Самый сложный период исторических перемен стал для Самарской области эпохой Константина Титова, который руководил регионом 16 лет.

— Где вы работали в 1989 году, когда вышел первый номер «Коммерсанта»?

— Все просто: я работал в самарском филиале научно-производственного центра «Информатика», заместителем генерального директора по экономике. Мы занимались компьютерным бизнесом: программное обеспечение, защита информации. И уже тогда мы готовились к выборам в городской совет. У нас проходили собрания в коллективах — выдвинули меня и генерального директора. Потом решили, что на выборы пойду я, а генеральный будет заниматься делами бизнеса. Так и получилось.

— У меня есть друг, который говорит, что, если забыть про деньги, то для него самая лучшая работа на свете — преподавание в вузе. А что для вас самое интересное в жизни?

— Все-таки политика. Преподавательский стаж у меня был небольшой, интересно было заниматься научными исследованиями. Ну, а потом, когда стал председателем городского совета, уже интереснее всего стала политика. Это же и хозяйственная работа, и экономика, и отношения в обществе — все вместе.

— Когда вы шли в политику, это был осознанный жизненный выбор или просто веяние времени, поиски, желание перемен?

Поначалу я в этом своего будущего не видел. А почему пошел… Когда нам говорят, что в советское время не было коррупции, — врут: коррупция была, и очень серьезная. А нашей организации нужны были помещения в аренду, и добиться этого было невозможно. Поэтому и решили: пойдем в депутаты, чтобы эти вопросы лоббировать, вот и все. А когда уже избрали депутатом, стало интересно, вошел во вкус. Но и изначальная задача была решена: наше предприятие получило хорошее помещение.

— А сейчас оно существует?

— Нет, после смерти Глеба Евгеньевича Лозино-Лозинского, создателя «Бурана», некоторые работы прекратились. Политика сменилась, и «Буран» стал больше не нужен. Хотя я в 1991 году подходил к Гайдару (Е.Т. Гайдар, в 1991 г. — заместитель презседателя Правительства РСФСР. — Прим. ред.) и говорил: у нас на Байконуре готовый «Буран» стоит, ракета «Энергия» есть — давайте запустим, покажем, что не все у нас рушится. Нет, мы ничего не сможем, все развалено. Да все найдем, говорю, ничего не разрушено. Нет, и все. У них просто другая идеология была. Я так скажу: в позициях либеральной экономики мы с Егором Тимуровичем были соратниками, а вот в инвестиционной политике — противниками. У него все было для развития частного бизнеса, а у меня все-таки для развития оборонного комплекса, авиационно-космической отрасли. Потому что я понимал: фраза «мы все купим за счет продажи нефти» через несколько лет нам аукнется. Так и получилось: первый кризис был когда? В 1998 году.

«У Ельцина была записка: Титова ни в коем случае не назначать»

— Когда случился ГКЧП, было страшно? Ведь при ином исходе для вас все могло закончиться плохо.

— Нет, в тот момент страшно не было. У нас с женой 19 августа как раз начинался круиз на теплоходе по Волге, путевку купили. А когда утром по радио началась музыка из «Лебединого озера», сразу стало все понятно, и я жене говорю: все, мы никуда не едем. И пошел на работу в городской Совет. Первым делом позвонил по ВЧ командующему округом Макашову (А.М. Макашов, в 1991 г. — командующий войсками Приволжско-Уральского военного округа, народный депутат СССР. — Прим. ред.) — он трубку сразу снял. Стало понятно, что эти ребята тоже готовятся, тоже на работе. Я его попытался убедить не торопиться принимать решения, которые будут диктовать из ГКЧП, не выводить в город военных. Но он не послушал меня, послушался Романова (В.С. Романов, в 1991 г. — первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС. — Прим. ред.), послал людей к телецентру. А мне позвонили из областного Совета и пригласили. Тархов, который его возглавлял, ушел в отпуск — все, его нет, хотя он в здании был. Прихожу — там собрались все, и начальник КГБ, начальник милиции... И Паша Елин (П.А. Елин, в 1991 г. — заместитель председателя областного Совета. — Прим. ред.) вручает мне бумагу, обращение в поддержку ГКЧП: вот, нужно собрать городской Совет и с ним выступить. Я прочитал и говорю: «Я с таким заявлением выступить не могу. Если вы желаете, я соберу Совет, вы можете прийти и сами выступить». Ну, тут некоторые ребята начали говорить, что я забыл, как поступали с врагами народа, а подвалы и в Белом доме есть…

— Даже так?

— Да. Вот в этот момент, конечно, было страшновато. Кстати, я когда туда шел, своим сказал: иду туда, если не вернусь, вы все поймете. Но, к чести Валентина Степановича Родионова (в 1991 г. — первый заместитель председателя Самарского областного Совета. — Прим. ред.), он проявил выдержку и сказал: «Сейчас не те времена, Титов имеет свое мнение и его высказывает, а мы можем прийти на городской Совет и выступить…»

Ну вот, я ушел, мы собрали городской Совет — и, несмотря на то, что в нем было очень много коммунистов, Совет абсолютным большинством голосов поддержал новую Россию, а не ГКЧП.

— И вот через две недели вы — глава области. Как узнали об этом?

— Я же тогда работал в Совете российских городов, еще до путча встречался с Борисом Николаевичем Ельциным, он меня знал. И вот числа 25 августа мне звонит Махарадзе (В.А. Махарадзе, в 1991 г. — начальник Контрольного управления при президенте России. — Прим. ред.): «Можешь в Москву приехать?» Приезжаю, и меня спрашивают: что, если мы тебя назначим главой администрации области? Говорю: «Я, в принципе, не возражаю». Я и в прессе уже выступал, что с Тарховым стало невозможно работать. Ну, хорошо, тебе надо будет встретиться с Борисом Николаевичем. А сначала — что-то вроде собеседования с Бурбулисом (Г.Э. Бурбулис, в 1991 г. — секретарь Госсовета при президенте России. — Прим. ред.). Много расспрашивал, а потом говорит: «А как насчет личного оружия, нужно?» «Да ну, говорю, — как в революцию, что ли? А как я выйду к людям на митинг с оружием? Какое у них будет отношение? Поэтому я воздержусь пока от оружия, и от охраны тоже».

Мы ведь тогда с людьми постоянно общались, на митинги ходили — это не как сейчас, многие через телевизор общаются. Хотя вот, к чести Николая Ивановича Меркушкина, он общается с людьми постоянно, встречается с многотысячной аудиторией, уважаю его за это.

«Ну ладно, — говорит Бурбулис, — будем готовить указ президента, где-то в конце октября начнем назначать». Я говорю: «Геннадий Эдуардович, если в конце октября, то лучше не надо». «Почему?» «Да потому что меня за это время с потрохами сожрут. Если уж принимать решение, то сейчас».

Зашел к Ельцину, он говорит: «Ну что, Константин, опять у тебя все по-особенному?» «Да, — отвечаю, — по-особенному». Он показывает записку от Илюшина (В. В. Илюшин, в 1991 г. — руководитель секретариата в администрации Президента России. — Прим. ред.): Титова ни в коем случае назначать нельзя — и коммунисты не с ним, и демократы не с ним. А тогда ведь еще нужны были подписи депутатов Верховного Совета, одни подписали за Федорова (А.Ю. Федоров, в 1991 г. — народный депутат Верховного Совета России), другие за Романова, а за меня — один Шорин (В.П. Шорин, в 1991 г. — народный депутат, член Президиума Верховного Совета РСФСР. — Прим. ред.). Я и говорю: «Ну, и хорошо — они будут обязаны всем тем, а я буду служить только вам». Он: «Ха-ха-ха! Да, тонко, тонко, это хорошо!» Юмор Борис Николаевич любил. «Ну, давай так решим — в октябре тебя назначу». Я говорю: «Борис Николаевич, зима на носу — надо проверять состояние теплосетей, заготовку продуктов и пр. Если начнем этим заниматься в конце октября — заморозим людей и без еды их оставим, вы же сами хозяйственник, лучше меня знаете. А в декабре все скажут: кого это Ельцин назначил, что за идиота?» «Слушай, — отвечает, — А ведь ты дело говоришь! Все, иди, работай».

Приехал сюда, проходит день, другой — тишина. И только 31 августа, по дороге в Сызрань, я услышал по радио указ о моем назначении. Так что в Сызрань приехал уже в ранге главы администрации.

«Как умеешь, так и решай»

— Что было самое трудное в начале?

— Зарплаты. Надо было вовремя людям платить, а денег не хватало. А самое главное — не знаешь, что делать. Раньше была вертикаль, а тут ее разорвали, никаких подсказок и указаний сверху. Я как-то хотел посоветоваться, звоню Гайдару — он говорит: «Константин, мы тебя поставили — вот и занимайся, а у меня своих вопросов море. Как умеешь, так и решай».

— Было на кого опереться, специалисты в администрации остались?

— Да, мы с ними побеседовали, они готовы были работать — Задыхин Геннадий Васильевич, Родионов Алексей Иванович, Галкин Рудольф Александрович (соратники К.А. Титова в администрации области. — Прим. ред.) и другие. Очень ответственные, грамотные люди, и начинали все практически с чистого листа. А ведь кроме текущих вопросов — подготовки к зиме и т.п. — нужно было выстраивать какую-то перспективу, стратегию. Мы с Владимиром Семеновичем Мокрым (в 1991-1999 гг. — заместитель губернатора, руководитель аппарата администрации Самарской области. — Прим. Ред.) долго думали — и решили поднять планы обкома партии. А что изобретать велосипед, если были полностью отработанные программы, над которыми специалисты долго работали? Например, нам понравилась программа «Сияние Севера» — это дороги и газификация на севере области. Мы ее с успехом реализовали, люди были очень благодарны. И потом я на севере области набирал по 80 с лишним процентов, потому что люди это помнили. Но труднее всего, конечно, было решать, что делать на перспективу, ведь в новых условиях, когда прежние управленческие связи разрушались, все надо было строить заново. Но на таких замечательных людей, как Логойдо Юрий Михайлович (в 1991 г. — заместитель главы администрации, позже — председатель правительства Самарской области. — Прим. ред.), я мог полностью положиться. Помню, в 1997 году Ельцин отдыхал у нас в «Волжском Утесе», и я должен был находиться с ним — он спрашивает: «А как там без тебя дела?» Я говорю: «Борис Николаевич, у меня там такие люди, что все будет в порядке». «Это здорово, ты им доверяешь?» «Полностью доверяю!»

А тогда, в 1991-м, выяснилось, что у нас денег нет: налоги по прежней схеме собирать не получалось. И вот приняли указ, что 10% от любой выпускаемой в области продукции можно брать в фонд области и реализовывать за продукты питания. Я подумал: у нас же нефтепродукты, алюминий, автомобили! Поехал в Москву к Силаеву (И. С. Силаев, в 1991 г. — председатель Совета министров РСФСР. — Прим. ред.), а он не хотел брать ответственность на себя, отправил меня к Лобову (А. И. Лобов, в 1991 г. — первый заместитель председателя Совета министров РСФСР. — Прим. ред.): мол, если он подпишет — и делай. А Лобов оказался наш земляк, родом из Сызрани: раз указ президента есть — подписал. Я с этим документом сразу на ВАЗ, к Каданникову (В. В. Каданников, в 1991 г. — генеральный директор Волжского автозавода. — Прим. ред.). Он смотрит: «Да ты что? Завод выпускает 650 тысяч машин в год, и, что, вам отдать 65 тысяч? У нас же контракты». Я говорю: «Всегда можем договориться, давай будем брать 26 тысяч». После этого у нас в области появилось море автодилеров, и некоторые, конечно, озолотились — например, группа «Сок». Но факт в том, что у нас в области появились продукты питания, эту проблему мы решили.

— Вы пришли во власть необычным путем, как бы со стороны. Насколько ваши представления о том, как там все устроено, отличались от реальности? Реальность оказалась лучше или хуже, страшнее или смешнее, сложнее или проще? В чем именно?

— Оказалось сложнее. Я же до этого не работал первым лицом — мне ставили задачу, а я думал, как ее решить. А здесь никто задач не ставит, ты сам их формулируешь, показываешь людям пути их решения, контролируешь исполнение. Вот в этом большая ответственность: надо выбрать правильное направление, куда двигаться. И еще людей настроить на решение задачи.

Но тут мне, конечно, пригодился опыт участия в совещаниях на НПО «Энергия», Лозино-Лозинский их очень грамотно проводил: он давал всем высказаться. Любой мог, и это давало возможность всесторонне обсудить проблему. Поэтому мы и в правительстве сразу решили, что у нас будет коллегиальное обсуждение, люди могли и с критикой выступить, в том числе и в мой адрес. Но когда решение уже принято — все включались в его выполнение.

— А как же «дворцовые интриги», подсиживания? Неужели не сталкивались?

— Вы знаете, на первых порах этого не было. Потом, конечно, появились и эти вещи. А в то время, как мы с Алексеем Ивановичем Родионовым, Владимиром Семеновичем Мокрым подходили, например, к назначению глав в районах? Везде были первый секретарь райкома партии и председатель райисполкома, но где-то первый секретарь на себе всю работу тащил, а где-то, наоборот, глава исполкома. Мы решили так: кто настоящий работник, того и будем назначать: справится — останется и дальше, а нет — извини. Назначили — и большинство очень ответственно работали в команде, а позже многие и выборы не раз выигрывали. Но Борис Николаевич мне сказал: «Как же так, ты весь коммунистический аппарат сохранил?» Я говорю: «Ну, ведь на местах кто-то должен нам опыт управленческий передать, кто умеет работать. Да и во время путча здесь так спокойно все прошло во многом потому, что эти руководители на местах не стали поддерживать ГКЧП. Так зачем же нам людей, которые умеют работать и имеют вес, отдавать в стан врага — не лучше ли сделать своими сторонниками?»Борис Николаевич говорит: «Ну, ладно…» Хотя коммунистов он не любил.

«Жалею, что согласился на приватизацию авиационного завода»

— Я помню, как в начале своего правления вы ходили из Белого дома домой обедать — один и пешком.

— И на работу ходил пешком — с Вилоновской это близко.

— Потом, правда, перестали. Власть вообще может быть вот такой доступной? Или это утопия?

— Может. Хотя народ разный: бывало, что и водой плескали, еще какие-то ситуации случались. А так нормально: идешь, люди здороваются, останавливают, вопросы задают. Поэтому вот эта коротенькая дорога занимала по полчаса. Но потом, когда началась приватизация, появились угрозы — пришлось ходить с сопровождающими. Одна из самых неприятных ситуаций была связана с Чечней: мне сказали, что их представитель оттуда предлагает встретиться — один на один, в дачном домике. Не встречаться — покажешь трусость. Встретились — надеюсь, ФСБ и милиция ситуацию контролировали, хотя их не было видно. Но конструктива там не было никакого, одни угрозы. А вот потом, года через два, когда о встрече попросил Ахмат Кадыров (А. А. Кадыров, религиозный и государственный деятель, первый президент Чеченской республики. — Прим. ред.), разговор был совсем другой: хороший, деловой. О том, чтобы чеченцы жили, как все народы — мирно, спокойно. Я ему сказал: «Президент этого только и ждет». Тогда был уже Владимир Владимирович Путин.

— А Кадыров еще не возглавлял Чечню?

— Нет, он еще был муфтием. А поводом для его приезда была покупка в Тольятти машины, после покушения. Он приехал с сыном, тогда еще совсем молодым. А потом я его встретил в Кремле — он шел к президенту. И я сказал: «Ты только не отказывайся».

— Если бы вы сейчас, со своим опытом, могли снова попасть в те времена, вы бы что-то изменили?

— Конечно, изменил бы. Первое — никогда бы не согласился на приватизацию авиационного завода. Второе — значительно усилил бы поддержку сельского хозяйства. И третье — оставил бы за областью строительство жилья. Упор сделал бы на эти вещи, а не на приватизацию.

— Вам выпало управлять регионом в трудную эпоху. К 90-м годам сейчас отношение сложное: с одной стороны, люди получили свободу говорить, делать, путешествовать, с другой — все помнят сгоревшие вклады, разгул бандитов, приватизацию. А как вы оцениваете то время и тогдашнюю политику государства?

— Приватизацию я не осуждаю, методика была нормальная. Но люди сами продавали эти ваучеры, а кто-то их грамотно скупал и по-умному вкладывал. Это не осуждаю. Мне не нравится вранье о том времени. Все знают, что Борис Николаевич выпивал, да. Но когда сегодня по телевидению показывают, как Ельцин в Ростове танцует рок-н-ролл и говорят, что он был пьян, — меня это возмущает. Я сам там был, во время выборов 1996 года, и знаю, что он тогда сильно болел и практически вообще не пил. Ну, зачем говорить неправду?

Или про Примакова говорят: вот он единолично развернул самолет и не полетел в Америку. Я был в этом самолете и помню, как все было на самом деле. Была договоренность: пока мы посещаем с визитом Америку, они не бомбят Белград. И вот когда мы уже летим над Атлантикой, приходит сообщение, что бомбят Югославию. Примаков вышел ко всем членам делегации и сказал: «Они нарушили договоренность, с каким лицом мы после этого прилетим в Америку? Я так не могу, но решать нам всем, потому что есть и по бизнесу договоренности, у кого-то контракты готовы». Мы сразу сказали: «Раз они нарушили договоренности — то никакого визита к ним». И все поддержали, чтобы развернуть самолет и лететь назад.

А если оценивать 90-е годы в целом, то это была эпоха очень интересная, время больших возможностей, и счастливы те, кто сумел их реализовать. С другой стороны, у нас было много советников, и не было собственного опыта, поэтому мы и тактически, и стратегически допускали ошибки. В этом надо признаться и извиниться перед народом. Но это, повторюсь, было из-за отсутствия опыта. Огорчение от этого есть.

— Если попробовать подвести некие итоги тех 16-ти лет, когда вы возглавляли наш регион, выделить главные, ключевые вещи — что бы вы записали в актив и в пассив? Что удалось сделать, и что не получилось?

— Многое получилось, но, к сожалению, развития не получило дальше. Ну например, в 2007 году, уже при Артякове (В.В. Артяков, в 2007-2012 гг. — губернатор Самарской области. — Прим. ред.), рождаемость резко возросла. А это было результатом программы, которую мы запустили раньше: льготные кредиты на покупку жилья для молодых семей. И при рождении ребенка у них списывалось 18 кв. метров, при рождении — второго — еще 18, а при появлении третьего списывался весь кредит. Тогда у нас и рождаемость выросла, и разводов стало меньше — жаль, что потом этот проект порушили.

А возьмите программу «Сельский дом». Люди на селе сами строили себе дом вместе с нашим фондом, а расплачиваться они могли продуктами питания, которые сами производили. У нас тогда резко выросло строительство жилья на селе, пьянство уменьшилось. Это очень удобно, когда люди готовы, но живых денег у них нет.

Что не удалось — я уже сказал. Считаю своей большой ошибкой приватизацию авиационного завода. А еще я в свое время пытался наше нефтяное объединение «Куйбышевнефть» превратить во что-то наподобие «Татнефти» — чтобы наши мощности не входили в ЮКОС. Были по этому поводу большие споры, я долго сопротивлялся планам Ходорковского (М. Б. Ходорковский, в 1997-2004 гг. — владелец нефтяной компании «ЮКОС». — Прим. ред.). И вдруг однажды утром — звонок Бориса Николаевича: «Константин Алексеевич, ты что там, нефтяную компанию под себя решил организовать?» Он, кстати, никогда не ругался матом — ни разу от него не слышал. «Мы ведь как поставили тебя, так и снимем, назначим того, кто согласен с нашей политикой». Ну, пришлось согласиться. Тоже сожалею, что не удалось этого сделать. И на село надо было раньше обратить внимание. Я с 2000 г. начал его серьезно поддерживать, вот если бы пораньше — наверно, у нас другая позиция была бы по селу.

«Сейчас у нас система правильная»

— В вашей карьере был период участия в деятельности тех или иных политических партий. В чем была цель этой активности? И как вы относитесь к ней сейчас?

— Считаю, что это было правильно, потому что надо было находиться в гуще событий. В политике и тогда, и сейчас многое в успехе твоей работы зависит от центра, от финансирования, которое ты получишь. Поэтому, конечно, последовало сближение с командой Гайдара-Чубайса, партией «Демократический выбор России». Потом Виктор Степанович Черномырдин, уже премьер, начинает организовывать «Ваш дом Россия» и говорит: «Нужно, чтобы такие, как ты, были с нами». «Ну, конечно, Виктор Степанович, нет вопросов, давай». Мне, кстати, тогда даже предложили пост первого заместителя председателя правительства — я отказался. А Немцов пошел.

— А зачем вы потом создавали собственную партию?

— В какой-то момент я созрел до понимания, что нам ближе всего идеология социал-демократическая. Кстати, я предлагал Зюганову поменять название компартии: говорю, у вас же коммунистического ничего не осталось — ты признаешь частную собственность, религию, все. Давай в социал-демократию, и я тебя поддержу — нет, не захотели они. Пришлось самому пробовать эти идеи продвигать. Когда не получилось — пытался с СПС работать, провели их в Госдуму. А когда я понял, что «Единая Россия» будет во главе и только через нее можно будет что-то решать, — пришлось завязать со всеми этими проектами и работать в «ЕР».

— Как вы считаете, почему нам десятилетиями не удается победить коррупцию? Наши люди более склонны к воровству, чем другие? Или мы что-то не так делаем? Или не делаем?

— Это очень сложный вопрос, я бы даже воздержался на него отвечать. Хотя сейчас все-таки многое делается, чтобы эту беду преодолеть. Лично я возлагаю большие надежды на «Общероссийский народный фронт». Они действительно поднимают серьезные вещи и, что важно, доносят до верха. Считаю, что за последние два года эта работа серьезно активизировалась. Даже не беру во внимание посадки вроде Васильевой (хотя и это тоже), но то, что сегодня все чиновники от клерка до губернатора понимают, что они под контролем, — это серьезно. Не знаю, кто был инициатором ОНФ, но это была прекрасная идея, и дай бог, чтобы она не потонула.

— Если бы вам предложили взять за образец для России политическую систему какой-либо страны — какую бы вы взяли? Или нам надо искать собственную систему?

— Я считаю, что собственная система должна быть, это суверенная позиция. Все страны и народы разные, у всех свои традиции, язык, уклад, поэтому и система политическая должна все это учитывать. Но ничего постыдного нет в том, чтобы перенять хороший опыт там, где он есть. И я, например, в свое время выступал за то, чтобы нам сделать положение президента и премьера, допустим, как в Германии. Но потом весь опыт работы меня убедил в том, что у нас сейчас система правильная. Как мы спорим, скандалим и переходим на личности в парламенте, — при той системе мы бы ничего за эти годы не сделали. А вот такая жесткая власть президента — она позволяет и правительство выстроить, и думу заставить работать. И посмотрите на китайцев, каких они успехов за короткое время добились, — так они эту жесткую вертикаль сохранили. Поэтому и нам, я думаю, сейчас искать ничего не надо, тем более с учетом международной обстановки и всех этих санкций. Так что лично я считаю, что на сегодняшний день эта система для нас оптимальная. Ее можно и нужно постепенно совершенствовать, и она развивается.