить на работу.

Преимущество профессии в том, что она позволяет им оставаться вольными стрелками, не иметь начальства и располагать свободным графиком. Технический прогресс улучшил условия труда: на набережных, где всегда было интенсивное движение, дышится легче, катализаторы и очищенный бензин снизили выхлопы.

...У неплохого, проходного места на повороте с моста Пон-Неф можно заметить в ящиках русские названия. Книгами торгует армянин. Мне нравится история его помощника, который подменяет напарника раза два в неделю. Тот начинал свою профессиональную жизнь как собкор ереванской газеты в Санкт-Петербурге, учился на филфаке. Потом уехал в Америку, получил гражданство, вроде бы неплохо устроился в Бостоне, но случайно, проездом оказался в Париже, и давний приятель предложил ему выходить иногда на набережную. Временное стало постоянным; очевидно, в торговле книгами заложено что-то наркотическое. Но надо выработать в себе и трезвое отношение к перспективам этого занятия: какая-то часть напечатанных в мире книг обречена на то, чтобы навсегда исчезнуть, так и не попав в руки к новым владельцам. У букиниста при всем желании нет ни физических, ни материальных возможностей забрать все к себе. Возможно, когда-то и появится тот долгожданный и единственный покупатель, который обратится к нему за конкретным названием, но ожидание этого момента может растянуться на годы.

На набережных торгуют сегодня около 250 человек. Разрешение занять эти несколько метров выдает город, рассмотрев соответствующую заявку. Одно время образовалась даже очередь на освобождающиеся места, но сейчас спрос меньше. Книготорговлей на Сене начали заниматься действительно очень давно — еще в начале XVII века, не прекращали это делать во времена революций и немецкой оккупации. Здесь можно было купить издания, запрещенные в разные годы цензурой. Сегодня букинисты даже взяты под охрану ЮНЕСКО как культурологическая достопримечательность, а цвет их ящиков, кстати, регулируется мэрией.

С 1952 года действует городское положение, согласно которому коробки, где остаются на ночь книги, должны иметь определенный размер и быть выкрашены в цвет, называющийся wagon vert — аристократический, темно-зеленый, отсылающий вас мысленно к старым железнодорожным вагонам. От предписания городской службы веет уважением к традициям и уверенностью в будущем антикварной торговли, хотя сами продавцы ворчат, что город мог бы получше помогать им выживать, раз они стали неотъемлемой частью городского пейзажа, а книги продаются все хуже и основная масса клиентов стареет.

Единственное послабление выразилось в разрешении в придачу к книгам торговать еще и сувенирами. Теперь один из положенных трех ящиков можно заполнить всякой дребеденью в виде миниатюрных эйфелевых башен, пепельниц, брелоков. Нововведение разделило продавцов на две группы с разной идеологией. Одни живут в основном за счет продажи туристической атрибутики и мечтают с ней продвинуться на более выгодные места — и поближе к собору, чтобы оказаться на пути турпотоков, и вообще на правый берег, где менее взыскательная публика. Ряды другой группы редеют, но остаются энтузиасты, преданные книжному делу в чистом виде. В основном они располагаются на относительно малолюдной набережной Турнель недалеко от здания Института арабского мира. Здесь больше местных.

Я знаю одну такую продавщицу, работавшую раньше в типографии фотографом. Валери принципиально отказывается брать сувениры, выживает с трудом, но придерживается старых принципов. Торговля книгами не столько заработок, сколько образ жизни. Ее устраивает место — оно "книжное" и привлекает более серьезную клиентуру. Валери рассказывает мне о покупателях, которые могут прийти и заплатить только за одну книгу 300 евро. (На набережных 300 евро считается неплохой ежедневной выручкой, а так в среднем они рассчитывают евро на 100.) И рядом с Валери продавцы, близкие ей по духу. Вот сосед справа отказался продать какому-то американцу книгу XVII века, узнав, что тот собрался вырвать страницы и использовать антикварную обложку, чтобы переплести свой ежедневник.

Ну и какие в целом веяния, с ее слов? Много книг покупают бразильцы — у них дома книги стоят дороже. Летом быстро расхватывают Камю — "Чуму" и "Постороннего". Популярны Сент-Экзюпери, Дюма, Бодлер, Рембо, Верлен, Пруст, но в принципе с каждым годом литературу знают все хуже, познания останавливаются на "Маленьком принце". 15 лет назад хорошо раскупались Колетт и Мопассан, тогда это были даже бестселлеры.

Если раньше на набережных можно было прилично заработать, то сейчас случается так, что за весь день нет ни одной продажи. Хорошо расходятся журналы "Пари-матч" с французскими и интернациональными "иконами" — Брижит Бардо, Мэрилин Монро, Сержем Генсбуром.

Одной из самых продаваемых книг на набережных остается "Праздник, который всегда с тобой" Эрнеста Хемингуэя. Его биограф и друг американский писатель Аарон Хотчнер вспоминает (в связи с выходом обновленной версии знаменитых воспоминаний, в которые внук Хемингуэя внес изменения, и встал вопрос о правомерности такой редактуры), как в 1956 году они сидели в парижском отеле "Ритц" вместе с его управляющим Чарлзом Ритцом. Ритц поинтересовался у Хемингуэя, помнит ли тот, что в гостинице в складском помещении с 1930 года хранится оставленный писателем сундук.

Хемингуэй об этом забыл, знал только, что в 20-е годы Луи Виттон изготовил для него специальный саквояж.

Ритц распорядился, чтобы принесли сундук. Там лежали старые счета, письма, ручки, лыжная экипировка, записки, охотничьи и рыболовные принадлежности и под всем этим, на самом дне --две пачки записных книжек. Как известно, писатель ничего не выбрасывал, копил записи, документы, чеки, переписку. В 1957 году он отдал напечатать книжки своему секретарю. Так случай помог книге не пропасть. Виктор Некрасов написал: "Перечитайте "Фиесту" или "Праздник...", и вы увидите, с каким наслаждением он просто перечисляет улицы, по которым ходит". Несмотря на то что время действия — 20-е годы, книга может служить путеводителем по городу.

У Хемингуэя описаны конкретные дома, даются адреса лавок и ресторанов, и в общем-то неважно, что одни закрылись, другие переехали. Как, например, книжная лавка "Шекспир и компания", которая во времена американского классика находилась на улице Одеон. Во время оккупации немцы магазин закрыли, после войны он возродился на новом месте — напротив Нотр-Дама, на первой линии рядом с букинистами набережных. Сейчас это популярное место для всех англоязычных студентов и экспатов. Магазин снимают в кино. Я люблю сюда заходить, чтобы убедиться, что все на месте. Я помню легендарного хозяина Джорджа Уитмана, который скончался в возрасте 98 лет (сейчас магазином управляет его дочь).

Уитман разрешал жить на втором этаже студентам, за это они отрабатывали какое-то время в магазине.

В одном из проходов в магазине на стене есть такая надпись: "Будьте доброжелательны к посетителям, вдруг это к вам заглянул переодетый ангел".

Кажется, у Эренбурга прочел, что на набережных торговали среди прочих теми книгами, которые постояльцы оставляли в близлежащих отелях. Звучит изящно. Сейчас наоборот: приличные гостиницы выставляют в шкафах книжные коллекции. По их корешкам узнаешь рейтинг современных предпочтений, проявляемых людьми на отдыхе.

Книги приносят дворники с помоек, их оставляют в метро и в электричках. Существуют перекупщики, которые обходят аукционы. Распродаются частные собрания. Причины, как и во всем мире: переезд на новую квартиру, где нет места, уход из жизни владельца... Есть книжный развал, работающий по выходным дням в парке Жоржа Брассенса на самой окраине 15-го округа. Там более профессиональная атмосфера, напоминающая московские нумизматические точки, люди приезжают специально.

И тоже можно наблюдать, как приносят в пакетах, в драных сумках по две-три книги, оставшиеся в наследство, забытые в гостинице: "Посмотрите, это может вам подойти?" Особенно производят впечатление коробки, в которых свалены небольшого формата книги начала ХIХ века, прекрасно изданные по канонам времени, которые продают практически на вес.

Поэт Поль Валери в речи, посвященной памяти другого писателя — Анатоля Франса,— позволил себе такую сентенцию: "Как мучительно видеть эти стопки книг, парапеты философских трудов, которые выстраиваются на набережной, эти миллионы томов и брошюр, скопившихся на берегах Сены, будто обломки после интеллектуального кораблекрушения".

В Лондоне я зашел как-то в большой антикварный книжный магазин недалеко от Пиккадилли и спросил, есть ли у них книга Гертруды Стайн "Париж". Мне принесли издание 1940 года за 175 фунтов. Почему так дорого? Продавец объяснил: потому что сохранилась бумажная суперобложка того времени, а многие люди, как правило, снимали их и выбрасывали.

В "Париже" Гертруда Стайн написала о том, как чувствовали себя американцы, эмигрировавшие в Европу: "Причина, по которой мы все органично вписались в жизнь во Франции, состоит в том, что хоть эта страна и имеет научные разработки, и применяет машины, и использует электричество, в ней не считают, что все это имеет отношение к тому, как надо жить. Жизнь состоит из традиций и человеческой натуры".

Вступая в разговор с букинистом, ты берешь на себя некоторое обязательство приобрести у него хотя бы что-нибудь. Купить книгу на набережной — не совсем то же самое, что и в магазине. Все удовольствие в необязательности этого шага. У тебя полная свобода выбора, надо прислушаться к интуиции. Потом будешь помнить, что и где купил.