Андрей Могучий остается во главе БДТ

Интервью театр

Художественным руководителем Петербургского БДТ имени Товстоногова остается АНДРЕЙ МОГУЧИЙ — Министерство культуры продлило контракт с режиссером на следующие три года. О том, почему процедура переназначения была столь нервной и зачем в театр приезжал министр культуры, об итогах и ближайших планах с худруком знаменитого театра поговорил РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

— Как вы сами оцениваете опыт прошедших трех лет?

— Как бесценный. О творческих итогах не мне судить, я имею право говорить только о личных. Это была суровая проверка себя — как совместить административную работу с сохранением художественного мышления. Могу сказать, что теперь я понимаю, что все мои пятьдесят с небольшим лет, прошедших до моего назначения, я был наивным человеком. Можно, конечно, философски спросить себя: а так ли нужен мне был подобный опыт? Но все-таки каждый из нас должен стремиться к решению больших задач, а не на пляже лежать.

— Все знали, что в середине апреля у вас истекал предыдущий трехлетний контракт. В начале марта БДТ при переполненных залах показал в Москве на "Золотой маске" три спектакля — не припомню, кстати, чтобы в основных номинациях участвовали три спектакля одного театра. Все ждали, что продление контракта после такого успеха произойдет автоматически. Но тут началось странное — учредитель, то есть министерство, взял паузу, возникли слухи о том, что кто-то чем-то недоволен, начались сливы в прессу с именами иных кандидатов на пост худрука, одно причудливее другого... Как вам кажется, противодействие родилось внутри театра или вовне?

— Я считаю, что вовне. Когда пошла волна слухов, а учредитель хранил молчание, артисты написали письмо президенту и премьер-министру с просьбой оставить меня худруком. Я к этому письму не имел никакого отношения, оно было сюрпризом — конечно, приятным, потому что под ним стояли подписи подавляющего большинства труппы, за исключением всего нескольких человек. Сказалось, думаю, желание стабильности. У актеров появилось ощущение, что театр задышал. Всем захотелось спокойного, рабочего, творческого состояния — с хоть какой-то, хоть трехгодичной перспективой. У них есть ощущение, что прошедшие три года были плодотворными. Внутренняя жизнь театра сегодня — фактор стабилизирующий.

— Кстати, а почему речь идет опять о трех годах, а не о пяти, как обычно происходит с федеральными театрами?

— Не знаю. Но я и сам сторонник умеренных сроков. Мир меняется, мы меняемся. В жизни должны быть простор и воздух. Когда я слышу от коллег "я расписан на пять лет вперед", мне становится страшно, и для себя такой жизни не хочу.

— Признаем, что охранительная, консервативная часть театральной общественности с самого начала скептически относилась к вашему назначению: мол, человек с репутацией авангардиста не может руководить знаменитой академией имени Товстоногова. Хотя все, кроме совсем невменяемых, понимали, что театр в момент вашего прихода находился, мягко говоря, в плохом состоянии.

— Многие до сих пор мечтают о прошлом, о возвращении того времени, когда жил и руководил театром великий режиссер Георгий Товстоногов. По-человечески я тоску этих людей, среди которых есть и актеры, с ним работавшие, очень хорошо понимаю. Я и сам отчасти верю в реинкарнацию, в переселение душ, но, как мудро заметила Алиса Фрейндлих, нельзя сидеть и ждать второго Товстоногова — это же может произойти лет через 100, а театр должен жить сегодня.

— Как я понимаю, она это сказала на встрече с министром культуры Владимиром Мединским, который приехал встретиться с труппой и там же объявил, что решение принято и контракт с вами будет продлен.

— Да. Визит министра был, можно сказать, внеплановым. Мы узнали о нем накануне. Насколько я знаю, такие встречи с труппами театров перед принятием кадровых решений прежде не практиковались. Станет ли это традицией? Безусловно, это очень демократично, потому что все желающие смогли высказаться, звучали голоса не только за меня, но и против...

— В то же время в показной опоре учредителя на мнение труппы таится, по-моему, внятная опасность — стратегические кадровые решения все-таки не стоит делать на основании арифметического подсчета голосов, это должен быть вопрос культурной политики, а не ублажения трудового коллектива — тем более когда речь идет об эмоциях творческих людей. Кстати, сегодня чиновники, чтобы не быть обвиненными лишний раз в покушениях на свободу творчества, любят опираться на арифметику — на экономические показатели. Цифры часто лукавы, но все-таки и с этой колокольни глядя вас не в чем упрекнуть...

— Заслуга не столько моя, сколько администрации театра, но в феврале посещаемость была 99%. Это факт. Три года назад — сравните — было 56%. Зарабатываем сейчас в три раза больше, чем раньше. Притом что, конечно, далеко не все спектакли репертуара понятны любому зрителю.

— Вы сказали, что на встрече министра с труппой были высказаны и упреки. С какими из них вы согласны?

— Прежде всего с тем, что основная сцена не полностью загружена. Причин тому много, но нашей лени среди них нет. Надо помнить, что из трех лет, в течение которых я руковожу театром, основная сцена работает всего полтора, до этого там шла реконструкция. Многие спектакли из прошлой жизни устарели и морально, и физически. Теперь мы создаем новые, но для этого нужны время и деньги. У нас появилась еще одна сцена, но ни штатное расписание, ни финансирование не увеличились. Вообще, переформатирование такого большого дела — недешевое удовольствие, чиновники должны это понимать.

— Можно ли сказать, что ваша оппозиция — в первую очередь представители старшего поколения?

— Наверное, да, но я не хочу ни обобщать, ни заострять противоречия. Важно другое: чем больше я погружаюсь в этот театр, тем больше золота я обнаруживаю. Вот сейчас я пригласил в "Грозу" актрису Диану Шишляеву, которая служит в БДТ с 1980-х годов: у нее в роли нет текста, но, когда она выходит на сцену в репетициях, все внимание только ей. Удивительный дар при абсолютной тактичности и человеческой скромности. Да, она неизвестна миллионам телезрителей, ну и что с того? Только работа проверяет взаимоотношения в театре.

— Если попытаться формализовать творческие претензии к вам, то они сводятся к тому, что БДТ не производит так называемых классических спектаклей. Мне лично трудно воспринимать эти упреки без юмора, но, видимо, имеются в виду какие-то размеренные постановки по классическим пьесам — с натуралистическими декорациями, красивыми костюмами и текстом, который произносится в строгом соответствии с порядком, предусмотренным давным-давно покойным автором.

— Звучали упреки в отсутствии спектаклей большой формы. Я не до конца понимаю, о чем речь. На "Маске" мы именно в номинации "Большая форма" и участвовали. Действительно, БДТ всегда был театром масштабных творческих задач. Но разве сегодня масштаб высказывания может проверяться количеством артистов на сцене и богатством цветовой гаммы костюмов? Много вопросов и к самому понятию "классический". Я предпочитаю говорить о канонических текстах, а не о классических. Уже минимум 100 лет, как любое театральное высказывание должно восприниматься как интерпретация — даже если тот или иной театр по каким-то причинам хочет быть иллюстративным и старомодным, он все равно интерпретирует драматургию. Ну если уж так кому-то хочется, хорошо, давайте предупреждать зрителя с афиш, что он увидит сочинение "по мотивам", а не буквальное исполнение текста со всеми авторскими ремарками.

— Сейчас, когда волнения позади, вы вернулись к репетициям. Название уже прозвучало. Вы ставите как раз канонический текст — "Грозу" Островского?

— Да, волнения не способствуют репетициям, мы как будто вернулись на месяц назад. Отдыхать некогда, потому что в начале мая мы надеемся показать первые результаты работы. Я много могу говорить о странностях и противоречиях пьесы, но и о ее силе тоже — там такая мощная пружина внутри, такая глубина выражения коллективного бессознательного...

— То есть будет наконец-то спектакль большой формы?

— О-о-чень большой!