Александр Герасимов в Государственном историческом музее

Выставка живопись

В бывшем Музее Ленина открылась выставка главного художника Сталина. Александр Герасимов (1881-1963) занимал несколько официальных должностей и нещадно боролся за чистоту соцреалистического метода. Выставка из частных собраний и фондов Исторического музея проходит под звуки старой песни про поэта и власть. Фальшивых нот наслушался ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Выставка к 135-летию со дня рождения Александра Герасимова, известного всем картиной "Сталин и Ворошилов в Кремле" (также известная в народе как "Два вождя после дождя") — плод сотрудничества государственного музея и частного дилера Леонида Шишкина, который уже больше 20 лет торгует социалистическим реализмом в России и за рубежом. Не будем отдельно касаться этичности такого сотрудничества (так, понятное дело, нельзя). Тем не менее печально, что вместо качественной работы профессиональных историков нам выдают очередную поделку о таланте, зарытом в государственных заказах. Между тем уже первый зал этой небезынтересной выставки подтвердит то, что мы давно уже знали: лауреат трех Сталинских премий первой степени свой талант не зарывал. Его специализацией были чужие таланты, и тут он постарался на славу. И дело не в том, что так вышло. Герасимов осознанно старался проникнуть в высшие сферы и единолично управлять искусством, для чего заручился дружеской поддержкой наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова. Партнерство получилось многолетним и разнообразным. Главное дело Герасимова в истории искусства — закрытие Музея нового западного искусства в особняке Морозова ради того, чтобы разместить там свежевозрожденную Академию художеств,— тоже состоялось при участии Ворошилова. Герасимов привел его в музей за ручку, объяснил про гниющих буржуазных художников Европы, и — вуаля — мы до сих пор расхлебываем расформирование уникальной коллекции и дележку шедевров Матисса, Пикассо, Сезанна и прочих между Москвой и Ленинградом.

При этом свой путь в искусстве купеческий сын из города Козлова (с 1932 года — Мичуринск) начинал под знаком французов. Герасимов постигал основы живописного мастерства в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Ему преподавали импрессионист Константин Коровин и Валентин Серов. Если верить воспоминаниям самого художника, написанным под конец деструктивной карьеры, Коровин даже хвалил. Наверное, ситуативно, в классе, и было за что, но на выставке этого не понять: ни почти что кустодиевская обнаженная, ни пейзажи не выдают в руке Герасимова какого-то экстраординарного таланта. Не стань он двойником и представителем Сталина в области изобразительного искусства, никакой славы Герасимову сыскать не удалось бы. Зато взамен художественного чутья у него обострилось чувство конъюнктуры, и первым примером удачного попадания в яблочко стал хрестоматийный портрет Ленина на трибуне (1930).

На выставке эта картина сопровождается трогательным мемуаром Герасимова о том, как Ворошилов помогал художнику нащупать правильный, реалистичный образ вождя. Ничего, однако, не сказано о том, обсуждал ли Герасимов с высокопоставленным знакомым стратегическое расположение красного знамени на первом плане. А между тем иконический статус полотна объясняется не сходством с живым Ильичом (ценителей такого реализма после чисток конца 1930-х оставалось все меньше и меньше), а тем, что вождь революции изображен кем-то вроде языческого божка с острым — и красным — фаллическим символом ровно там, где таким символам и место.

Как и всякий профессиональный пропагандист, Герасимов знал убедительные приемы и не стеснялся их использовать. В картине "Гимн Октябрю" (1949), одном из открытий выставки, к выступающему с речью Сталину ближе всего расположена юная пионерка с косичками, непринужденно прислонившаяся к сцене. Образ вождя с детьми всегда вызывает доверие, поскольку считается, что детей не проведешь и от лживых взрослых они шарахаются. С "Гимном Октябрю", однако, история еще фальшивее. Герасимов изобразил торжественное заседание по случаю 25-летия революции 6 ноября 1942 года. Но самого заседания не было — художника попросили написать картину взамен реального события. Так и хочется отыскать в разношерстной толпе чиновников, военных и ударников подпоручика Киже из повести Юрия Тынянова — наверняка же бумажный вояка где-то прячется.

Трогательное желание организаторов доказать, что Герасимов — талантливый художник, приводит к катастрофическим результатам в момент, когда освобожденный от председательских должностей пропагандист на старости лет пишет что-то "для себя". "Половецкие пляски" (1955), сцена из оперы Бородина "Князь Игорь" — это смешная, практически наивная живопись, где вместо энергии брутального Востока набор скрюченных девиц, стереотипные позы героев и банальный колорит. Главная картина Герасимова со Сталиным и Ворошиловым повторяется как фарс в виде гуляющих под ручку по Сенной площади Пушкина и Адама Мицкевича (1957). Герасимов всю жизнь писал прямую спину Сталина, а когда вождя не стало, хребет как будто вынули и у всех персонажей художника: в поздних работах не люди, а какие-то загогулины. Да и себя некогда всесильный друг вождей ощущал в годы оттепели помаркой на полях. Правда, равнялся, говорят, в шутку с Рембрандтом, который тоже умирал в забвении. И это было бы, наверное, смешно, если бы российские музеи умели ставить перед такими персонажами не кривые зеркала, в которых уродство превращается в утраченный дар, а простые и понятные. Человек всю жизнь работал на власть, старался, гнобил все живое, до чего мог достать, потом власть кончилась, и он остался наедине со своим никому не нужным профессиональным цинизмом. В этой истории есть какой-то урок, и, кажется, довольно простой.