Как лидер КПРФ собирался выиграть президентские выборы 1996 года

"Ъ" продолжает серию публикаций о президентских выборах 1996 года — одной из самых спорных избирательных кампаний в истории России. 15 марта 1996 года Госдума приняла два постановления: одно подтверждало юридическую силу итогов референдума 1991 года о сохранении СССР, другое фактически отменяло Беловежские соглашения о создании СНГ. Решение Думы стало ярким этапом предвыборной кампании Геннадия Зюганова. О том, как он боролся за пост президента,— корреспондент "Ъ" НАТАЛЬЯ КОРЧЕНКОВА.

Постановления об отмене решения ВС РСФСР от 12 декабря 1991 года "О денонсации Договора об образовании СССР" и подтверждении юридической силы итогов референдума о сохранении СССР подготовили и вынесли на пленарное заседание Госдумы фракция КПРФ и ее союзники — аграрии и группа "Народовластие". Коммунисты и прежде поднимали "беловежский вопрос", но принять постановления они смогли, только получив в Думе большинство (о том, как коммунисты выиграли выборы в парламент,— см. "Ъ" от 17 декабря 2015 года). "Открыть больший простор для последовательной добровольной интеграции братских народов" — так авторы объяснили свой замысел. Юридической силы постановления не имели — по ст. 103 Основного закона Госдума принимает постановления только по вопросам, отнесенным к ее ведению Конституцией, постановления по другим вопросам не имеют обязательных юридических последствий. Решение стало первым знаковым предвыборным ходом Геннадия Зюганова — лидера фракции КПРФ и главного конкурента Бориса Ельцина на президентских выборах. Страна оказалась на грани тяжелейшего политического кризиса.

Назад в СССР

После принятия антибеловежских постановлений президент хотел отменить выборы, распустить Думу и запретить КПРФ. По мнению дочери Бориса Ельцина и сотрудника его предвыборного штаба Татьяны Юмашевой (Дьяченко), в необходимости столь решительных действий президента убеждали отстраненные от руководства кампанией начальник службы безопасности президента (СБП) Александр Коржаков и первый вице-премьер Олег Сосковец (о команде Бориса Ельцина — см. "Ъ" от 15 февраля). "Группа Коржакова—Сосковца почувствовала, что у них появился потрясающий шанс вернуться в большую игру",— вспоминала она в своем блоге. Президентские помощники уже получили поручение подготовить соответствующие указы, но одновременно размышляли над аргументами, которые убедили бы Бориса Ельцина в недопустимости радикальных мер. Кризис разрешился утром 18 марта, когда президент занял позицию своих помощников, которых поддержал в том числе и глава МВД Анатолий Куликов. В те же дни и председатель Думы коммунист Геннадий Селезнев заявил, что постановления носят "гражданско-политический характер" и лишь дают "возможность президенту начать процесс собственной политической реабилитации как одному из подписантов неконституционного беловежского документа". А 10 апреля Госдума приняла постановление, в котором подчеркивалось, что документы от 15 марта 1996 "отражают гражданскую и политическую позицию депутатов и не затрагивают стабильность правовой системы и международные обязательства РФ".

Александр Коржаков сейчас утверждает, что не предлагал отменять выборы: постановления Думы были "декларацией, пустышкой", но президенту "никто ничего не объяснил" и "всех подняли на уши". "Все, кто был у президента, приходили потом ко мне и говорили: "Александр Васильевич, надо что-то делать"",— говорит он. Анатолий Куликов, по словам господина Коржакова, "когда все закончилось, собрал своих ближайших соратников, налил по фужеру водки, и сказал: "Меня, наверное, в течение нескольких часов снимут за то, что я пошел против Ельцина, не пошел штурмовать Думу"". "И потом сам в это поверил, что это он спас ситуацию",— вспоминает Александр Коржаков. Но на самом деле "ситуацию спас" премьер Виктор Черномырдин, говорит экс-глава СБП. "Мы продолжали настаивать, и президент в конце концов согласился. Но свою роль мы не преувеличиваем, без силовиков мы не справились бы с Борисом Николаевичем",— говорит помощник президента Георгий Сатаров. В противном случае, полагает Татьяна Юмашева, "мы могли получить повторение октября 93-го с еще более тяжелыми последствиями".

Коммунисты не боялись вести "бескомпромиссную политику" и "работать на обострение", говорит бывший заместитель главы штаба Геннадия Зюганова Алексей Подберезкин. "Двадцать лет назад в Думу шли политики-идеологи,— подчеркивает он.— Другое дело, какого они были качества, но все они были self-made. Принципы, идеологические установки были им важнее, чем место в Госдуме". Директор Института избирательных технологий Евгений Сучков замечает, что "борьба с антинародным режимом как таковым, ставшая главной темой думской кампании, плавно перетекла в президентскую". И "если Ельцина упрекали в том, что он развалил СССР, а его распад был оформлен в Беловежской пуще, то борьба с таким решением и есть борьба с президентом". История "была в русле" кампании Зюганова, отмечает он, но "могла бы стать значимой, если бы хоть одна бывшая союзная республика сказала: "Геннадий Андреевич, мы сейчас все бросим и побежим назад в Советский Союз". Никто этого не сделал".

Экс-секретарь ЦК КПРФ по избирательным технологиям Виктор Пешков на вопрос "Ъ", не боялись ли коммунисты, что президент распустит Думу и отменит выборы, отвечает, что эта угроза и так "постоянно была". По его словам, постановления от 15 марта "нельзя напрямую связывать с предвыборным процессом". Это "линия поведения, жесточайшая и принципиальная", подчеркивает господин Пешков, "изначально и партия, и большинство населения" не приняли распада СССР, и если в вопросе экономики можно было обсуждать соотношение доли государства и частного сектора, то здесь "люфта КПРФ никак не могла допустить". "Бежит бегун по дистанции: какой-то круг бежит быстрее, на следующем решил передохнуть и побежал помедленнее. А потом, к финишу, где прессы стало больше на трибуне, снова побежал чуть быстрее",— объясняет Виктор Пешков.

"Кому-то нравился Зюганов, кому-то не нравился, но его выдвинули"

Коммунисты вступили в президентскую гонку почти сразу после парламентских выборов. Прошедший 11-12 января 1996 года пленум ЦК КПРФ поддержал кандидатуру Геннадия Зюганова. Выдвинуть его было решено как единого претендента от "народно-патриотических сил". Задача создать широкую коалицию стояла перед Алексеем Подберезкиным и его движением "Духовное наследие". Силами этого движения была создана инициативная группа, выдвинувшая господина Зюганова. Работа предстояла непростая: в парламентской кампании КПРФ была не единственной левой партией, и потенциальные союзники критиковали Геннадия Зюганова.

Первыми к коалиции присоединились СКП—КПСС во главе с Олегом Шениным, Аграрная партия Михаила Лапшина, группа "Народовластие", общество "Российские ученые социалистической ориентации" (РУСО). Союзников собирали до самых выборов, в конце концов объединив Всероссийское офицерское собрание во главе с Владиславом Ачаловым, Алевтину Апарину и ее Всероссийский женский союз, а также режиссера Станислава Говорухина, танцора Махмуда Эсамбаева, актеров Людмилу Зайцеву, Аристарха Ливанова, Николая Бурляева. Поддержали Геннадия Зюганова и глава "Трудовой России" Виктор Анпилов, лидер Российского общенародного союза, вице-спикер Госдумы Сергей Бабурин, лидер движения "Держава", и экс-вице-президент Александр Руцкой.

"Кому-то нравился Зюганов, кому-то не нравился, но его выдвинули, поскольку это была реальная фигура, которая может стать президентом. Многие даже ярые противники Зюганова согласились на его поддержку",— вспоминает Виктор Пешков. Как заявил тогда господин Руцкой, у него "не меньше разногласий с Зюгановым", чем у других кандидатов, но "с мнением народа пора научиться считаться". Сейчас Александр Руцкой говорит, что "не поддерживал" господина Зюганова, поскольку "был занят" подготовкой к губернаторским выборам (впоследствии избрался главой Курской области): "21 сентября (1993 года.— "Ъ") он ушел поднимать народные массы и с концами исчез. Не то чтобы я обижался за его поведение, но, когда мы восстали против произвола, он нас просто предал".

Евгений Сучков называет коалицию мифической: "В нее входили от собраний городских сумасшедших с партбилетами КПСС до полумифической организации Подберезкина, в которой состояли он сам и еще пять человек. Я побывал на заседании РУСО. У меня просто волосы дыбом на голове встали: сборище озлобленных людей, которые когда-то преподавали марксистско-ленинскую философию". Впрочем, у Геннадия Зюганова были и влиятельные сторонники, признает Евгений Сучков: например, Аман Тулеев (тогда председатель заксобрания, а потом бессменный глава Кемеровской области), снявшийся с президентской гонки в его пользу, или генерал армии Валентин Варенников. Как рассказывает Алексей Подберезкин, его "концепция предполагала, что, даже если организационно и финансово организация была не очень сильна, ее присутствие было очень важно, потому что какая-то доля граждан симпатизировала ей". Он признает, что "все организации были слабые, но и коммунисты еще не стали сильными в 1996 году": "Коммунисты только вылезли с чердаков, только начинали раскручиваться. Поддержка некоммунистической части элиты была очень важна".

Виктор Пешков настаивает на том, что поддержавшие господина Зюганова организации "были на тот момент весьма значимы", поскольку "обладали своим электоральным корпусом" — например, Союз офицеров или ряд православных организаций. "Определенная общественная организация еще и поддерживала ту или иную часть программы",— поясняет господин Пешков.

К работе также "удалось подтянуть олигархов", в том числе и из тех, кого позже назовут семибанкирщиной, вспоминает Алексей Подберезкин, но подробнее не комментирует. Виктор Пешков также говорит, что "бизнес помогал", подчеркивая, что о "коробках из-под ксерокса" речи не шло: "Олигархи тоже между двух огней искали свое место. С ними тоже шли на переговоры". Он признает, что были и встречи с "отдельными представителями" ельцинского штаба, но переговоров "с командой Ельцина или с ним лично не было" — по крайней мере он об этом не знает.

Предпочтя союз с "народно-патриотическими силами", Геннадий Зюганов приобрел дополнительных сторонников, но потерял социал-демократическое крыло, для которого "державность была недопустима", считает политолог Сергей Черняховский. "В конкретных исторических условиях конкретными людьми принимались конкретные решения,— возражает Виктор Пешков.— Поскольку мы выборы не выиграли, значит, не все решения были правильными".

Между многоукладностью и госрегулированием

15 февраля 1996 года — в тот же день о своем выдвижении заявил Борис Ельцин — конференция КПРФ приняла "Декларацию об основах политического сотрудничества...". Она должна была объединить всех сторонников Геннадия Зюганова. В документе, в частности, признавалась "многоукладность" в экономической и социальной сферах, но подчеркивалась важность "предотвращения противозаконного разворовывания государственной собственности под видом приватизации". Отмечалась необходимость "в краткие сроки представить народу программу вывода страны из экономического кризиса", а также "привести в соответствие с реальным прожиточным минимумом размеры пенсий, пособий, стипендий и зарплаты на основе их регулярной индексации".

Предвыборную программу Геннадий Зюганов представил 17 марта, в пятилетнюю годовщину референдума о сохранении СССР. В ней, в частности, подчеркивалось, что "демократия — это власть народа, а стало быть, ответственность государственных органов перед народом". Одной из ключевых составляющих программы была критика политики власти (а значит — Бориса Ельцина). Для "вывода страны из кризиса" Геннадий Зюганов предлагал "гарантировать гражданам права на труд, отдых, жилище, бесплатное образование и медицинское обслуживание, достойную старость", компенсировать "сбережения, потерянные в результате "реформ"", а также "обеспечить преимущество отечественным товаропроизводителям всех форм собственности". Прямого отрицания рыночной экономики в программе не было, признавалась лишь возможность "там, где это необходимо, принять меры прямого государственного регулирования". Виктор Пешков отмечает, что программа содержала "те целевые установки, которые тогда были памятны большинству населения". "Она не могла быть отстраненной от коммунистической идеологии, потому что основной расчет, весь пафос программы был направлен на память о Советском Союзе",— подчеркивает он.

Некоторые союзники Геннадия Зюганова сочли документ недостаточно радикальным. Среди них были РПК и РКРП, выступавшие за "восстановление власти трудящихся в форме Советов с последующей ликвидацией института президентства в России" и "возвращение мирным путем собственности трудовому народу". Руководство партий рекомендовало активу голосовать за лидера КПРФ, но отказалось вступать в блок "народно-патриотических сил". Одного из лидеров РКРП Виктора Анпилова однопартийцы осудили за присоединение к коалиции от лица "Трудовой России" и вскоре исключили из партии.

Евгений Сучков вспоминает, что в программе был сделан акцент именно на антиельцинской риторике, поскольку с ней "в декабре 1995 года коммунисты удачно выступили на парламентских выборах". "Много говорили о разворовывании собственности, обнищании населения — и говорили все правильно. Но войти в одну и ту же реку дважды нельзя: на президентских выборах избирают не идеологию, а избирают Зюганова. Недостаток внимания штаба КПРФ к формированию его положительного образа — одна из причин поражения на выборах",— рассуждает господин Сучков. "На думских выборах максимально использовался потенциал каждого кандидата и стоящих за ним людей,— говорит Алексей Подберезкин.— Но повторить этот опыт на президентских выборах не удалось, потому что добрая половина депутатов решила, что это не их личное дело, а некоторые даже желали Зюганову поражения: кто-то не хотел его усиления, кто-то считал, что он предает коммунистические принципы". Один из депутатов, по словам господина Подберезкина, "уехал на Кубу на три месяца в разгар кампании". "И таких было достаточно много. В этом смысле мы работали вполсилы",— добавляет он.

"Наш Гена — трезвый крокодил"

В ходе кампании Геннадий Зюганов много ездил по регионам. Но практически везде он сталкивался с административным ресурсом. "Давление Кремля в ту пору на губернаторов уже было сильное",— говорит Виктор Пешков. "Весь механизм административного давления, который можно было применить, они применяли. При этом тогда и у КПРФ было достаточное количество губернаторов, которые были либо членами партии, либо были избраны при ее поддержке. Они были более осторожны",— вспоминает он. Но и в "красных" регионах губернаторы не всегда благоволили кандидату от КПРФ: так, глава Брянской области Владимир Барабанов, считавшийся сторонником коммунистов, заявил, "что всегда был человеком Ельцина", и на время визита Геннадия Зюганова уехал в Москву. "Многие выжидали: они не были сторонниками Ельцина, но боялись выступать против, памятуя 1993 год",— отмечает Сергей Бабурин.

Присутствие господина Зюганова в телеэфире и в центральной прессе и вовсе было практически сведено на нет, жалуются организаторы его кампании. Штабу приходилось делать основной упор на листовки, плакаты, брошюры. Материалы были адресованы как всем избирателям в целом, так и отдельным их группам. В послании к военным говорилось, что "правящий режим превратил армию и флот в разменную монету для политических игр", в то время как левая власть "прекратит войну в Чечне" и восстановит "былую мощь нашего государства". Еще более эмоциональным было обращение к женщинам, тем, "кто не спит ночами, баюкая детей",— "политика входит в наш дом, лишает еды и лекарств, опустошает кошельки, убивает наших сыновей".

Пермское отделение КПРФ успокаивало: партия и Зюганов "не в тоталитарный режим зовут, как пугают тебя наемные газетчики и радиотелевизионщики, а борются за честный труд, против ворюг и дармоедов, за подлинные гражданские права, за благополучие семьи, за честь и достоинство Российской державы!". Листовка костромского отделения КПРФ звучала довольно жестко: "Ельцин, ты проиграл, уходи! Его ненавидят сегодня шахтеры, грызущие с голодухи каменный уголь, ненавидят учителя, которые сегодня не знают, на какие шиши завтра купить булку хлеба. Ненавидят солдаты, отправляющие своих товарищей на Родину в цинковых гробах". А общественный совет "Молодежь за Зюганова" поддерживал своего кандидата в зажигательных стихах: "Наш Гена — трезвый крокодил, // а Шапокляк опять запил. // Пьяный водитель — это преступление. // Пьяный президент — беда всей стране".

Геннадий Зюганов в своей кампании был "очень хорош", чувствовалась его "энергия", вспоминает Виктор Пешков. Но, считает Сергей Черняховский, "стилистика агитации" проигрывала кампании Бориса Ельцина и даже "отпугивала людей". "Пока Зюганов танцевал со старушками, Ельцин дергался в чем-то типа твиста. Ориентация в современных условиях на а-ля модерн-культуру была выигрышнее, чем ориентация на русскую барыню в кокошнике",— говорит политолог.

Самый сложный вопрос для бывших союзников и сотрудников штаба: хотел ли Геннадий Зюганов побеждать? Сам он не стал разговаривать на эту тему — его пресс-секретарь не отреагировал на запрос "Ъ". Бывшие сотрудники штаба полагают, что господин Зюганов потерял "азарт" ко второму туру. "Я не сомневаюсь, что его могли вызвать и объяснить в грубоватой форме, что если он не прекратит это устремление, то могут последовать определенные действия",— говорит Александр Руцкой. Евгений Сучков вспоминает, что коммунист снизил свою активность после первого тура, и не исключает, что это могло быть связано с угрозами. Сергей Бабурин замечает, что господин Зюганов "безоговорочно хотел" победы "на старте избирательной кампании". Но на просьбу "Ъ" уточнить, что произошло потом, он ответил: "Это другой вопрос".