Как работает самая динамичная отрасль отечественной экономики. Разбиралась Мария Портнягина

За последние годы благотворительность в России, несмотря на печальный экономический фон, из второстепенного имиджевого элемента превратилась в полноценную индустрию. Страдающую от кадрового голода, с внутриотраслевой конкуренцией, бизнес-планами, собственным аудитом, экспертизой. По объему вложенных средств частные благотворительные фонды сегодня уже превзошли корпоративные, есть и очевидные лидеры в этой новой отрасли. "Огонек" впервые представляет топ-8 частных фондов, рассказывает об особой этике благотворительного бизнеса и его нерядовых перспективах

Мария Портнягина

Частная благотворительность в России — отрасль молодая и резвая. Первые фонды создавались на рубеже 1990-х — 2000-х годов. А сегодня это тысячи проектов и сотни тысяч получателей благотворительной помощи по всей стране.

Минюст ведет учет благотворительных объединений и организаций (они часть некоммерческого, так называемого третьего сектора): по данным за 2015 год, в стране их насчитывается 10 446. И разделяет их по учредителю — юридическое или физическое лицо (последние имеют право на налоговые вычеты).

Но классификация на самом деле гораздо богаче: корпоративные фонды (их создают компании), фандрайзинговые (средства на различные цели собираются из разных источников), фонды местных сообществ (действуют на конкретной территории), фонды целевых капиталов (или эндаументы — фонды, которые тратят на помощь не базовый капитал, а проценты с него). Абсолютные же лидеры по объему расходов за последние годы --частные благотворительные фонды, основанные одним лицом, реже семьей. Мало кому известно: в России их сегодня — около 300!

Эту цифру называют в Форуме Доноров, который объединяет ведущие российские благотворительные организации. В последнем докладе Форума Доноров анализируются 105 фондов (из них 23 — частные) и говорится: из совокупного бюджета за 2013 год в 5,45 млрд рублей почти половина — 2,67 млрд рублей — пожертвования частных фондов.

Однако и эти цифры не дают полной картины. Одна из проблем российской благотворительности — ее непрозрачность: только половина участников исследования раскрыли свои финансовые показатели, а уж насколько они отражают реальность — большой вопрос. Чтобы это понять, достаточно посмотреть на другие данные. По информации "Огонька", восемь крупнейших в России частных фондов в 2014 году направили благополучателям (это профессиональный термин) больше 2 с половиной миллиардов рублей. То есть фактически ту же сумму, которая фигурирует в отчете, но покрывает деятельность 23 частных фондов.

Большая рыба и удочка

История филантропии в новой России чуть помоложе капитализма разлива 1990-х. Многие основатели фондов — бизнесмены из первой отечественной сотни Forbes, они стали помогать нуждающимся с накоплением первых капиталов. Начиналось все с адресной помощи: ремонт в детском доме, оплата лечения тяжелобольному, покупка книг в библиотеку на своей малой родине, гастроли зарубежной звезды в России...

Так сформировался условный набор, который эксперты называют замкнутым кругом филантропа: детский дом, Большой театр, храм Христа Спасителя. Для многих эта триада стала входом в благотворительность. И некоторые на этом и остановились — для поддержания имиджа достаточно. Но многие пошли дальше. И сегодня российская частная благотворительность — это развитая индустрия с проектами по всей России. Круг адресатов: сироты, инвалиды, малоимущие, пожилые люди, талантливая молодежь, спортсмены, церковь, энтузиасты на местах ...

Сегодня главное, как говорят эксперты,— не просто отстегнуть денег, а придумать интересный проект, который на самом деле изменит жизнь людей. Поиск таких проектов — как раз здесь площадка, на которой конкурируют фонды. И, как утверждают вовлеченные в отрасль специалисты, конкуренция идет жесткая, ведь соперничают друг с другом структуры, принадлежащие людям из узкого круга.

Зачем создавать частный фонд, если, по идее, можно помогать напрямую? "Огонек" получил калейдоскоп ответов на этот вопрос от представителей благотворительного сообщества. Здесь и желание создателя публично заявить о себе. И недоверие учредителя к другим видам фондов: в частном, как правило, больше контроля над тем, как расходуются средства. А среди мотивов всерьез заниматься филантропией звучали личный интерес к проблеме, социальная ответственность, альтруизм и даже "зов сердца".

"Каждый фонд проходит эволюцию,— объясняет Наталья Каминарская, исполнительный секретарь Форума Доноров.— Мало кто из благотворителей может сразу определить свою тему. Для этого надо быть внутренне очень построенным человеком. Как, например, Дмитрий Борисович Зимин: сам физик, он стал поддерживать талантливых физиков. Чаще всего начинают с помощи больным или одаренным детям, в "анамнезе" фонда почти всегда есть поддержка какой-нибудь конфессии и что-то красивое культурное или большое спортивное. Но со временем обычно каждый определяет собственное направление. Например, помимо других крупных своих программ фонд Тимченко поддерживает шахматы и хоккей, фонд Потанина помогает музеям, фонд Дерипаски — библиотекам, фонд Прохорова — литераторам. Есть примеры выбора нескольких направлений: фонд Усманова системно поддерживает спорт, особенно фехтование, а также искусство в широком смысле, как основу межкультурных связей и духовного развития".

Есть и примеры, когда несколько направлений разводятся благотворителем по разным фондам: у Вексельберга один фонд возвращает в Россию утраченные ценности, другой — помогает людям с психическими заболеваниями. Или у фонда Алекперова основное направление — развивать социальное предпринимательство в России, но упор на комплексный подход к теме. Еще один пример — фонд Цветкова, который начинал с помощи детским учреждениям, а сегодня его приоритет — профилактика социального сиротства.

За короткое время российские частные фонды прошли путь от копирования зарубежного опыта (первыми донорами в стране в 1990-е были иностранные фонды) до отточенных технологий, которые дают возможность перенести положительный опыт в одном регионе на другие, и собственных ноу-хау. Для всего этого требуется: надежный круг экспертов, взаимодействие с госорганами и опора на региональные и местные НКО. Собственно, если кто-то и знает досконально, чем жива страна, то это как раз в фондах и НКО, с которыми они работают, а еще в экспертном сообществе, которое привлекается теми же фондами для оценки ситуации.

Подводные камни и камушки

Экспертное сообщество — тот ключ, которым открывается дверь в благотворительную индустрию. Это эксперты оценивают ситуацию на местах, определяют, стоит или нет давать деньги под проект. Это они смотрят, что получилось, и выносят вердикт, эффективно ли потрачены деньги. И проблема как раз в том, что таких экспертов в стране мало. Тех, у кого сердце откликается на чужую беду, найти нетрудно — народ у нас отзывчивый. А вот сыскать профессионала — днем с огнем: люди, способные генерировать интересные благотворительные идеи, наперечет.

Благотворительный проект (если он делается всерьез) — это ведь не просто выделение средств на благое дело, а технологичный и трудоемкий процесс. За идеей идет изучение проблемы, поиск решения, его тестирование. Все это, по словам руководителей ряда фондов, может занимать от нескольких месяцев до нескольких лет. Частный фонд, чей штат зачастую не превышает 10-20 человек, отдает значительную часть работы, по сути, на аутсорсинг, а исполнение проектов делегирует, например, федеральным или региональным НКО, разбирающимся в местной специфике. Едва ли не главное для фондов — найти ответственного благополучателя: опытного, способного отчитаться за каждый рубль. А еще отдельная история — отношения с регионами. Люди, говорят в фондах, не должны чувствовать себя брошенными после окончания проекта. Поэтому еще до захода в регион должна быть разработана и апробирована стратегия... выхода оттуда.

"Нас нередко воспринимают как Деда Мороза с мешком денег",— сетовали в беседе с "Огоньком" представители частных фондов. Поэтому задача — дать не "рыбу", а "удочку". Один из вариантов — развивать социальное предпринимательство. Речь о коммерческих организациях, которые оказывают социальные услуги и для которых приоритет — филантропия, но с возможностью извлекать из нее прибыль.

Головная боль благотворительности — так называемые грантоеды, набившие руку на сочинении документов под получение денег и освоение бюджетов. И здесь тоже нужна помощь экспертов. А еще — свой горький опыт: почти у каждого фонда есть свой черный список и незабываемые "герои", в него попавшие.

Как рассказали "Огоньку" представители фондов, случается, внутри сообщества обсуждается несоблюдение этических норм отдельными участниками. Например, не так вошли или вышли из проекта и региона, всплывают вопросы к расходованию денег. Впрочем, вовне такие "разборки" не выносятся — это было бы ударом по всем.

Не говорят публично "участники процесса" и о тонкостях взаимодействия с властью. С одной стороны, признают, что занимаются латанием дыр там, где у государства не хватает ресурсов, с другой — отрицают, что, по сути, заменяют его в решении острых социальных проблем в тех секторах, что финансируются бюджетом во вторую очередь. О своих отношениях с государством представители частных фондов предпочитают рассуждать в отвлеченных категориях — "партнерство", "синергия".

Вспоминая "теорию малых дел", с которой энтузиасты в начале ХХ века шли в народ, частные фонды подчеркивают: сегодня они занимаются не "малыми делами", а "венчурной филантропией", или "социальными инвестициями", то есть жертвуют вдолгую. На общую пользу идет и негласная борьба амбиций между фондами: у кого масштабнее и интереснее проект, кто эффективнее, кто лучший.

Сообщество обсуждает идею создания ассоциации, выработки стандартов деятельности, обмена идеями и опытом, но дальше разговоров дело пока не движется. Ведь тогда от всех фондов потребуются открытость и прозрачность, в том числе финансовая. Даже становиться партнерами, если работают в одной сфере, фонды не спешат. Так что самоорганизация частной благотворительности — это скорее идея на перспективу.

Эффективный гуманизм

Самая "горячая" тема сегодня — как посчитать эффективность благотворительности? На Западе первые разработки по оценке некоммерческих проектов — это 1960-1970-е годы. Россия, кажется, могла бы брать готовые решения. Однако универсального инструмента нет.

В мире применяются три вида оценки: экспертная (специалисты высказываются о качестве программы), индикаторная (перед запуском программы разрабатываются ее целевые показатели, которые отслеживаются в ходе реализации), эмпирическая ("полевое" исследование эффективности выполнения проекта). Но проблема в том, что на нашу страну наберется не больше двух сотен профессиональных оценщиков благотворительного сектора.

— Единственный фонд, который сделал полную внешнюю оценку своей деятельности, а не отдельного проекта, был фонд "Династия",— рассказывает Алексей Кузьмин, член правления Российской ассоциации специалистов по оценке программ и политик, член Американской ассоциации оценки, член Международной сети "Оценка программ".— Фонд организовал тендер, который выиграла зарубежная компания. Они хотели, чтобы их сравнили в том числе с аналогичными фондами, которые работают в других странах. А у нас такого опыта нет.

Кстати, пример фонда Дмитрия Зимина "Династия" интересен не только тем, что прошел через процедуру оценки. Внесение фонда в реестр организаций — иностранных агентов и последующее его закрытие стало сигналом для частных благотворителей: никто не застрахован. Хотя в истории с "Династией" больше поражает другое: то, с какой скоростью сотрудники закрывшегося фонда инициировали сразу два новых проекта — "Траектория" и "Эволюция".

Это подтверждает: спрос на профессионалов на рынке частной благотворительности нынче колоссальный. И еще одно наблюдение: единственная отрасль, которая продолжает расти и развиваться в нынешнее кризисное время, это она и есть — частная благотворительность.

Российская аномалия

Причина очередной российской аномалии проста: впервые за последние почти 100 лет у нас в стране появилось поколение людей, которым есть что передать по наследству: капиталы, семейный бизнес, активы...

В первую очередь "передача дел" затрагивает частные благотворительные фонды. Центр управления благосостоянием и филантропии при Московской школе управления "Сколково" (создан в 2013 году по инициативе предпринимателя и филантропа Рубена Варданяна) опросил крупных российских бизнесменов (в том числе из списка Forbes) и выяснил: 81 процент из них готовы привлекать детей в свои благотворительные проекты и только 59 процентов — в свой бизнес!

Сам Варданян, выступая недавно на конференции "Частное благосостояние в России", заметил:

— Наступает время, когда тема передачи наследства — что оставить в семье, а что отдать на благотворительность — становится актуальной, и не только с точки зрения того, что и кому достанется. Важно, насколько это будет сделано профессионально и цивилизованно, чтобы сохранить эмоционально здоровую атмосферу в семье.

Но известно и другое: отцы-основатели стремятся вовлекать детей в филантропию, но не всегда это находит отклик.

Как говорится, был бы спрос: этим летом упомянутый сколковский центр организовал образовательную программу "Академия преемников" для "русскоговорящих членов состоятельных семей в возрасте 18-25 лет", цель которой — научить управлять благосостоянием старшего поколения, а филантропия — одна из тем. А на следующий год уже открыт второй набор: 17 учебных дней в четырех городах — Москве, Лондоне, Цюрихе, Гонконге, стоимость — 17,5 тысячи евро.