Михаил Трофименков о полнометражном дебюте Михаила Местецкого «Тряпичный союз»

В прокат выходит "Тряпичный союз" — полнометражный дебют Михаила Местецкого и одновременно парафраз его собственной судьбы

"Тряпичный союз" — подсознательное объяснение, как из человека, близкого к леворадикальной группе "РАДЕК", снявшего издевательскую "коротышку" с прекрасным названием "Топоры в батонах", вырастает автор сценария фильма "Легенда N17". В кино это выглядит так: мальчик Ваня (Василий Буткевич) тусит с большими и опасными парнями, а потом, случайно получив по голове, возвращается, условно говоря, "к маме". И к таким хулиганам, как Попов, Петр и Андрей (Александр Паль, Иван Янковский, Павел Чинарев), теперь на пушечный выстрел не подойдет.

"Тряпичный союз" снят на студии "Коктебель", и это многое объясняет. "Коктебель" — одно из немногих прибежищ действительно серьезного авторского кино, а "Тряпичный союз" — это да, серьезное авторское кино. "Коктебель" любит фильмы о "простых вещах" (как назывался фильм Алексея Попогребского 2007 года), не обязательно добрые, но, так сказать, гуманистические. Вот и "Тряпичный союз" снят в самом простом и самом что ни на есть гуманистическом "жанре" "последнего лета детства".

"Последнее лето детства" — это лето, после которого уже ничто не будет как прежде. Это прощание с дачей, это первая любовь и первая смерть. Прощание с дачей у Вани получилось грандиозное и символическое: оказалось, что достаточно четверым парням в шутку толкнуть ее — и она упадет, рассыплется в прах. Соседская нимфетка Саша (Анастасия Пронина) дала, правда, не Ване, а его другу, но это просто иная форма потери невинности главным героем. Ну а смерть, чуть было не повлекшая за собой череду других — до полного вымирания героев — смертей, оказалась не совсем смертью: в этом Местецкий изменил законам жанра.

Ну и хорошо, что изменил. "Последнее лето детства" — если не самый тоскливый, то самый предсказуемый жанр. Все расставания с детством, в Китае ли, в России или Калифорнии, похожи друг на друга как две капли воды. Предсказуемы и одинаковы даже грезы, фантазии и кошмары в одночасье взрослеющих детей, без которых Местецкому не удалось обойтись. И даже замечательная естественность, с которой молодые актеры произносят любой текст, не спасла бы "Тряпичный союз", если бы режиссер оставался в рамках жанра. Но Местецкий обогатил его политическим измерением.

Нет, политика часто играет важную роль в фильмах о прощании с детством. Но, как правило, ее основная функция заключается в том, чтобы лишить героя родителей: среди ночи врывается в дом НКВД или пиночетовская охранка — ну и прощай, детство. В "Тряпичном союзе" субъектом политики оказывается сам Ваня.

Попов, Петр и Андрей — не просто взрослые парни, вломившиеся в его детство. Один похож на скина и непрестанно тягает гирю. Второй напоминает гопника на грани нервного срыва. Третий — интеллигент (впрочем, они все интеллигенты). Местецкий словно списал свою троицу с троицы скинов, с которой я как-то раз, двадцать лет назад, пообщался: через неделю после нашего общения один из них сел за убийство — и это был как раз интеллигент. Впрочем, совершенно неважно, скины или не скины, панки или не панки, хотя троица явно наследует панкам: Петр рвет баян, что твой Федор Чистяков из великой группы "Ноль".

Мало кто не сталкивался в юности с такими "бандами". Клокочущая энергия; жадное пожирание знаний, в которых ищут руководство к действию, даже если речь идет, как в фильме, о средневековых столпниках; отвержение всегда гадкой реальности; ощущение себя художниками; готовность (а иногда и способность) горы свернуть. И обязательное отрицание своего социального статуса: шахтерский сын зачитывается Кантом, профессорский — работает грузчиком. Это футуристы без своего Маяковского. Лучшие парни своего поколения, но хватает их ненадолго: до "первого снега". Почти все знакомые мне "банды" распались по банальнейшей причине: "из-за бабы". Все эти черты Местецкий подметил безупречно.

Но ни одна такая "банда" никогда и ни за что не назовет себя "Тряпичным союзом". "Помоечным братством" или "Союзом великого дела" — за милую душу, но только не так, самоуничижительно, неубедительно и в конце концов просто невкусно на слух. Единожды обыгранная ассоциация с Советским Союзом повисает в пустоте, не работает.

Сначала они вешают Ване на уши лапшу о стотысячной левой подпольной группировке, которую представляют. Потом признаются, что они не революционеры, а художники и эзотерики. Хотя взорвать что-нибудь (что может быть буржуазнее, чем желание взорвать памятник Петру I работы Зураба Церетели) или кого-то (дачного рабовладельца, эксплуататора "чурбанов") у них руки чешутся. То есть они — нечто среднее между группой "Война" и другими "радикальными акционистами" и "приморскими партизанами". Но их знакомство с марксизмом выдает не стиль речи (хотя должен бы выдать), а беглое упоминание книги "Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии".

Что это было, помимо материализовавшегося кошмара прощания с детством, сказать трудно. Совсем как в анекдоте про чукчу, в чум которого ворвался злой человек, снасильничал жену и дочь, забрал все добро и ускакал: "странный, однако, человек: зашел, а зачем зашел — не сказал". Вот и "тряпичные" три богатыря ворвались в жизнь Вани, оставили на месте дачи груду дымящихся развалин и ускакали, а зачем заходили — так и не сказали. Истерика, в которую действие, увы, впадает в последней своей трети,— проверенный, конечно, способ избежать ответа на вопрос о смысле фильма, но уж больно инфантильный.

В прокате с 3 марта