Почему молодые жители Санкт-Петербурга хотят быть волонтерами

В России появляется все больше НКО, занимающихся помощью бездомным. "Власть" изучила опыт "Ночлежки" — старейшей организации в Санкт-Петербурге, помогающей бездомным, и выяснила, почему молодые жители города стремятся стать там волонтерами.

Ольга Алленова

Предыдущие материалы, посвященные волонтерству в современной России, см. во "Власти" N1-2 от 18 января и N4 от 1 февраля.

"Мне просто повезло: меня подобрали, пригрели"

Знаменитая питерская "Ночлежка" — это старенькое четырехэтажное здание в промзоне на Лиговском проспекте. Я вхожу во двор, где пьют чай бездомные,— только что закончилась раздача пищи. Еду можно получить ежедневно с 14 до 16 часов. Здесь же есть душ, где бездомные могут помыться, и биотуалет. Внутри здания тесно, в крошечных комнатах первого этажа разместились кладовые, где хранятся пожертвованные для бездомных продукты и одежда, и комната юриста и соцработников, к которым всегда стоит очередь. Крутая лестница уводит вверх. На втором этаже — приют для женщин, на третьем — для мужчин. Женский — на 12 мест, мужской — на 40. "Пропорция как и на улице",— поясняет директор "Ночлежки" Григорий Свердлин.

Женский приют — небольшая комната, заставленная кроватями. Тут очень тесно, но обитательницы говорят, что это лучше, чем на улице. Спрашиваю, хочет ли кто-то поговорить с журналистом. Отказываются: "Нам уже никто не поможет, вот хоть крыша есть — и на том спасибо".

— А я поговорю,— со второго яруса спускается моложавая женщина в плотном сером свитере и джинсах. На бездомную не похожа: чисто вымытые волосы, свежее лицо, только глаза потерянные и нескольких зубов нет, поэтому говорит пришепетывая.

Нам дают ключ от библиотеки, где по вечерам волонтеры занимаются с бездомными оригами или читают с ними книги.

— Я питерская, здесь родилась, здесь училась,— Ирина рассказывает о себе спокойно, отстраненно.— У родителей была двухкомнатная квартира, отец с дядей ее разделили на две комнаты, получилась коммуналка. Потом дядя свою комнату продал, появились соседи. Отец умер. Мы с сестрой остались. Соседи нас долго выживали. И выжили. Мы поменяли комнату на другую, поменьше, переехали на Караванную. Сестра вышла замуж, потом заболела. Нужны были деньги. Мы продали эту комнату, деньги ушли на ее лечение, а меня прописали к ней. Я встретила мужчину, ушла к нему, родила сына Максима. Сейчас он в детдоме. Меня лишили прав, потому что я осталась без жилья и прописки.

— Как это случилось?

— А так. С отцом Максима мы расстались. Я вышла замуж в Агалатово, это Всеволожский район, муж был отставной военный. Он меня прописал к себе. Мы с Геной три года прожили, но его старший сын не любил меня, все время говорил отцу, что я плохая и хочу квартиру забрать. Отношения стали плохие, то он дверь запрет, не пускает нас домой, то напьется. Я как-то психанула и ушла. После этого моего сына отдали в детдом, а меня выписали. Меня быстро лишили прав: вроде я и сына бросила, и уже без прописки, бомж. Гена потом умер, сын его квартиру сразу продал. Я жила у своего знакомого, хороший он человек, добрый. Но у него личная жизнь наладилась, и мне пришлось уйти. А идти некуда. Сестра с мужем разошлась. Живет у мужчины. Племянница с мужем и дочкой в однокомнатной живут, места мало, я там не нужна. Сына не вижу: мне запрещают. Ну втихаря езжу, конечно, иногда. Посмотрю на него. Звоню ему иногда, телефон ему купила. Ему 5 июля будет 14 лет, большой. Мне в опеке сразу сказали: "Куда вам его забирать, вы же бомж".

На улице Ирина еще не жила. Говорит, что до ноября прошлого года работала в столовой военного института, но в ноябре ей исполнилось 45 лет, надо было менять паспорт: "Там бы узнали, что у меня нет уже прописки. Все равно бы уволили. Я не хотела скандала, сама ушла". В декабре у нее не осталось денег на аренду комнаты, впереди ждала только холодная улица. Кто-то рассказал о "Ночлежке" — она пришла, а тут как раз освободилось место. "Здесь и кормят, и медицина, и тепло, и юрист, и психолог. Паспорт вот мне поменяли. Сама я не пошла бы, мне везде говорят: прописки нет, помочь не можем. А мне прописку сделали временную прямо тут, в "Ночлежке"",— рассказывает Ирина. В приюте много людей, обманутых при сделках с недвижимостью или выгнанных родственниками. "Все мы на улице должны умереть,— констатирует Ирина.— Государство разрешило выписывать людей из жилья, но ничего не предоставило таким, как я. Ну хоть бы общагу дали с пропиской, мы бы и ремонт сами сделали. "Ночлежка" одна, а нас, бомжей, много. Мне просто повезло: меня подобрали, пригрели". Я спрашиваю, что она будет делать дальше. Отвечает — идти некуда, но теперь, когда появилась регистрация, соцработники "Ночлежки" помогут встать на учет на биржу труда. "Работу найти можно. Я по профессии машинистка поточных сигаретных машин, нашу фабрику Урицкого давно закрыли. Но я могу и фасовщицей, и дворником, и посудомойкой. Тысяч 20 в месяц заработать можно. Снять комнату — тысяч 10. Ну как-то проживу. Одежду в "Ночлежке" дают. Иногда можно и за продуктами сюда прийти",— объясняет она.

К концу разговора от спокойствия и отстраненности не остается и следа: Ирина барабанит пальцами по столу, снова и снова взволнованно говорит, что, потеряв регистрацию, потеряла все права, с обидой вспоминает, как забирали сына.

— Я родилась в Советском Союзе. Я никогда не думала, что так буду жить. Только в книгах читала про бездомных. Гюго читали? Вот и я теперь как в тех книгах. Без прописки человек — никто.

Ирина выходит на улицу покурить. Я стою рядом с ней и ее подругой, которая ранее отказалась со мной разговаривать.

— Главное, дали нам перезимовать,— говорит подруга.— Значит, в этом году не помрем. И люди тут добрые. Они нас не презирают. Они нас даже уважают.

"Волонтеры — наша ударная сила"

По словам директора "Ночлежки" Григория Свердлина, в Санкт-Петербурге от 50 тыс. до 60 тыс. бездомных. В базе "Ночлежки" более 18 тыс. человек, а непосредственно контактируют с организацией и ее волонтерами около 5 тыс. бездомных: приходят сюда за едой и одеждой, проводят ночи в пунктах обогрева, открытых "Ночлежкой" в разных районах города, получают горячее питание на остановках "Ночного автобуса", развозящего еду для бездомных пять раз в неделю. По данным Росстата, каждый год на улицах Петербурга умирает от 1 тыс. до 4 тыс. бездомных, большинство смертей приходится на зимний период.

— У нас есть правила, о которых все знают,— рассказывает директор "Ночлежки".— К нам прийти может только трезвый. Если человеку нужна помощь, мы ему подсказываем и помогаем, но не делаем за него все. Какие-то шаги он должен делать сам. Каждого бездомного сопровождает соцработник или волонтер. Волонтеры — наша ударная сила. Без них мы не справились бы и с малой частью нашей работы. Раздают еду и одежду волонтеры. С "Ночным автобусом" ездят волонтеры. Занятия с бездомными в приюте проводят тоже волонтеры. Все наши рекламные акции, привлекающие внимание благотворителей, все наши благотворительные мероприятия — все это делают волонтеры.

Свердлин и сам когда-то пришел в "Ночлежку" волонтером.

— Я учился в СПбГУ на экономическом факультете и начинал работать в банке. Но там было мало жизни, а мне хотелось помогать кому-то, кто выходил за пределы моего близкого круга. В 2003 году я пришел в "Ночлежку" волонтером, а в 2010-м сбежал из банка и стал сотрудником "Ночлежки". Там было мало жизни.

Фразу о том, что здесь, в "Ночлежке", настоящая жизнь, от волонтеров этой организации я услышу еще не один раз. 40-летний инженер Владимир, проработавший 20 лет на заводе, учится на программиста, а в свободное время приходит в "Ночлежку" раздавать пищу и одежду бездомным. Каждый день сюда за едой приходит около 70 человек. "Примерно треть из них выглядят как обычные люди, их не отличишь от меня или вас,— объясняет Владимир.— Они следят за собой и хотели бы жить, как мы, работать, приходить домой. Но у многих опускаются руки. И когда я вижу, как этот человек, от которого все отвернулись, улыбается и благодарит за помощь, я понимаю, что не зря сюда прихожу. Меня это к жизни возвращает".

Журналист Настя Дмитриева ведет в "Ночлежке" кружок оригами. Она была волонтером в благотворительной организации, помогающей детям. Так начинают многие, потому что помогать детям — самое естественное человеческое желание. О "Ночлежке" знала давно (в Питере это одна из самых известных НКО) и однажды придумала свой кружок оригами. "Ко мне на занятия приходят человек десять,— рассказывает Настя.— Я вижу, что для многих людей складывание фигурок — способ расслабиться, раскрыться, рассказать о себе. Многим это очень нужно, но они боятся говорить о своей боли. Когда они только начинают заниматься, сразу говорят: "Нет, у меня не получится". Их много пинали в жизни, они привыкли жить в состоянии стресса и неуверенности". Настя рассказывает о Саше (имя изменено), он жил в "Ночлежке" и приходил на ее занятия. Саша — бывший заключенный, ВИЧ-инфицированный, он страдал от алкогольной и наркотической зависимости и, по прогнозам врачей, должен был умереть еще до попадания в "Ночлежку". Общение с волонтерами и жизнь в "Ночлежке" изменили его жизнь. Однажды он сказал Насте: "Я прожил ужасную жизнь, я ничего не успею исправить". Он готовился умереть, но решил посещать общество анонимных алкоголиков. Потом нашел работу инструктора по прыжкам с высоты. "Насть, ну я же со смертью на ты",— объяснил Саша волонтеру. Снял квартиру и теперь сам иногда ездит с "Ночным автобусом" в качестве волонтера. "Саша быстро находит с бездомными язык и может решить многие их проблемы, потому что сам был на их месте,— говорит Настя.— Ему пришлось заново выстраивать все социальные связи". История Саши — о том, что помочь можно любому человеку, даже в самом отчаянном его положении.

У "Ночлежки" около 600 волонтеров по всему Петербургу. Координатор волонтеров Карина Гаринова говорит, что молодые люди считают "Ночлежку" местом новых идей — в ней учат видеть в человеке человека, а не его социальную оболочку. А еще каждый здесь проходит своеобразный тренинг личностного роста. "Волонтер не всегда готов работать напрямую с бездомными,— рассказывает Карина.— На Новый год наши волонтеры формировали для бездомных подарочные продуктовые наборы и вязали теплые шарфы. Многие помогают нам в соцсетях. Но рано или поздно все волонтеры просят поставить их на раздачу еды или отправить с "Ночным автобусом". Потому что там ты видишь прямую помощь человеку, и это круто".

— Мы иногда сами ездим с "Ночным автобусом",— говорит Настя Дмитриева.— Там чувствуешь себя живой. Ты наливаешь горячий суп и отдаешь его в замерзшие руки. И понимаешь, что это главное.

"Нет никакого страхового полиса от бездомности"

Мы сидим на крошечной кухне в мансарде "Ночлежки". Из окна можно выйти на крышу, где летом волонтеры пьют чай. Мимо нас ходят работники "Ночлежки" и волонтеры — современные, красивые, с модными прическами и живыми лицами. В сфере помощи бездомным много именно таких людей — они не выросли на советских стереотипах, определяющих бездомность как тунеядство.

"Это один из распространенных стереотипов в отношении бездомных: алкоголики, тунеядцы, сами виноваты, сами выбрали такую жизнь. Но вы посмотрите на улицу,— Григорий Свердлин кивает на заснеженную крышу.— Это не Италия. Вы представьте себе человека, который осознанно пойдет в мороз спать на лавку в парке или в подвал. Бездомные со стажем будут вам говорить: "Да, я сам выбрал такую жизнь, мне так хорошо". Но, когда появляется какой-то контакт, человек раскрывается, и проясняются настоящие причины".

Директор "Ночлежки" вспоминает одного из жителей приюта, который спустя две недели рассказал сотрудникам "Ночлежки", что его выгнали на улицу выросшие дети: "Ну, понятно, что он не будет этим хвастать каждому встречному. И вообще он это остро переживает. И поэтому говорит, что сам выбрал такую жизнь. И таких, как он, оказавшихся на улице из-за семейных проблем,— 40%". По словам Свердлина, только 2-3% бездомных утверждают, что им нравится их жизнь, но рано или поздно выясняется, что на самом деле с ними случилось что-то трагическое.

Из 52 жителей приюта "Ночлежки" 20 инвалидов нуждаются в переводе в стационарные учреждения социального обслуживания. Еще четверо — выпускники детских домов, которым жилье не дали или обманом его лишили. "За время работы я видел немало таких историй: детдомовцы на улице, руководство детского дома сдает их квартиры, и они даже не знают, что у них есть жилье. Мы очень часто видим людей, пострадавших от мошеннических сделок с недвижимостью. В прошлом году в Василеостровском районе посадили пять сотрудников полиции за участие в таких сделках",— рассказывает Свердлин.

Вернуть в обычную жизнь можно любого человека, даже с большим уличным стажем. "Ночлежке" удавалось ресоциализировать людей, проживших на улице пять-семь лет. Но это трудно, и для социализации такого человека нужно приложить много усилий со стороны специалистов, волонтеров и самого человека. Поэтому в сфере профессиональной помощи бездомным понимают: проще и дешевле не доводить человека до полной социальной атрофии, а помочь ему на раннем этапе изоляции. Но пока нет системной помощи бездомным на уровне государства и муниципалитетов, эту проблему не решить.

Вообще помощь бездомным в российском обществе — идея не популярная, признает директор "Ночлежки", так что главная проблема — даже не в отсутствии системной государственной помощи, а в негативном отношении к бездомным обычных граждан. "Многие люди думают, что их это никогда не коснется,— объясняет Свердлин.— Человек придумывает себе некие защитные парадигмы: "я не пью", "я никуда не переезжаю", "у меня есть высшее образование и профессия", "у меня хорошие дети" и так далее. Это такая защитная реакция, потому что не хочется признавать, что мы все живем в мире, где в любой момент с нами может что-то случиться и никто не придет на помощь. Ну, неуютно в таком мире существовать. А на самом-то деле нет никакого страхового полиса от бездомности. Людей с высшим образованием среди бездомных — 13%. То есть столько же, сколько и среди остальных. И были в нашей практике случаи, когда очень успешные люди становились бездомными. Я помню историю женщины: у нее был бизнес, она заложила две квартиры под какие-то сделки, прогорела — оказалась с сыном на улице".

Усредненного портрета бездомного не существует — здесь это неустанно объясняют каждому гостю. Неграмотный, пьющий, необразованный, лентяй, маргинал — это все стереотипы. На самом деле многих бездомных посторонние просто не идентифицируют: они только оказались на улице. Или находятся в одном шаге от нее. Иногда у человека нет жилья, но есть какая-то работа, и ему хватает денег снимать комнату. Иногда человек вымыл вагон пассажирского поезда и заработал 150 руб.— значит, он заплатит за кровать в общежитии. А если денег не заработает, значит, пойдет в подвал.

Как только изменится отношение общества к бездомным, решать их проблемы станет легче. Поэтому "Ночлежка" уже много лет пытается это отношение менять. Летом 2013 года одно из рекламных агентств Петербурга, помогающих "Ночлежке", придумало акцию "Мраморные люди против каменных сердец". Администрация Русского музея согласовало акцию, и в Летнем саду возле каждой статуи появились "реплики": "Стоять на улице легче, чем на ней жить", "Искусство охраняется, человек беззащитен", "Даже статуи зимуют под крышей". Идея акции — рассказать городу о людях, которые, как и статуи, живут на улице, — оказалась очень удачной, а в "Ночлежку" пришло много волонтеров. Вскоре после этого такая же акция прошла в Петергофе.

В поддержку "Ночлежки" известные музыканты устраивают рок-концерты, а в популярных кофейнях проходят регулярные благотворительные акции, во время которых деньги за каждую купленную чашку кофе перечисляются на помощь бездомным.

"Ночлежка" с ее историей — достопримечательность Петербурга. Все начиналось в конце 1980-х годов, когда продукты выдавали по карточкам, и эти карточки нельзя было получить без регистрации. "Даже если у человека были деньги, но не было регистрации, он не мог купить еду,— рассказывает Свердлин.— И несколько человек, осознав эту проблему, пошли к тогдашнему руководству Петербурга и договорились, что люди без регистрации, бездомные тоже смогут получать эти талоны. Но одновременно стало ясно, что никакого учета бездомных нет и системной помощи тоже. Так и появилась "Ночлежка"".

Первой комнатой для "Ночлежки" стал сквот на Пушкинской, 10, в котором жили художники и музыканты вроде Гребенщикова и Федорова из рок-группы Tequilajazzz, вспоминает Свердлин,— эти люди лучше других понимали, как легко оказаться на улице, если у тебя нет какой-то бумажки. С тех пор у "Ночлежки" очень хорошие отношения с рок-музыкантами. После сквота на Пушкинской был подвал на Синопской набережной, но в 2005 году "Ночлежку" оттуда выгнали. История была громкой, власти не могли не отреагировать, и мэрия Петербурга предоставила "Ночлежке" на выбор несколько зданий. Они выбрали вот это аварийное, без крыши и окон — остальные варианты были еще хуже. Зато оно находится рядом с "целевой аудиторией" — в промзоне, много брошенных заводов, и именно там собираются на ночлег бездомные.

Поначалу в "Ночлежке" их просто кормили один раз в день — этого хватало, чтобы человек, выброшенный на улицу, не умер с голода. Но для того, чтобы спасти человека, одной еды мало. Человек на улице быстро теряет социальные связи и погибает. Чтобы не допустить этого, нужно вернуть его в общество. Так со временем помощь бездомным стала более системной: теперь "Ночлежка" занимается их реабилитацией, социальным и юридическим сопровождением. Благодаря этой организации в Петербурге произошло несколько важных системных прорывов. Например, в 2013 году в городе разрешили выдавать медицинские полисы людям, не имеющим регистрации, и теперь ежегодно около 4 тыс. бездомных получают такой полис. В здравпункт при городской Боткинской больнице ежегодно обращается 5-7 тыс. бездомных. "Несмотря на то что закон не привязывает медицинский полис к регистрации человека, в крупных городах России такая привязка обязательна,— объясняет Свердлин.— Так что в Петербурге сегодня бездомный может рассчитывать на медицинскую помощь, а это пока для России редкость". Еще одним достижением стало разрешение властей города регистрировать в "Ночлежке" бездомных сроком на год — регистрация необходима для того, чтобы государство "увидело человека", вступило с ним во взаимоотношения, в результате которых человек получает какие-то документы и реинтегрируется в общество. Это для России тоже уникальный опыт.

Еще "Ночлежка" проводит семинары для соцработников из госучреждений и благотворительных организаций Петербурга, на которых рассказывает, как запустить социальный "Ночной автобус" или организовать пункт обогрева бездомных, как дезинфицировать эти пункты, как восстанавливать утерянный паспорт или трудовой стаж человека, который длительное время провел на улице.

"Чтобы выжить сейчас на улице, надо очень постараться"

"Ночной автобус" "Ночлежки" выезжает на рейс в 18 часов. Водитель Игорь Антонов инструктирует волонтеров Андрея, Катю и Надю: "Сначала заезжаем в индийское кафе, они нам сварили кашу со специями. После второй точки едем в ресторан за блинами. Булочек выдаем по три в руки, так хватит на всех". "Ночлежку" поддерживают многие городские кафе: по словам Антонова, ни разу не случалось так, чтобы к бездомным автобус приехал без горячей пищи.

Пока мы едем по вечерним улицам Петербурга к первой стоянке "Ночного автобуса", расспрашиваю волонтеров о том, как они здесь оказались. Катя — молодой биолог, работает в медицинской лаборатории. Пришла в "Ночлежку" год назад вслед за подругой. "Сначала я сказала всем: на прямой контакт с бездомными я не пойду, но могу участвовать в разных акциях, делать какую-то прикладную работу. Мне сказали: окей. Месяца через три я стала понимать, что бездомность — это ужасное состояние. Все хотят помогать детям и животным, но никто не хочет помогать людям, которые ничего от жизни не ждут. Я решила посмотреть на "Ночной автобус" и поехала в рейс с волонтерами, мы раздавали еду. Первое свое ощущение от общения с бездомными помню до сих пор: они такие же люди, как мы, и они добрее нас. На стоянке на Черной речке было много инвалидов — они заботились друг о друге, брали еду и несли тем, кто не мог дойти до автобуса. Как только приходил автобус, выстраивалась очередь, и мне понравилось, что сначала в очереди стояли женщины и никто не лез, не кричал",— вспоминает она.

— С самого начала нашей работы мы придумали правила,— поясняет водитель Антонов.— Мы объяснили, что к "Ночному автобусу" приходят только трезвые, что в очереди никто не лезет вперед и никто не ругается. И люди сразу приняли эти условия. Вы сейчас сами увидите. Это голодные люди, многие из них сейчас впервые за день будут есть. Но у них есть достоинство.

Первая остановка автобуса — у железнодорожной платформы Сортировочная. Здесь волонтеров уже ждет несколько человек: в темной одежде, неподвижные и молчаливые, бездомные сливаются с ночью. Антонов открывает кузов, Катя и Надя забираются внутрь и достают канистры — с кашей, чаем, булками. У автобуса выстраивается очередь — женщины впереди. Я пытаюсь сосчитать: 10, 20, но из ночных сумерек выплывают новые и новые люди. Маленький, замерзший Олег Лосев из Нижнего Новгорода — лицо в мелких морщинках, мягкая улыбка, приехал в Питер на заработки, выпил с друзьями, остался без документов и денег. Уже несколько месяцев не может уехать домой.

— С голоду пока не помер, кормят нас ребята.

— А спите где?

— Осенью в подвалах спал. А зимой тут недалеко пункт обогрева открыли. Туда и хожу.

Ночной пункт обогрева бездомных у станции "Обухово" открыла "Ночлежка", он рассчитан на 60 мест, но в сильные морозы людей приходит больше. Антонов говорит, что пускают всех: если нет места, чтобы лечь, то можно хотя бы пересидеть ночь.

К Лосеву подходит высокий парень в чистой куртке: "Пойдете в пункт, дядя Олег?" Михаилу всего 22 года. Говорит, что приехал из Волосовского района Ленобласти, жил в детском доме поселка Каложицы: "Мне дали квартиру, но пришел человек от органов опеки, предложил обмен с доплатой. Я согласился. А в итоге я не получил ни квартиру, ни деньги. Из моей квартиры меня выписали".

— А откуда вы знаете, что человек тот был из органов опеки?

— Он так сказал.

— Он вас, наверное, обманул.

— Наверное.

— Что же вы будете делать?

— Не знаю. Пойду вот в пункт обогрева. У меня книжечка есть, от "Ночлежки". Там все адреса, куда можно пойти греться или покушать.

— А вы в полицию не обращались?

— Так боюсь, я ж никто. У меня и паспорт забрали. Тут ходят мужики из реабилитационных центров. Говорят: "Придешь к нам, будут у тебя еда и крыша над головой, дадим тебе работу, платить будем. Скопишь денег, уйдешь на волю". Я и пошел. А они на стройке работать заставляли, денег не платили, никуда не выпускали. Я еле сбежал оттуда. А паспорт у них остался. Надо бы забрать, да боюсь.

Лосев и Михаил допивают чай и уходят вдвоем в пункт обогрева.

Антонов рассказывает, что многие "реабилитационные центры", вербующие бездомных на улице, входят в сеть полулегальных организаций, которые официально лечат от алкоголизма, а на самом деле используют бесплатную рабочую силу. "Зазывают они грамотно, профессионально, но, если к ним попал, выбраться трудно,— говорит он.— Мы недавно целую спецоперацию проводили, чтобы вытащить одну девчонку из такого центра. Она там бесплатно мыла, готовила, обслуживала строителей, ее даже на улицу не выпускали. Они думают: раз бездомный, значит, он один, никто не защитит. Паспорт забрал — и все. Но если видят, что за ним кто-то есть, то вытащить оттуда человека проще".

Из темноты выплывает бездомный Володя.

— Игорян, здоров!

— Здоров, Володь. А ты бутылочку подними, зачем мусоришь?

Володя поспешно поднимает пластиковую бутылку и кладет в пакет.

— Тут такое дело, Игорян. Мужик наш замерз, Караваев. В подвале помер.

— Как помер? С чего?

— Да кто ж знает. То ли ноги отморозил. То ли спирт пил левый. Третий день лежит. Вытащить надо.

Антонов записывает координаты подвала, имя погибшего. Подходят друзья Володи с дымящимся чаем.

— Левый спирт пил Вовка, не закусывал ни фига. А этот спирт надо закусывать. Проснулся — опохмелиться надо, трясется. А нечем. Вот и помер.

Антонов делает несколько звонков, уточняет что-то у друзей погибшего, потом сообщает:

— Вывезли его уже сегодня. А чего ты сам не позвонил в полицию?

— Так потом же не отстанут,— оправдывается Володя.

В машине Игорь Антонов поясняет: "Поллитра нелегального спирта можно купить за 50 руб. Пьют и травятся".

— А деньги у них откуда?

— Собирают картон, стекло, металл, сдают в пункты приема. Кто-то покупает на базах бананы, перепродает в городе. Эти люди работают больше нас с вами. Бездельников там нет. Чтобы выжить сейчас на улице, надо очень постараться.

Антонов ведет автобус ко второй стоянке — железнодорожной платформе Лигово. Ему оттуда уже звонят. Автобус задерживается, люди волнуются: вдруг не приедет? "Скоро будем,— говорит в трубку Антонов,— не расходитесь".

На стоянке человек 20. Кто-то, очевидно, страдает алкоголизмом. Кто-то живет на улице. Кто-то чисто выбрит и опрятно одет. Я предупреждаю, что буду фотографировать и, если кто-то против, надо об этом мне сказать. Женщина в пуховике закрывает лицо руками: "Ой, меня не надо". Ее муж мне объясняет: "Мы недавно сюда ходить стали. Жена сильно сломала ногу, в трех местах, пришлось уйти с работы. И я без документов. Так вышло. Комната у нас есть в коммуналке, а есть нечего. Дети давно разъехались. Жене стыдно. А чего стыдиться? Я духом не падаю. Можно хлеба еще возьму? На утро".

Антонов поясняет: у ночного автобуса никому не отказывают. Никто не проверяет, есть у тебя дом или нет. Раз человек пришел сюда, на стоянку, значит, его привела нужда.

— Бывало, приходили к автобусу мужики, потерявшие работу. Один, помню, все для матери еду брал. Потом он работу нашел, привез нам коробку сигарет, продукты, сказал: "Раздайте ребятам".

— Игорек, можно Зениту возьму пирогов? — кричат Антонову из очереди.

— Возьми, конечно. А сам он где?

— Да выпил он.

— А много и таких, кто не пьет,— говорит Антонов, закуривая.— От болезней умирают. Или замерзают. За год тут 80% людей меняется. Здравпункт в городе есть при Боткинской больнице, но там только амбулаторно помощь оказывают. Мы договорились с наркологической больницей, они готовы принимать в стационар бездомных, по рекомендации "Ночлежки". Но у них два условия: санобработка и флюорография. Сделать флюорографию без прописки трудно. В некоторых поликлиниках в порядке очереди и со справкой из "Ночлежки" можно сделать флюорографию, но предварительно надо пройти прожарку и при этом выслушивать ругань гардеробщицы и добропорядочных граждан. Да и результаты этой флюорографии отдают через день, а то и через пять. А человек порой уже в таком состоянии, что каждый день на счету. В новогодние праздники замерзла одна бездомная, десять дней пролежала. Нам в "Ночлежку" анонимный звонок поступил, а так бы и не узнали.

Пока едем к третьему пункту, я спрашиваю волонтеров: не страшно ли им выезжать ночью в такие злачные места, где порой законом является только авторитет Антонова и "Ночлежки".

— Тут все просто: ты к людям по-человечески, и они к тебе по-человечески,— отвечает Надя.

— В среднем за вечер к автобусу выходит 150 человек, это люди, которым нечего терять, и это, с точки зрения обывателя, должно быть страшно,— рассуждает Антонов.— Но вы же видите этих людей. Это просто люди. И они знают, что мы работаем не для своей выгоды, а хотим им помочь. Они это очень ценят.

— И ни разу у нас не было никаких ЧП?

— Для нас ЧП — это когда кто-то ругается с волонтером, употребляя мат, но и такого в последние годы не бывает.

На Васильевском острове, у кладбища,— третья остановка "Ночного автобуса". Девушки привычно раздают горячее, бездомные торопливо едят и идут за добавкой, потом все пьют чай с булками. Вижу немолодую женщину с благородным лицом, она совсем не похожа на других бездомных, я спрашиваю о ней Антонова. "Вы все еще не избавились от стереотипов,— отвечает он.— Поймите, тут все разные. Кто-то пьет, кто-то не пьет. Кто-то опустился, кто-то следит за собой. Кто-то верит, кто-то нет. У каждого своя драма. У этой женщины какая-то семейная трагедия. Кажется, ее сын выгнал из дома".

Я проговорила с Надеждой полчаса, но она так и не рассказала мне о своей беде:

— Не хочу душу травить.

— Где вы живете?

— Когда как. Скоро лето. Еду вот ребята дают, спасибо им. И с собой дают. Вот чай налили, булочку дали. А завтра вечером снова приедут. А в выходные кришнаиты приезжают. И от церкви тоже подкармливают нас. С голоду умереть не дают. Уже год я сюда хожу. А до того год в монастырь ходила, там тоже кормили нас. В монастырь можно и трудником пойти — кормить будут и крышу дадут.

— А почему не идете?

— Да ноги болят. И спрашивать ведь будут. А я не хочу вспоминать. Как начну говорить, так в слезы. Я каждый день говорю себе: "Это все не со мной. Я просто смотрю кино".

— Никто вас не обижает? На улице люди разные.

— Тут люди хорошие, что вы. Никто не обидит, не прогонит. Всех я уже знаю. Иногда я на залив хожу. Там костры, можно погреться. Бывает, и угостят чем-нибудь. Вот только пьющих не люблю.

— Может быть, это им помогает выжить.

— Я столько пережила, но я же не пью. Уж мне и кости ломали, и по голове били, и память я теряла, и в больницах жила. Но пить я не стала. А помогает мне вот эта мысль, что это не со мной. Я иногда плачу, конечно, спрячусь и плачу. А в дождь можно и громко, не услышит никто.

Я расстаюсь с бригадой "Ночного автобуса" на Васильевском острове. Волонтеры спрашивают меня, изменилось ли мое мнение о бездомных. Мне кажется, им хочется услышать от меня что-то сочувственное, потому что для них эти люди — часть жизни. "Вы просто ответьте на вопрос: кто они для вас? — просит Игорь Антонов.— Лентяи и алкоголики, которые сами выбрали этот путь? Юродивые? Мученики? Несчастные, неудачники? Странствующие поэты и философы? Любой ответ будет правдой. Но это еще и правда про вас. Эти люди — зеркало вашей души".