Марк Франкетти о настроении в стране: «Если мы возьмем, например, ситуацию или атмосферу в стране четыре года назад и сейчас, я считаю, что она очень сильно изменилась. Я здесь только 18 лет, но я спрашиваю людей, которые здесь жили при советской власти, на что похоже то, что мы сейчас имеем — этот реваншизм, что мы опять сильные, мы показали миру, и факт, что Россия становится более консервативной, более закрытой, антизападной. И мне все говорят, что это вообще ни на что не похоже, это кажется абсолютно новым. Не мне судить, я здесь только 18 лет, но я считаю, что довольно неприятная атмосфера. Когда я включаю все эти программы, ток-шоу — я смотрю, потому что я здесь работаю корреспондентом, мне интересно — это просто яд какой-то, это очень неприятно. После того как посмотрел все эти программы, от этой ненависти меня лично тошнит».

Об организации съемок фильма Bolshoi Babylon: «Мы начали снимать этот фильм после нападения на Сергея Филина три года назад. Понятно, что вокруг этого очень много писали, и вдруг Большой театр, самый мощный, сакральный символ российской культуры — в центре очень негативного внимания. И когда я делал репортажи об этой истории для Sunday Times, поскольку я занимаюсь одновременно документалистикой, возникла идея, что если бы дали доступ на протяжении многих месяцев, могло бы быть очень интересное кино.

Я договорился с руководством театра, чтобы нас пустили. Это было на удивление совсем несложно. Я об этом все время говорю — мы получили беспрецедентный уникальный доступ на протяжении сезона. Мы снимали за кулисами и пытались показать, какова настоящая жизнь за кулисами не театра, а сакрального символа. Я все время говорю, что нет театра в мире, который имеет такой же статус, какой Большой театр имеет в России. Это гораздо больше, чем театр.

Никаких ограничений, никаких просьб, никаких договоренностей не было, все было на доверии, на отношениях, которые я с ними строил. Новый директор Владимир Урин и начальница пресс-службы Екатерина Новикова, ключевые фигуры, которые дали доступ, говорили: "Мы не боимся критики, театр должен быть открыт, если вы будете без предубеждения и справедливо нас критиковать, у нас нет с этим проблем".

Никаких ограничений не было, и это, я считаю, очень показательный пример. Я все время говорил за границей, когда мы показывали фильм, что одновременно Россия становится более закрытой, более антизападной и одновременно меня пустили без всяких ограничений. Ни разу не звучала просьба "покажите нам фильм до этого", все только на честном слове».