Как профессор СПбГУ Андрей Терехов зарабатывает вместе со своими студентами

Преподавать в университете и создать со своими студентами многомиллионный бизнес, платить из одного кармана студентам стипендию и зарплату сотрудникам, получать заказы со всего мира, но радеть об отечественной науке. Проведя день с создателем компании "Ланит-Терком" Андреем Тереховым, корреспондент Мария Либерман убедилась, что это возможно.

9:30

По двору четырехэтажного дачного дома в старом Петергофе носится огромный пес — дворняга с примесью овчарки. "Я куплю себе змею, понял, Чингиз? Или черепаху!" — грозно кричит собаке, пытаясь ее остановить, двухметрового роста седобородый мужчина. Собака продолжает скакать, топча тюльпаны, грузный немолодой хозяин увлекается исполнением своего номера — во все горло распевает веселую нецензурную песню "Ленинграда". Рабочие, пришедшие на участок спиливать загораживающие окна деревья, наблюдают сцену разинув рты. А исполнитель — Андрей Терехов, завкафедрой матмеха СПбГУ и создатель компании "Ланит-Терком" с годовым оборотом $7 млн, в конце концов загоняет Чингиза в дом и чинно направляется на работу.

10:00

От дома до матмеха — минут десять по тропинке, и это единственная прогулка за день: на факультете предстоит провести целый день, занимаясь то преподаванием, то бизнесом, а то и тем и другим.

— Тут одни университетские. Вон там живет биолог — дома мышей для работы разводит. Эти два дома — ученые-физики, там доктор наук живет,— рассказывает Терехов, размашисто шагая и кивая на дома соседей, и горько усмехается: — Академики, профессора — чем не наукоград?

Наукоград — больная тема для Терехова. В начале нулевых он был одним из инициаторов получения Петергофом статуса наукограда, и в какой-то момент идея даже была реализована, но в 2011 году из-за юридических неурядиц статус отняли, и программа привлечения миллиардных инвестиций в местную науку провалилась. К тому времени плотность научной среды в Петергофе и так уже начала падать: на излете СССР благодаря переносу в город части факультетов ЛГУ Петергоф должен был стать чуть ли не нашим Кембриджем, но в конце нулевых процесс пошел в обратную сторону. Факультеты было решено вернуть в Петербург, профильные НИИ передали факультетам, лишив их права вести коммерческую деятельность, и для многих это оказалось равноценным закрытию.

Сражаясь против этих реформ, Терехов сильно рисковал, но пылу не убавил.

— А мы тут окопались и оборону локтями держим,— Терехов разводит руки, показывая, как он это делает.— Денег мы сами заработаем, сколько нужно, а начальство... От начальства всегда лучше подальше быть, правда ведь?

10:50

Кабинет Терехова на первом этаже матмеха под стать хозяину — помесь науки и бизнеса: хороший паркет, кожаная мебель, репродукция Ренуара, но на стене белый экран с проектором, на полкомнаты огромный учительский стол. Собственно, в этом же роде амбивалентны и большинство сотрудников "Ланит-Теркома": часть из них — студенты Терехова, другие — преподаватели на его кафедре, бывшие его студенты.

— Есть новый кейс,— начинает Терехов совещание, усаживаясь в кресло.— Нужно будет заняться программированием последствий аварий на производственных объектах и подумать, как привязать это к карте. Кто возьмется?

Пока кто-то из менеджеров записывает телефон заказчика, Терехов переходит к другим проектам. В принципе я знала, что главным образом за счет "Теркома" (а также другого своего приобретения — московской Artezio) холдинг "Ланит" фактически стал лидером в офшорном программировании. Но от географии проектов, которые обсуждают сейчас на совещании, действительно глаза на лоб лезут. Засевшие в Петергофе программисты работают чуть ли не на весь мир: Европа, Америка, Азия, Ближний Восток... И им достаются самые сложные заказы. Сначала обсудили заказ из Дании — разрабатывают начинку под оборудование, определяющее качество продуктов. Потом проект для израильтян — информационные медицинские системы.

— Надо срочно решать, что делать с Италией,— паникует Катя, директор по работе с клиентами.

Из-за санкций американские клиенты не могут сотрудничать с "Ланит-Теркомом" напрямую, поэтому было решено создать представительство в Италии, и нужно теперь решать организационные вопросы: с резидентством, набором разработчиков, зарплатами и налогами. Терехов успокаивает девушку: надо лететь и разбираться на месте.

— Кризис сыграл нам на руку, ведь у нас 70% доходов — это доллары и евро,— поясняет мне он, когда оперативка заканчивается.— Рублевые доходы сейчас растут по экспоненте. В валюте мы, правда, растем не сильно, но все-таки растем.

11:30

— Ни фига себе! — Терехов даже привстал в своем кресле, чтобы лучше вчитаться в презентацию диплома парня по имени Рустам. Проект ему явно понравился: Рустам написал красивую программу для выявления синтаксических ошибок в коде (Терехов сам предложил студентам актуальную тему и был доволен, что задача решена). С одной оговоркой: работу основной программы эта красота замедляет в сто раз. Другие студенты вместе с Тереховым смеются, соглашаясь, что практического смысла в такой новации немного.

— Вот так вот, умных много, а практиков кот наплакал! — веселится Терехов. Рустам смотрит на него настороженно, не понимая: то ли хвалит, то ли ругает. Вопрос непраздный, учитывая, что впереди выпуск, а тут под боком готовое рабочее место, платят неплохо: стартовые зарплаты разработчиков — от 60-70 тыс. руб. А бестолковых Терехов не возьмет — блат он еще со студенческих времен не переносит, и, чтобы его удивить, надо попотеть. Например, не просто написать программу, а выстрадать ее, найти нетривиальное решение.

В кабинет заглядывает еще один студент: "Андрей Николаевич, можно вас на минутку?" За дверью — трое, хотят поехать на конференцию в Москву, топчутся. Финансирование таких поездок у Терехова в порядке вещей. Более того, студентам, которые выступают на конференциях и имеют публикации, он платит собственную стипендию. Раньше платил любому, кто соответствует этому требованию, по 10 тыс. руб. в месяц, но, обнаружив, что студенты вошли во вкус, стал платить на конкурсной основе: пять стипендий в семестр, но по 50 тыс. руб.

— Сколько сейчас стоит плацкарт? Тыщи полторы? — Терехов лезет во внутренний карман пиджака, достает увесистую пачку денег, отсчитывает купюры.— Вот, держите.

Довольные парни убегают, а Терехов поднимается по лестнице: пора принимать у третьекурсников зачет по технологии программирования. Огромная лекционная аудитория с высокими потолками уже забита под завязку.

— Вот заразы,— охает Терехов.— Ни разу столько народу на лекциях не было. Сразу предупреждаю: тем, кто не ходил, зачет не поставлю. Если физиономия незнакомая, спрашивать буду жестче.

15:00

За обедом (его привезли из грузинского ресторана) есть время поговорить о начальном накоплении.

— У меня всегда были деньги, всегда! — хвастается Терехов.— Мне поэтому деньги не больно-то интересны. В 13 лет я уже программировал, в студенческие годы халтурил. Я ведь учился, мягко говоря, давно, в 1966-м поступил. И на четвертом курсе получил, например, 200 руб. за моделирование подводной лодки. Стипендия, на минуточку, была 35 руб. А через неделю — еще 100 руб. за то, что помог кандидату филологических наук посчитать, сколько "ф" в поэме Пушкина "Полтава". Их всего три там, кстати. И так всю дорогу. Дом мой видели? Всю жизнь его строю, с 1990-х. Прочитал лекцию в Париже — кирпич купил. Заказ закончил — два этажа надстроил.

А трудовая книжка, не устает повторять Терехов с гордостью, стен университета ни разу не покидала. После окончания матмеха там же руководил лабораторией системного программирования, а в 1996-м лаборатория превратилась в кафедру. Первые серьезные заработки случились на заре перехода от аналоговой к цифровой технике: лаборатория делала программы для оборонной промышленности. В начале 1990-х появился "Терком" — шуточное производное от "Терехов и команда".

— Первый заказ ждали полгода, потом раскрутились, начали поступать заказы из-за рубежа,— вспоминает Терехов.— Помню, как к нам обратился крупный итальянский производитель оборудования для телефонных и интеллектуальных сетей Italtel — его потом купил Siemens,— это было уже круто. Мы разрабатывали для них АТМ-коммутатор с нуля. По-моему, это был первый АТМ-коммутатор в Европе.

Потом были американские заказчики. Как рассказывает Терехов, когда они увидели дыру в линолеуме в его кабинете, то вместо привезенных $70 тыс. предложили только $35 тыс.

— Через пять лет признались. А меня университетские еще ругали за то, что ремонт сделал: заботишься, мол, слишком о материальном.

К 1998 году "Терком" уже насчитывал 150 человек, а за плечами было сотрудничество с компаниями из США и добрым десятком европейских стран.

— Тогда мы приватизировали предприятие (оно существовало сначала в форме МГП, а потом ГУП) и нашли инвестора: 70% акций купил холдинг "Ланит". У менеджмента осталось 30%,— рассказывает Терехов.— И после этого мы все равно сохранили предприятие как самостоятельную единицу. По джентльменскому соглашению с "Ланит" нам предоставлена свобода деятельности. Генс (Георгий Генс — президент "Ланита".— "Деньги") меня только критикует иногда: большому бизнесу надо, чтобы все было побыстрее. А наука за год не делается.

Терехов и рад бы предаться воспоминаниям, но его теребит помощник Марат: приехал Рома Лучин — гендиректор "Кибертеха", в эту компанию Терехов не так давно вложил деньги. Лучин занимается роботами и только что вернулся с очередной презентации.

16:30

Лучин, кудрявый молодой парень, спешит развлечь инвестора игрушками: показывает световой меч, внутри робот-барометр — в зависимости от угла наклона меч наливается то красным, то зеленым. Терехов к игрушке равнодушен, больше интересуется финансами: у "Кибертеха" долги, с которыми в этом квартале нужно было расплатиться, и есть проблемы с заказами. Лучин всячески увиливает от ответа, зовет Терехова бизнес-ангелом, предлагает погонять небольшой железный экскаватор. Терехов раздраженно отмахивается: ему нужно еще вернуться на зачет и пустая болтовня его раздражает. В итоге он все-таки оставляет Лучина в покое.

— Этот проект с роботами родился в курилке университета,— рассказывает Терехов.— Я в него вложил своих 800 тыс., инвестора нашли, получили грант от "Сколково"...

Терехов замолкает, и видно, что "Кибертехом" на данный момент он не сильно доволен. Всего вокруг Терехова сейчас десять таких технологических стартапов, половина — резиденты "Сколково". Они занимаются и разработкой сервисных информационных систем для бизнеса, и созданием игрушек под виртуальную реальность, и визуальным программированием. И если не все блещут финансовыми результатами, Терехов все равно пестует каждую компанию: значительная часть курсовых, дипломных и кандидатских на кафедре пишется в недрах таких стартапов, и это, по мнению Терехова, тоже важный профит.

— Вот, например, система стереозрения,— мы с Тереховым идем по коридору матмеха, он останавливается перед стеклянным экраном и энергично машет руками. Повинуясь его жестам, на экране появляются разные картинки.— Это мы лет семь назад начали делать. Никто не верил, уговаривали меня бросить проект, а я не сдавался. Сейчас уже продаем вовсю, заказы от ритейлеров и автомобильных компаний — последние будут встраивать в машины эту технологию, с ее помощью можно аварии предотвращать... Знаете, иногда даже моя команда сдается, но если я верю в проект, то продолжу вкладываться. Вот у нас есть проект сейчас по machine learning — хочу научить компьютер анализировать флюорографические снимки. Правда, "Ланит-Терком" отказался платить парню, который этим занимается, а я хочу продолжить.

18:00

Знакомая калитка и оглушительный лай. Чингиз несется навстречу. Во дворе уже все приготовлено для шашлыков. Для самых голодных Галя, жена Терехова, сделала плов. Терехов усаживается в беседке и наливает себе стопочку водки: "У меня железное правило: если завтра лекция — ни-ни, а если не читаю — обязательно водки".

— Это сейчас здесь тихо,— говорит он,— а вот приедут сын с дочерью (сын возглавляет азиатский офис Microsoft в Сингапуре, а дочь раньше работала в Nokia, а сейчас в финском стартапе) или с коллегами соберемся... У нас тут и банька есть. Знаете, почему у меня врагов в бизнесе нет? Потому что мы, гендиректора, регулярно проводим IT-сауны. Сидишь ты в простыне, хорошо — какая тут вражда?