Глава церковного МИДа митрополит Иларион об отношениях между Московским патриархатом и Ватиканом

12 февраля в Гаване впервые в церковной истории состоится встреча глав христианских церквей — патриарха Московского и всея Руси Кирилла и папы римского Франциска. Подготовкой исторической встречи со стороны РПЦ занимался митрополит Волоколамский ИЛАРИОН, возглавляющий отдел внешних церковных связей Московского патриархата — церковное внешнеполитическое ведомство. О нюансах церковной дипломатии митрополит рассказал корреспонденту "Ъ" ПАВЛУ КОРОБОВУ.

— Несколько последних десятилетий поднимался вопрос о встрече патриарха с папой, говорили, что надо сначала решить текущие проблемы и разногласия. Потом заговорили, что встреча состоится, когда придет время. Все-таки когда было принято окончательное решение о том, что встреча патриарха с папой пройдет 12 февраля 2016 года?

— Днем принятия окончательного решения следует считать день, в который было объявлено о встрече: 5 февраля. До того происходили различного рода согласования, касавшиеся даты, места, а главное, содержательного наполнения встречи, текста предлагаемой к подписанию декларации.

— Почему Гавана?

— Куба близка сердцу патриарха. Будучи митрополитом и председателем отдела внешних церковных связей, он посещал Кубу, встречался с руководством страны. Под его непосредственным наблюдением осуществлялось строительство храма в честь Казанской иконы Божией Матери в Гаване, он же совершил освящение этого храма.

Предложений, касающихся места проведения встречи, было немало, и все они поступали из европейских стран. Однако патриарх Кирилл не хотел, чтобы встреча проходила в Европе, поскольку именно с Европой связана тяжелая история разделений и конфликтов между христианами. Совпадение дат визита патриарха в страны Латинской Америки и посещения папой римским Мексики предоставило возможность именно в Новом Свете провести встречу, которая, как мы надеемся, откроет новую страницу в отношениях между двумя церквами.

— Итак, каково содержательное наполнение переговоров?

— Прежде всего папа и патриарх обсудят ситуацию, сложившуюся на Ближнем Востоке, в Северной и Центральной Африке и в некоторых других регионах, где экстремисты осуществляют геноцид христианского населения. Эта ситуация требует неотложных мер и более тесного взаимодействия между христианскими церквами. Помимо этого будут также затронуты актуальные вопросы двусторонних отношений и международной политики. Встреча завершится подписанием совместной декларации.

— То есть политическая подоплека все же будет присутствовать. Кстати, как человек, возглавляющий внешнеполитическое ведомство РПЦ, объясните, в чем отличие церковной дипломатии от светской?

— Светская дипломатия — понятие вполне сложившееся. Тогда как церковная дипломатия — термин, который обычно применяют по отношению к людям, вовлеченным в международную церковно-политическую тематику.

Римско-католическая церковь, например, существует в двух ипостасях — в виде церкви и в виде государства, у нее есть целый штат реальных дипломатов: нунции имеют такой же статус, как послы светских государств. Однако ни у какой другой церкви нет такого статуса, и когда мы говорим о церковной дипломатии, то употребляем это словосочетание достаточно условно. Если говорить о мандате, согласно которому совершается служение церковного дипломата, можно сказать, что в нынешней своей форме он предполагает прежде всего межцерковные и межрелигиозные отношения. В Русской православной церкви этот мандат, в частности, включает контакты с поместными православными церквами, с каждой из которых мы выстраиваем двусторонние отношения. Вместе с этим у нас есть межправославная повестка дня, например подготовка всеправославного собора. В межхристианской сфере одним из приоритетных направлений являются именно связи с Римско-католической церковью, выстраивание отношений с ее священноначалием: от папы римского и руководителей Римской курии до отдельных епархий, епископских конференций, богословских школ. Например, у нас самостоятельные двусторонние связи с епископскими конференциями Польши, Италии, Литвы. Мы также сотрудничаем с некоторыми монашескими орденами, общинами — например, Общиной святого Эгидия, которая является влиятельным движением мирян. Поддерживаются отношения и с протестантским сообществом. Это огромная, многообразная область, потому что протестантские общины сейчас очень разные: есть так называемые консервативные, есть либеральные, есть те, с которыми у нас много общего, например в области социального служения, а есть те, с которыми мы расходимся даже по нравственным вопросам. Отдельное направление работы — контакты с нашими соотечественниками, с духовно-культурными центрами, зарубежными приходами. Если говорить о межрелигиозном сотрудничестве, можно упомянуть имеющийся богатый опыт двусторонних контактов с мусульманами. Так, диалог с исламской общиной Ирана ведется уже более десяти лет. Ведется диалог с мусульманами Египта, действует рабочая группа по контактам с турецким Управлением по делам религии. В декабре 2015 года на наш отдел было возложено еще одно направление — межрелигиозный диалог в России и странах ближнего зарубежья. Наконец нельзя не упомянуть нашу работу на китайском направлении, диалог с Государственным управлением по делам религий Китая.

— Введение санкций против России изменило отношение зарубежных светских и церковных лидеров к РПЦ?

— Я не заметил никакого изменения. Думаю, лидеры иностранных государств прекрасно понимают, что межгосударственные отношения — это одно, а отношения с церковью — другое.

— Как складываются отношения Русской православной церкви и государственной власти? Нередко в адрес церкви звучат упреки, что она сращивается с властью. Как вы относитесь к такому мнению?

— Такого рода обвинения беспочвенны. Патриарх неоднократно об этом говорил. Например, в одной из программ "Слово пастыря" он дал исчерпывающий ответ: если бы церковь сращивалась с государством, то государство осуществляло бы контроль внутренней церковной жизни, как это было в советское время, когда власть контролировала наши внутренние уставы, пыталась диктовать, кого нам избирать в архиереи. Сейчас такого контроля нет. Построенная в России система церковно-государственных отношений оптимальна как для церкви, так и для государства. С одной стороны, государство не вмешивается в церковные дела, а церковь не вмешивается в политику, но с другой стороны — между церковью и государством создана очень широкая система взаимодействия и сотрудничества в тех областях, где такое сотрудничество востребовано и приносит пользу.

— В каких?

— Например, в области благотворительности, социальной работы, в сферах семейной, молодежной политики.

— На протяжении многих лет православные Абхазии и Южной Осетии просят принять их в лоно РПЦ. Почему Московский патриархат не идет на это?

— Потому что существует принцип, согласно которому изменение политических границ не должно вести к немедленному изменению границ церковных. Если мы будем менять церковные границы каждый раз, когда появляются новые политические рубежи, то каждые несколько лет будут возникать новые церкви. Есть такие поместные церкви, у которых границы не менялись в течение многих веков, хотя за тот же период на территории их канонического присутствия неоднократно возникали и упразднялись границы государств. Посмотрим на древние патриархаты: Константинопольский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский — сколько с IV столетия, когда оформилась система четырех восточных патриархатов, сменилось на этой территории государств, сколько раз передвигались и менялись границы? А каноническая территория церкви остается неизменной на протяжении веков. Естественно, в жизни поместных православных церквей бывали ситуации, когда границы менялись, когда те или иные епархии передавались из одной юрисдикции в другую. Но это происходило всегда соборным решением и не зависело напрямую от изменения политических границ. Поэтому когда, например, Украина стала государством и на этой почве один иерарх провозгласил принцип, что у независимого государства должна быть независимая церковь, ему напомнили: такого принципа никогда не было в каноническом праве православной церкви. Тем не менее затронутый вами вопрос требует неких конкретных, пусть и временных, решений. Эти решения мы сейчас пытаемся найти в диалоге со всеми заинтересованными сторонами.

— РПЦ не пугает стремительная исламизация Европы? Существует ли план противостояния экспансии ислама?

— Нас гораздо больше пугает утрата европейскими государствами христианской идентичности, христианских корней. Глава папского совета по содействию христианскому единству кардинал Кох, еще будучи епископом в Швейцарии, как-то сказал: "Мы должны бояться не сильного ислама, а слабого христианства". Я с этим утверждением абсолютно согласен.

— Политиков беспокоит угроза, исходящая от так называемого "Исламского государства". У Русской православной церкви есть свой взгляд на эту проблему?

— Конечно. Думаю, что это реальная угроза для человечества. Вспомним, все лидеры официального ислама в разных странах всячески открещиваются от этого феномена. Они говорят: "Это не наши люди". По словам одного российского муфтия, это не служители Аллаха, а слуги сатаны. Уверен, что такая позиция объединяет все традиционные конфессии — не могут во имя Всевышнего совершаться те чудовищные акты насилия, что мы сегодня наблюдаем. Со времен Средневековья люди не слышали о таких леденящих душу преступлениях.

— Можно ли противостоять этому религиозной догматикой?

— Конечно, определенная доля ответственности за происходящее ложится и на религиозных лидеров, но, думаю, остановить расползание этой чумы терроризма можно только совместными согласованными действиями государств и обществ. Необходимо создание не нескольких противоборствующих между собой коалиций, а одной всемирной коалиции против терроризма, которая включала бы в себя всех людей доброй воли. Помимо политиков в нее должны войти религиозные лидеры. Предстоящая встреча папы и патриарха, надеюсь, станет важным шагом в этом направлении.

— Повлиял ли политический конфликт на Украине на отношения иерархов, священнослужителей и верующих России и Украины?

— Отношения не изменились, мы по-прежнему ощущаем себя единой церковью, и то духовное единство, которое скрепляло нашу церковь на протяжении более тысячи лет, не может быть поколеблено никакими политическими бурями. Хотел бы еще раз с большим удовлетворением и восхищением отметить позицию митрополита Онуфрия (предстоятель Украинской православной церкви Московского патриархата.— "Ъ"), который твердо отстаивает единство церкви вопреки мощному политическому давлению, оказываемому на епископат канонической Украинской православной церкви.

— А в чем это давление? Чего, по-вашему, хотят добиться украинские власти?

— Они пытаются сделать так, чтобы в незалежном государстве была незалежная церковь. При этом их идеология совершенно не распространяется на Греко-католическую церковь, которая позиционирует себя как национальная церковь Украины, несмотря на то, что ее фактический руководитель находится в Риме. Этот факт почему-то никого не беспокоит, как и то, что все назначения на епископские кафедры утверждаются в Риме. А вот то, что между Украинской православной церковью Московского патриархата и патриархом Московским сохраняется духовная и молитвенная связь без какого бы то ни было административного вмешательства, ряд политиков не устраивает, хотя наш патриарх не утверждает кандидатуры епископов, не вмешивается во внутреннюю жизнь Украинской церкви. Она обладает всеми правами самоуправляемой церкви.

— На 2016 год запланировано проведение всеправославного собора, который иногда называют восьмым вселенским собором. Для чего соберутся православные архиереи, какие вопросы будут решаться?

— Подготовка к этому собору велась 55 лет. За это время много тем было обсуждено. Какие-то из них сняты с повестки дня — не потому, что по ним было достигнуто решение, а потому, что этого решения достичь не удалось.

Вокруг готовящегося собора распространялось и, к сожалению, продолжает распространяться множество разного рода слухов. Говорят, например, что это будет восьмой вселенский собор, что это будет "антихристов собор", что на нем православные заключат унию с католиками, что на нем отменят все посты, введут второбрачие духовенства, что это будет модернистский собор и так далее.

Однако никакого вселенского собора не будет. Намечается всеправославный собор, повестка дня которого известна и опубликована. Более того, опубликованы документы, предлагаемые к рассмотрению на этом соборе.

У нас было много опасений, связанных с этим собранием делегаций поместных православных церквей. Так, например, если бы решения принимались большинством голосов, существовала вероятность, что церквам, которые не согласны с тем или иным решением, его могли бы попытаться навязать — например, в вопросе о переходе на новый церковный календарь. Поэтому с самого начала подготовки мы настаивали — и этого удалось добиться — на том, что все решения на всеправославном соборе будут приниматься консенсусом. У каждой поместной церкви будет делегация из 24 архиереев (в делегациях тех церквей, где насчитывается меньше архиереев, соответственно, будет меньше участников), но голос у каждой церкви будет один. В общей сложности 14 общепризнанных православных церквей должны принять участие в соборе, и у каждой будет свой голос. Если хотя бы одна церковь выступает против какого-либо решения, то это решение не проходит.

— Были споры по регламенту собора?

— Наши оппоненты в предсоборном процессе высказывали мнение, что при условии принятия решений консенсусом невозможно будет решить те или иные вопросы, невозможно будет достичь общеправославного согласия и собрать собор. Но если невозможно достигнуть согласия, так не надо и собирать. Нам этот собор для чего нужен? Для того, чтобы укрепить единство, или чтобы разрушить его? Он нам нужен для того, чтобы мы приехали и в братской атмосфере обсудили вопросы, по которым у нас есть единомыслие, или же для того, чтобы мы разъехались и потом еще 55 лет не встречались? Я думаю, ответ очевиден. Именно поэтому мы настояли на том, что все решения на соборе должны приниматься единогласно, консенсусом.

Более того, на собор не будут выноситься никакие вопросы, которые не были заранее согласованы либо на всеправославных совещаниях, либо на собраниях поместных православных церквей. Данная позиция была поддержана на собрании предстоятелей, которое недавно состоялось в Шамбези близ Женевы. Таким образом, у нас уже есть два защитных механизма. Первый — консенсус. Второй — то, что на собор не будут выноситься несогласованные вопросы. Есть еще и третий: никакие поправки к документам не могут быть приняты, если они не принимаются единогласно. Как кажется, мы постарались все возможные подводные камни предвидеть.

— Как сейчас складываются отношения между Ватиканом и Московским патриархатом, кто занимается проработкой вопросов, касающихся двусторонних отношений?

— Со стороны РПЦ это я, со стороны Католической церкви — кардинал Курт Кох.

— Во время встреч с главой Римско-католической церкви вы обсуждали тему осложнения политической обстановки в мире, например ситуацию на Украине, санкции?

— Ситуацию на Украине мы обсуждали; тема санкций не затрагивалась. Я считаю, что язык санкций и угроз ни к чему хорошему не ведет. Уверен, что любые проблемы международного характера должны решаться путем переговоров.

— В июне 2015 года с папой Франциском встретился президент России Владимир Путин. У них оказались схожие позиции по вопросу гонений христиан на Ближнем Востоке. Судя по всему, у понтифика и Владимира Путина сложились добрые отношения. На ваш взгляд, папа может повлиять на европейских лидеров в вопросе отмены санкций?

— Безусловно, папа может положительно влиять на международную ситуацию. Но, насколько я могу судить, отмена санкций не является сегодня предметом приоритетной озабоченности для нашего государственного руководства.

— Ваши переговоры с папой тяжело шли?

— У нас хорошее, конструктивное взаимодействие. Я уже пять раз встречался с папой Франциском, а до того трижды — с папой Бенедиктом XVI. Один раз, не будучи еще председателем отдела внешних церковных связей, я встречался с папой Иоанном Павлом II. Что же касается моих встреч с папой Бенедиктом и папой Франциском, всякий раз я был удовлетворен беседой и уровнем взаимопонимания.

— Сегодняшняя встреча патриарха и папы означает, что все противоречия между РПЦ и Ватиканом преодолены?

— Нет. Во-первых, не преодолены вероучительные разногласия. Однако целью встречи и не является обсуждение вероучительных вопросов. Во-вторых, не преодолены те разногласия практического характера, которые омрачают жизнь наших церквей. Я имею в виду прежде всего проблему украинской унии. Разгром униатами трех епархий Московского патриархата на Западной Украине на рубеже 1980-90-х годов, перенос центра Украинской Греко-католической церкви из Львова в Киев, настойчивое желание этой церкви присвоить себе статус патриархата, распространение миссии УГКЦ на традиционно православные земли Восточной и Южной Украины, поддержка униатами раскольников — все эти факторы лишь усугубили проблему. Положение еще ухудшилось в результате событий последнего времени на Украине, в которых представители УГКЦ принимали самое непосредственное участие, выступая с антироссийскими и русофобскими лозунгами. Тем не менее положение гонимых христиан таково, что откладывать контакты на высшем уровне более не представляется возможным. Необходимо отложить в сторону внутренние несогласия и объединить усилия для спасения христианства в тех регионах, где оно подвергается жесточайшим гонениям.

Полная версия kommersant.ru/11614