Виктор Ерофеев отмечает 90-летие главного секс-символа XX века

На этой неделе мир отмечает 90-летие самого раскрученного секс-символа — Мэрилин Монро. Представить ее старой невозможно. Может, потому, полагает наш автор, что звезды в свободном падении бьются

Виктор Ерофеев, писатель

Ближе всего в своей жизни я соприкоснулся со звездой Мэрилин Монро душным летним вечером где-то на грани 1990-х годов. Я оказался в доме Артура Миллера в Коннектикуте. Добротный дом, забитый любимыми вещами хозяина, свезенными со всего света. Это была вечеринка его друзей, и одна пара привела меня туда в качестве заморского русского гостя. Тогда Россия была в Америке модной штучкой, и когда я вошел, то сразу попал под обстрел высшей лиги американской творческой элиты.

Вопросы летели один за другим, я как будто сдавал экзамен на верность мировым культурным ценностям, а минут через 20 собрание меня резко оставило в покое: я догадался, что меня приняли в свой кружок (во всяком случае, не прогнали). Приняли и посадили за стол напротив Эдгара Доктороу, автора "Рэгтайма" и прочих талантливых книг, который весь ужин шептался со мной на тему того, что основу литературы составляет страх смерти.

Несмотря на непререкаемую силу этой темы и чудесный ум Доктороу, умершего в 2015 году, я кое-как смог оглядеться. Я познакомился с хозяйкой Ингой, австрийской фотохудожницей, которая красиво старела под сенью своего приятного интеллекта. Мы вместе поговорили с ней и с Миллером об их фотоальбоме о России, который они мне подарили. Миллер показался мне влиятельным владельцем американского интеллектуального мира. Лысеющий, в больших очках, он был мил, сдержан, отчужден от суеты и сознавал свое величие.

Разговаривая с ним, я вдруг понял, что именно с ним жила в браке Мэрилин Монро больше четырех лет. Вот этими руками он ее обнимал везде, где только хотел, а вот этими внимательными глазами разглядывал ее везде, когда хотел. Она принадлежала ему не только как жена, не только как летающее платье, но и как обожательница его гения, который позволил ей, девушке с несчастным детством, сесть в скоростной лифт и подняться на крышу небоскреба. Миллер и был для нее этой крышей небоскреба.

Америка на первый взгляд — она не про актрис, певцов или писателей. Она про стопудовый успех человека, который был никем и стал всем (как в нашей революционной песне)

А потом я посмотрел на Ингу и подумал о том, что ради этой вот женщины с умным взглядом Миллер отказался быть крышей небоскреба для Мэрилин, а она полетела куда-то вниз, хотя в полете оставалась, возможно, самой популярной актрисой Америки.

Но вообще-то Америка на первый взгляд — она не про актрис, певцов или писателей. Она про стопудовый успех человека, который был никем и стал всем (как в нашей революционной песне). И не важно, было ли у этого человека бедное или богатое детство, жил ли он в детском приюте, насиловали ли его или он тихо-мирно ходил в школу,— потому что это, с точки зрения национального зрителя, рутина, а важно, что избранник судьбы из этой рутины добрался до небес и превратился в Гималаи.

Счастье в такой системе — только суррогат могучего успеха, и в этой системе Монро и Миллер сошлись как двойники. И они выглядят равноценными на обложке популярного журнала, объявившего всей Америке об их союзе! Почему равноценными? Потому что сильнее замечательной пьесы "Смерть коммивояжера", отразившей Америку, был высокий полет Миллера. Сильнее всех ролей и заработанных в кино денег Монро был ее высокий полет. Два высоко летящих самолета.

Однако Америка на самом деле — это страна с двойной системой культурного кровообращения. И если большой круг культурного кровообращения рассчитан на массовую публику, создающую бульон национального успеха, то малый круг — это то самое общество, куда я попал в Коннектикуте и где многое противостоит большому кругу.

Собственно, именно там, у Миллеров, счастье (почти что как у нас!) ценится больше, чем успех, а талант важнее всех денег. И проблема Эдгара Доктороу со страхом смерти в этом малом круге важнее, чем старые семейные деньги. Этот круг мал, но он реально существует, он — магнит, но он закрыт для широкой публики. Он отражается в снобистском журнале "Нью-Йоркер", но тоже в искаженном виде. Как мне сказал давнишний редактор этого журнала, мы существуем для читателя, который думает о себе, что он умный, но если он не станет нас понимать, он обидится и перестанет нас читать.

В кругу Артура Миллера никто не обижался, если он что-то не понимал. Участники были снобами, но, как я уже сказал, высшей лиги. И в этом кругу Монро и Миллер были противоположностями. Она была никто, а он — все. Но у нее горели глаза, и она хотела попасть в этот мир.

Она стала падать вниз еще в самом разгаре замужества. Она падала еще со счастливой улыбкой, но уже платье полностью задралось, и падение нельзя было остановить

В другом мире она уже прошла все искушения, и что-то в ней, крашеной блондинке, которая играла роли тупых блондинок, которая уже научилась открывать рот и раздвигать ноги с поразительной харизмой, звало ее в тот недосягаемый мир настоящей мечты. Там думали о страхе смерти не картинно, а с полной отдачей своих жизненных сил.

И вот тут Мэрилин ждала великая катастрофа. Она оказалась непригодной для этого маленького мирка. Миллер мог взять ее в полет как сексуальную грезу всех американцев и просто как красавицу, но что-то в ней недоставало для того, чтобы она могла быть полноценным членом кружка. Что? И все, и ничего. И не важно, что она, как дура, опаздывала на съемки, или бывала противной, или что ее коллега по гениальному фильму "В джазе только девушки" сказал, что целоваться с ней в рот все равно, что целоваться с Гитлером (интересно, что он имел в виду?)! И не важно, что она с кем-то там продолжала спать, живя с Миллером, или, по крайней мере, такие были слухи.

Важно то, что он мог воспринять ее не как полноценного человека, а только как большого ребенка — да, но не более того. И когда она об этом узнала (прочитала в его дневнике) — это ее подорвало. Она стала падать вниз еще в самом разгаре замужества. Она падала еще со счастливой улыбкой, но уже платье полностью задралось, и падение нельзя было остановить.

Она родилась, чтобы, быть может, осмыслить мир как знаковая фигура, а оказалось: харизма, успех, и только. Или Миллер ошибся в своем дневнике?

Но тогда надо ставить под сомнение всю отработанную систему массовой культуры в Америке, которая посильнее нашего большого стиля со вкраплениями в него соцреализма как русской мечты. А как ее поставить под сомнение, если эта культура, что называется, молоко любимой женщины? Иной нет. Просто одна культура не срослась с другой. И не срастется. Будут перебежчики из малой культуры в большую, но это не случай Миллера... И вот, когда Мэрилин умирает, Миллер даже не приходит на ее похороны, потому что Инге уже пора рожать от него дочку.

Конечно, если мы возьмем ту же Ингу и Мэрилин, то их даже смешно сравнивать. Монро — мировая икона, а Инга — так себе фотограф. Ну, с умным взглядом. Я пишу о Мэрилин — она меня манит и манит... Но если судить строго, то Монро своими ролями и песенками тащит культуру в помойку, и ей в этом помогает все большее и большее количество народных кумиров вчера, сегодня, завтра.

Это противоречие не разрешить. Надо найти возможность не запутаться в двойном круговороте культуры, а мы в России в этом, по-моему, сильно запутались. Можно любить и Монро, и серьезную французскую актрису Симону Синьоре, жену Ива Монтана, с которым у Монро тоже... да какая разница!

Она показала своей жизнью и смертью очень важную вещь: культура на самом деле иерархична

Ей очень не хотелось разбиться, падая с небоскреба. И она хваталась: и за Монтана, и за президента. Джон Кеннеди, а потом и его брат — разве они не были ее последними парашютами? Но что-то эти парашюты оказались не слишком надежными, и на их месте образовались горы сплетен. Но это последнее дело — хвататься за президентов. У них свое представление о малой и большой культуре...

Я имел шанс подойти к этой истории и с другой стороны. Я был в здании одного большого американского издательства, и Джекки Кеннеди (через много лет после смерти Кеннеди) там работала редактором. И ее коллега, проходя мимо ее двери, сказал: "Хочешь, познакомлю?" Мы постучали в дверь и даже заглянули, но там никого не было. "Ушла обедать",— сказал коллега. Но опять-таки, разве Монро — хороший материал для жены, лучше, чем Джекки?

Я не очень верю, что братья Кеннеди убили Монро потому, что она знала их тайны. Я думаю, она просто разбилась о землю.

Она показала своей жизнью и смертью очень важную вещь: культура на самом деле иерархична. И даже при всей мировой славе туда, наверх, не пролезть, если у тебя нет на то билета. И это радует. А звезды бьются в свободном падении.