"Князь" в московском театре "Ленком"

Премьера театр

Московский театр "Ленком" показал премьеру спектакля Константина Богомолова "Князь", жанр которого обозначен как опыт прочтения романа Достоевского "Идиот". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Когда на служащей экраном задней стене сценического павильона возник титр о том, что Настасья Филипповна пишет письмо кровью, с двух сторон от меня стали шептать "ой, сейчас будет написано, что менструальной кровью". Так оно и случилось — еще не прошла вся серия премьерных показов спектакля "Князь", а театральная Москва уже знает многие подробности, кто изустно, кто — из соцсетей и первых рецензий, среди которых есть и истерически-скандальные.

Про "Князя" действительно есть что рассказать, особенно если нужно объяснить, как далеко ушел режиссер Богомолов от романа Достоевского "Идиот", послужившего первоначальным материалом для нового спектакля. Мышкин тут вовсе даже не Мышкин, а Тьмышкин — правда, только в титрах. Приезжает он, если верить тексту на стене, из Трансильвании, а не из Швейцарии. Вместо Мойки упоминается Помойка. Парфен Рогожин — дослужившийся до генеральского чина военный, генерал Епанчин — работник прокуратуры, дочь его Аглая выглядит значительно старше отца и похожей на директора школы генеральши. Ганя Иволгин "награжден" судьбой Илюши Снегирева из "Братьев Карамазовых", то есть умирает мальчиком. Фердыщенко — тоже силовик, но чином пожиже, он работает в детской комнате милиции. Настасья Филипповна предстает то раскованной содержанкой, то писклявой девочкой, ради изображения которой актриса встает на колени...

Сказанного уже достаточно, чтобы защитники светлого образа Достоевского призвали распять режиссера Богомолова. Еще более "отягчающим" в их глазах является то, что режиссер сам сыграл Мышкина-Тьмышкина. Самоввод был экстренной, фактически предпремьерной акцией, однако получилось очень интересно — одетый во все серое человек с притягивающим, невидящим взглядом и всклокоченными седеющими волосами, чьи эпилептические припадки похожи на тщательно, любовно продуманные пантомимы, от искомого многими "доброго" героя взял, кажется, намного меньше, чем от князя тьмы.

Спектакль так устроен, что из него можно вытянуть немало нитей. Кроме одной: конечно, это не версия романа "Идиот" — скорее результат полемического диалога с автором, рожденного ханжеской канонизацией Достоевского. Богомолов вообще против любого пафоса и любого морализаторства, на изнанке которых он неизменно обнаруживает темные человеческие делишки. Конечно, можно рассматривать "Князя" и просто как исследование темы педофилии у Достоевского — уж раз "проклятые вопросы", то не будем жмуриться и бояться заглядывать в неприятное. (Тем более что материала достаточно — оказывается, что рассказы о судьбах пациентов детского хосписа, звучащие со сцены, взяты вовсе не из сегодняшних документальных опытов, а тоже из Федора Михайловича.) Но Богомолов отвратительную для многих тему расширяет — кто-то уже обнаружил в "Князе" мотивы набоковской "Лолиты", а что касается "Смерти в Венеции" Томаса Манна, так огромный фрагмент из нее в мастерском исполнении Виктора Вержбицкого становится одной из центральных сцен спектакля — правда, Ашенбах в ней предстает депутатом с российским триколором на лацкане.

То, что называется "педофилией", выбрано режиссером не просто как скандальная тема, а как свидетельство глубокого, непреодолимого кризиса окружающего социума. Безусловно, дар Богомолова — сатирический, и спектакли его всегда полны злого, бесстрашного юмора. Как и во многих его прежних работах, сильным приемом оказывается резкое столкновение вывернутой на сцене мерзкой реальности с популярными советскими мелодиями, знакомыми с детства (что ж, любовь к своему детству тоже, должно быть, форма педофилии). Но перечисление многочисленных деталей из "Князя", для осмысления которых в газете слишком мало места, не должно дать превратного представления о форме спектакля — это совсем не шоу и не аттракцион, а произведение строгое, суровое, а местами даже испытывающее наше восприятие на прочность. Соответствуя по сути духу "Ленкома", в котором с классикой никогда не боялись вести смелые игры, "Князь" все же бросает вызов привычкам ленкомовской публики; и мудрой смелости Марка Захарова можно лишь почтительно удивиться.

Разряженная атмосфера, длинные монологи, отсутствие режиссерской заботы о ладности перехода одного эпизода в другой — можно сказать, что в рискованную, минималистскую форму спектакля тревожно переплавлено трагическое чувство беззащитности перед миром, где правят ложь и смерть, причем одну иногда не отличить от другой. Пустой павильон с грязновато-серыми стенами, придуманный художником Ларисой Ломакиной, поначалу кажется лишь нейтральной театральной коробкой, но постепенно обретает смутные черты какой-то зловещей волшебной камеры, на стенах которой проступает беспощадная правда. И едва ли не самой сильной сценой "Князя" становится рассказ о приговоренном к казни, который сдержанно и необычайно выразительно произносит Александр Збруев — это выдающаяся роль, перед которой рецензент теряет весь свой убогий арсенал. Впрочем, все актеры в спектакле Богомолова работают отважно и без компромиссов. Так что после финала, вернее, после его отсутствия — режиссер отменил выходы на аплодисменты, и зрители под песню "из чего же... сделаны наши мальчишки" хлопают опустевшей сцене — хочется подойти к служебному входу "Ленкома". И не для того, чтобы благодарностями восполнить артистам отсутствие поклонов, а просто чтобы убедиться, что они остались живы.