История русского кино в 50 фильмах

Режиссер Владимир Басов 1972 год Плутовской кинороман

"Абрука — это пиратский остров. Пираты не живут там, а привозят на остров награбленные драгоценности, золото и прячут. Остров весь покрыт диким лесом, в котором обитают страшные, выше человеческого роста, птицы с длинными, как у журавлей, клювами. Птицы эти хищные, питаются мелкими лесными зверюшками, но больше всего они любят человеческое мясо, которым их балуют пираты. <...> Абрука — страшный остров. <...> Я о нем рассказал Черной Пантере, то есть Свену, и мы решили снарядить туда экспедицию. Капитаном экспедиции буду я, моим помощником — Свен. <...> Я его спросил, чего это он не ходит в школу. Свен говорит: "Надоело гимны разучивать. Не успел один как следует выучить — учи "Интернационал", выучил этот — теперь учи "Дойчланд, Дойчланд юбер аллес"".

Первые же строки "Записок серого волка" (1968), автобиографического романа Ахто Леви, вышедшего с восторженным предисловием Мариэтты Шагинян в издательстве "Юридическая литература", озадачивали и завораживали. Где пиратские фантазии мальчишек с острова Саарема, а где "Интернационал" и "Дойчланд юбер аллес", тренировки в лагере гитлерюгенда, лагеря перемещенных лиц, колымские лагеря.

Над судном, на котором мальчишки надеялись добраться до Абруки, веял флаг со свастикой, и доплыл он не до заросшего диким лесом берега, а до первой торпеды. Ахто, по фильму — Арно (Леонхард Мерзин), предстояло не спасать принцесс, а выпускать пулю за пулей в "братьев" по антикоммунистической партизанщине, изнасиловавших и убивших его принцессу Мари (Валентина Титова). Со страшного острова Абрука вернуться живым было, пожалуй, гораздо проще, чем вынырнуть из омута истории, который почти засосал Ахто. Однако же он "вынырнул" в литературу из лесного и уголовного подполья — после 15 лет лагерей, то ли четырех, то ли пяти побегов, пары пулевых и пары-тройки колото-резаных ран.

Его судьба, если подрихтовать, укладывалась в советский канон "возвращения к жизни" спасенного обществом блудного сына. Но "Возвращение к жизни" — что угодно, только не нравоучительный анекдот.

Владимир Басов, чей пластический режиссерский гений затенен репутацией "виртуоза экранизаций", как никто владел искусством превращать песню в полноправного героя. "У незнакомого поселка, на безымянной высоте" — в самом мощном советском антисталинском фильме "Тишина" (1963) по роману Юрия Бондарева. "С чего начинается Родина" — в "Щите и мече" (1968), "Белая акация" — в "Днях Турбиных" (1976). "Возвращение к жизни", его лучший (наряду с "Тишиной") фильм, пронизывают, беря друг друга за грудки, два лейтмотива, рожденных Вениамином Баснером и Михаилом Матусовским.

То, скрещивая интонации Вертинского и Бернеса, выбивает из глаз слезы Анатолий Королев: "Если над землей клубятся тучи, / Птицы набирают высоту. / Если им грозит в дороге гибель, / Птицы умирают на лету".

То, словно отскакивая от стальных зубов налетчика, глумится голос Бориса Сичкина под блатную "умцу": "Мы носили в очередь брюки и подштанники. / Все на свете семечки, друзья! / Были мы домушники, были мы карманники, / Корешок мой Сенечка и я".

Так же виртуозно и загадочно лавирует между двумя переплетающимися интонациями весь фильм. Одна из них трагична. Это когда речь идет о скитаниях Арно по Эстонии 1949 года, предсмертном терроре "лесных братьев" (принимающих себя за "апостолов" своего атамана-Христа) и дистанционном романе Волка с Мари, в дом которой он, одержимый жаждой любви, проникает в отсутствии хозяйки. Тут все всерьез.

Но чуть дело доходит до флешбэков, мама, не горюй! Не трагедия, а жутковатый фарс. Не реализм, а брехтовские интермедии, причинно-следственные связи между которыми опущены Басовым. Арно швыряет из одной передряги в другую, из одной в другую западню. Однако он — не только и не столько игрушка исторической стихии, а вполне себе помесь хамелеона с волком. Другое дело, что ему нигде на белом свете не нравится. Как не нравится старухе, разбуженной выстрелами, что в ее избе Арно расстреливает "братьев". Свищут пули, бьются в агонии тела, а старая бурчит: "И когда же это кончится".

Арно не нравится в вермахте под бомбами союзников. Бац! Арно ныряет на пустые носилки — в ряду носилок с трупами — накрывается простыней и благополучно эвакуируется из пекла.

Не нравится в лагере "ди-пи", где не наворуешься на "усыновивших" его покровителей. Арно забирается в очевидно пустой эшелон, задвинув за собой тяжелую дверь. Бац! Дверь раздвигается, и — невесть откуда образовавшаяся в вагоне — толпа джи-ай пинками вышвыривает Арно обратно.

Вроде бы жить можно в лагере, где воровской этап заключают в объятие уголовные хозяева зоны. Бац! Доведенные до озверения воровским беспределом политические устраивают ворам "Варфоломеевскую ночь".

Смех смехом, однако же, "Возвращение к жизни" — единственный советский фильм, в котором показано лагерное восстание. И это не в годы оттепели, а в склонном к забвению прошлого 1972 году.

Что же это за жанр такой, в котором работает Басов? Жанр, позволяющий показывать трагедию как фарс, прихотливо менять интонацию, нисколько не умаляя трагизма истории. Самый, что ни на есть, традиционный жанр европейской культуры. "Возвращение к жизни" — плутовской роман, или "пикаро". То есть рожденное эпохой барокко (ничуть не менее изуверской, чем ХХ век) повествование о похождениях деклассированного пройдохи, бездомного искателя удачи, несмотря ни на что вызывающего сочувствие. Литературоведы называют родовой приметой "пикаро" повествование от первого лица и отсутствие внятного композиционного рисунка. Так, именно эти особенности и определяют "странность" "Возвращения к жизни".

Что же, мудрый и смелый был режиссер Басов, рискнувший наложить на бред ХХ века барочную схему: эксперимент удался, удался даже чересчур.

Михаил Трофименков