"Небесные врата" снова открылись Москве

В Театре имени Моссовета состоялись гастроли театра танца Тайваня "Небесные врата", взявшего свое название у старейшего ритуального китайского танца. Любимцы Чеховского фестиваля, приезжающие в Москву его стараниями (и при поддержке Министерства культуры РФ) уже седьмой раз, представили два программно-контрастных спектакля — "Пепел" и "Белую воду". Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Гастроли танец

Визит главной тайваньской труппы, организованной хореографом, педагогом и писателем Линь Хуайминем более 40 лет назад, внеочередной: на Чеховском фестивале они выступали всего год назад. Сейчас же гастроли приурочены к 110-летию Дмитрия Шостаковича: на музыку его Струнного квартета N8 хореограф Линь поставил балет "Пепел" в память о жертвах всех войн и политических репрессий ХХ и ХХI столетий. Замысел он вынашивал более 20 лет, а реализовал только в 2014-м с искренним пафосом и чистосердечной болью. Автобиографичность произведения, которое сам Шостакович охарактеризовал как "никому не нужный и идейно порочный квартет" и воспринимал как собственный реквием, тайваньский хореограф не принял во внимание: его спектакль — плакатный и массовый — безупречный политический памфлет против тоталитаризма и всех видов агрессии.

Дым, окутывающий сцену, грим артистов (синегубые, с черными пятнами тления лица), оборванная одежда (которую великолепный дизайнер Ма Кэ предварительно закопала в землю на два месяца для придания необходимого оттенка тления), потусторонне заторможенная или болезненно конвульсивная пластика (прекрасно вымуштрованные артисты "Небесных врат" равно совершенны в передаче обоих состояний) — усилия всех авторов "Пепла" направлены на создание жуткой картины тотальной гибели. Линь Хуайминь и его коллеги в этом преуспели: их ожившие мертвецы патетичны и живописны.

Возможно, слишком живописны и патетичны. Перефразируя Теодора Адорно "После Освенцима нельзя писать стихов", можно было бы сказать: "Освенцим нельзя станцевать" даже с самыми лучшими намерениями. У "Небесных врат" страдания столь изысканно асимметричны, столь разнообразны ритмически и мизансценически, столь продуманны режиссерски, что не только композиции — сами судороги ласкают глаз. Особо декоративна метафора последней части спектакля: кордебалет, тесно сидя рядами на коленях, распадается черноземными пластами, будто по головам людей проходит невидимый плуг политиков, удобряющий землю их мертвыми телами. Впрочем, именно тленная красота "Пепла" сделала его желанным во всех странах, по которым он прокатился, не исключая Россию,— овация после спектакля была непосредственной и единодушной.

Однако гораздо естественнее и эстетически законнее выглядела первая часть вечера — "Белая вода", поставленная на фортепианную музыку Эрика Сати в присущем Линь Хуайминю текучем стиле. Хореограф, объединивший тайны тай-чи, приемы военных единоборств, навыки медитации, старинное искусство Пекинской оперы с привычной европейскому глазу техникой танца модерн, вырастил целые поколения танцовщиков-универсалов, среди которых нет ни аутсайдеров, ни звезд. Артисты нынешней труппы в совершенстве владеют собственными телами. Они держат баланс сколь угодно долго в любых, самых неудобных положениях; приседают на одной ноге чуть не до пола; переходят из позы в позу с невероятной плавностью; вертятся — не на полупальцах, а на целой стопе — столько, сколько нужно хореографу. Их руки гибки и нежны, в воздух они взвиваются без разбега, а о легкости исполнения колес, фляков и прочих акробатических кунштюков можно даже не упоминать.

Одетые (все тем же изобретательным дизайнером Ма Кэ) в белые костюмы самого разного покроя — льющиеся, вздувающиеся, текучие, вихрящиеся — танцовщики чередуют соло и дуэты с групповыми танцами, претворяя в человеческое движение всевозможные состояния воды — от могучего мирного течения до бурных водоворотов. Хореография производит впечатление пенящегося изобилия, потому что Линь Хуайминь ни разу не повторяет одну комбинацию дважды и каждому артисту — даже в кордебалетных сценах — прочерчивает собственный рисунок танца. Фактически он поставил не один, а двадцать 40-минутных балетов. Филигранностью это напоминает китайские резные шары: в одном номере спрятано несколько номеров — по числу исполнителей. Зритель может выбрать своего единственного и следить за ним, как за одной из волн морского прибоя, или рассеять зрение по всей танцевальной картине.

Фоном хореографического богатства служит черно-белый видеоряд: реки горные и равнинные, водопады и теснины, крупный план пены и водяная лента с высоты птичьего полета. Ближе к концу спектакля на изображении появляется зеленая цифровая сетка, переходящая на сцену и покрывающая артистов мертвящей разлинованной пеленой. Этот эпизод обнажения цифровых технологий, вероятно, должен противопоставить природе достижения человеческого разума. Но победил синтез: расчетливая виртуозность хореографии Линь Хуайминя сама по себе напоминает компьютерную программу: титулованный тайванец, нацеленный на ежегодное производство красивых балетов, за 40 лет не дал ни одного сбоя.