"The Encounter" Саймона Макберни на Венском фестивале

Фестиваль театр

В Вене в рамках Wiener Festwochen показали новый спектакль британца Саймона Макберни. Он стал событием фестиваля — даже на фоне необычайно насыщенной программы этого года. Из Вены — АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

"Режиссер с улицы Крокодилов", как прозвали Макберни в Москве, где его "Улица Крокодилов" по Бруно Шульцу стала легендой еще в 1993-м; создатель одного из самых необычных театров (не имеющий, впрочем, в Лондоне собственного помещения) Макберни каждый спектакль кроит по новым лекалам, общее в них — то восприятие мира, которое бывает у поэтов. Впрочем, стихов Макберни не пишет, заменяя их автобиографической прозой. Он музыкален, его родной брат Джеральд, окончивший Московскую консерваторию, помогал ему в спектакле "Шум времени", где режиссер исследовал судьбу Дмитрия Шостаковича. И если задаться целью, можно найти нечто общее между тем спектаклем (в 2005-м "Шум времени" показали у нас), перед началом которого публику просили поаплодировать — якобы ВВС ведет запись, и нынешним "The Encounter" (в переводе "встреча"). В обоих публику мистифицировали, и оба сначала можно принять за обычный стендап.

Тончайший актер, снимающийся в кино, Саймон, кажется, впервые стал участником своей постановки. "The Encounter" — моноспектакль, хотя об этом мгновенно забываешь: не только сцена, но весь зал наполнен голосами персонажей (за звук отвечают Гарте Фрай и Пит Малкин). Но большая сцена почти пуста — слева стол, на нем бутылки с водой. В центре — огромный микрофон в форме человеческой головы. Самое необычное в оформлении, сделанном Майклом Левайном,— рифленая задняя стена. То ли это копия звукоизоляционного покрытия, в котором намертво застревает бутылка, в минуту отчаяния кинутая героем об стену и превратившаяся в мерцающую путеводную звезду. То ли хай-тек-приспособление, на которое проецируется видеомэппинг. Чаще всего стена напоминает экран — то ли радара, то ли какого-то прибора, сканирующего мозг. Собственно, не только экран, весь спектакль устроен так, что до конца неясно, блуждает герой по внутренним джунглям своего сознания или речь о реальном приключении, случившемся в лесах Амазонии с фотографом National Geographic по имени Лорен Макинтайр и описанном в книге Петру Попеску "Сияющая Амазония".

"Хочу рассказать вам историю",— обращается к залу невысокий человек в бейсболке. Берет со стола видеокассету — "это единственное, где остался мой отец". Потом случайно ее разбивает: зал с хохотом обнаруживает целый ящик видеопленки — видно, кассета бьется не впервые. Просит зрителей надеть наушники: "Сейчас я в вашем левом ухе, теперь — в правом, теперь — посередине". Опять хохот: звук идет из наушников, но кажется, что он мечется по залу — как мечется по сцене Макберни, рассуждая о том, что времени не существует, и тут же сетуя, что потерял часы и не знает, когда начинать историю. И без паузы: "В ней я буду существовать в трех измерениях: я сейчас, я полгода назад и я два года назад, когда придумывал этот спектакль". На самом деле временных пластов будет больше: фотограф приземлился на берегу Амазонки в 1969-м. Сколько месяцев или лет он провел среди таинственных индейцев майоруна, неясно. Рассказ о том, как Лорен, увидев вождя туземцев, побежал за ним, а потом не смог найти никого, кто показал бы ему дорогу сквозь чащу, прерывает голос дочери Макберни (тогда ей было пять, поясняет исполнитель), которую разбудил шум: отец подбирал звуки для спектакля.

Индейцы забирают у Лорена часы, обезьяна разбивает фотоаппарат. Макберни шуршит пленкой — этот звук заменяет шаги героя, отправившегося вместе с индейцами охотиться на леопарда и очнувшегося много дней спустя. Кульминация случается во время пожара — к этому времени герой находит туземца, понимающего по-португальски. Тот объясняет, что племя решило обнулиться — сжечь весь скарб и мигрировать. Голос Макберни заменяет вопли племени, скачущего вокруг огня, мало этого — кажется, что племя поселилось прямо в твоей голове. Внутри нее трещит огонь и шумит лес — Макберни бьет бутылки, успевая кричать о том, что было бы, если бы обнулиться решили, скажем, в Вашингтоне. На задней стене рассыпается огромная тень, словно падающий небоскреб. Вдруг шум как бы сжимается, превращаясь в позвякивание невидимой пишущей машинки,— это Лорен сочиняет письма умершему вождю. Неясно, как герою удалось вернуться в цивилизацию. Макберни, кажется, говорит о том, что он дожил до 2003-го. Впрочем, факты неважны. Дело в том, что еще в начале приключения Лорену начинает казаться, что вождь, не знающий ни одного европейского слова, разговаривает с ним телепатически. Но речь в спектакле не всегда разборчива: зритель, как и Лорен, вскоре перестает понимать, что произносит голос в наушниках, а что рождается в его, зрителя, воображении. Как тут не вспомнить, что театр Макберни называется Du Complicite, то есть "соучастие" или "партнерство". Партнерство эпохи новых технологий. Или, наоборот, старых, ведь телепатия — штука древняя. Из оцепенения зал выводят яркий свет и Макберни, предлагающий снять наушники. Став к обычному микрофону, он сообщает, что полгода назад тоже побывал у индейцев майоруна: "Они просили передать, что они существуют".