"У нас была полная свобода выбора"
Прямая речь
"Огонек" побеседовал с одним из создателей и автором идеи фильма — Марком Франкетти
— Ваш фильм построен на контрасте — между жизнью на сцене и жизнью за сценой.
— Как раз это мы и собирались показать. Мы заранее решили, что не снимаем фильм о балете. Не снимаем фильм про искусство. Балет там на втором плане. Нам интересно было попытаться сделать фильм, который откроет маленькую форточку в этот довольно закрытый мир. И показать, какая там жизнь внутри. За кулисами. И одновременно насколько она отражает жизнь в России в целом. Насколько она является зеркалом России, политических связей, течений — вот это нам было интересно. Скажу сразу, почему. Потому что это не просто театр. Ни у одного театра в мире нет такого статуса, как у Большого. В России Большой — это гораздо больше, чем просто театр. Вот что мы хотели показать.
— Вы говорили, что вас никто не контролировал во время съемок. Это правда?
— Да. Обычно в таких случаях у вас всегда есть какой-то сопровождающий. В Америке, в Англии, например, если бы вы снимали фильм про Лондонскую оперу, неважно, с какой целью. Еще съемкам обычно предшествует какой-то формальный договор или согласие между театром и авторами, который, естественно, был бы подписан юристами. Это нормальная практика. До съемок всегда подписывается договор. Где написано, что можно, а что нельзя. Где написано, естественно, что театр имеет право посмотреть фильм до его выхода. Речь не о том, что театр может диктовать, что снимать, но всегда гарантирован предпросмотр. Мы подписали такое соглашение с Большим театром только спустя пять месяцев после того, как закончили съемки. Это было необходимо по техническим причинам, потому что при трансляции возникает вопрос, имеем ли мы право использовать эти кадры. Но во время съемок в Большом все строилось исключительно на доверии со стороны господина Урина и госпожи Новиковой (Екатерина Новикова, глава пресс-службы Большого театра). И, что удивительно для нас, они ни разу даже не просили посмотреть фильм, даже после того, как он был готов. Это было наше решение — показать его им. Мы сами решили, что было бы неправильно не показать им фильм перед выходом. Нам просто важно было понять, какая реакция будет на фильм. Если будут какие-то претензии, то лучше знать об этом заранее.
Большой театр — это государственная организация. Это мощнейший сакральный символ. И при этом — полная свобода действий. И я очень благодарен Большому театру за эту позицию. Нам дали понять: им нечего скрывать. Нам сказали: "Если вы будете критиковать нас честно, объективно, без предвзятости, не представляя интересы какой-либо из сторон, тогда снимайте".
Вероятно, они предпочли бы увидеть фильм просто о балете. Об искусстве, о красоте. Вероятно, им было тяжело смотреть наш фильм. Но они понимали, что так совпало, съемки фильма пришлись на тяжелый период в жизни театра, поэтому основным сюжетом в фильме стало нападение на Сергея Филина. Все уже частично забыли об этом скандале три года назад, а мы, получается, опять эту тему поднимаем.
Но одновременно они отметили, как мы бережно отнеслись к театру, что мы ценим их доверие. Нам даже сказали, что в фильме чувствуется любовь авторов к театру. Они оценили, что мы к исторической сцене театра относимся так же, как они сами,— как к святому месту.
— Правда, что вы долго ходили без камеры по театру, чтобы к вам привыкли, чтобы перестали замечать ваше присутствие?
— Не то чтобы это специально было сделано. Просто всегда так работаешь: перед тем как снимать, ты беседуешь с людьми. Чтобы понять, с чего начинать, какие истории рассказывать. Это фильм без голоса за кадром, без автора. Значит, ищешь главных героев. Своих персонажей. И поэтому вначале встречаешься с людьми и беседуешь. Два, три часа. Чтобы узнать, какая у них история, интересный персонаж или неинтересный. Это нормальная практика. И мы беседовали с очень многими людьми. Кто-то из них советовал нам, а вот поговорите с этим человеком, он интересный. Потом встречаешься с этим человеком, он еще кого-то советует. У нас был огромный спектр — от уборщицы до генерального директора. Все это для нас были потенциальные герои. Как раз здесь очень важно было, что нам дали полную свободу выбора. Это не наш мир, и только так, в беседе, мы могли узнать героев. На тех, кто "внутри" этой истории, кто в это вовлечен, давят дополнительные обстоятельства: вот эта прима, она прекрасно танцует, давно в театре... Для нас это было, по большому счету, неважно... Нам важно, что она может сказать. Это мог быть и человек за кулисами, не очень известный.
Нам были интересны человеческие истории, и мы пытались найти какую-то драматургию. Какую-то линию.
— Вас обвиняют в том, что главным в фильме стал сюжет про Филина, а не собственно про театр...
— А вот это как раз не было задумано изначально. Эта идея возникла уже после того, как мы стали монтировать фильм. Мы вдруг почувствовали, что эта история стала перетягивать на себя, это сильная человеческая драма. Мы следовали за логикой фильма, и она нас вывела на эту историю. Сам фильм нас привел к этому. И мы не стали сопротивляться.