Оргия нетерпимости
Оливер Фрлич на фестивале Wiener Festwochen
Фестиваль театр
Помимо лучших спектаклей прошлого сезона Wiener Festwochen представляет проекты, сделанные специально по заказу фестиваля. Спектакль хорвата Оливера Фрлича "Наше насилие и ваше насилие", оказавшийся важным высказыванием художника и несовершенным произведением искусства, посмотрела АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Интендант фестиваля Маркус Хинтерхойзер и куратор программы этого года российский критик Марина Давыдова, безусловно, пошли на риск — одно дело, когда ты отбираешь спектакль заранее, другое — когда, хоть и обговариваешь проект, все равно впервые видишь его вместе со зрителями. Тем более если автор этого проекта — Оливер Фрлич, главный театральный провокатор всей бывшей Югославии, последнее время вынужденно работающий не в родной Хорватии, а в Словении.
"Я против государства и его давления",— сказал 39-летний режиссер корреспонденту "Ъ" во время своего визита в Москву на фестиваль NET со спектаклем "Гамлет" (см. "Ъ" от 24 ноября 2015 года). Протестом против давления государства Фрлич объяснил тогда самую резкую сцену своего спектакля "Комплекс Ристича", в которой шесть актеров мочились на карту бывшей СФРЮ — каждый орошал одну из республик.
Его спектакль, представленный в Вене, можно смело переименовать в "Комплекс Фрлича", имея в виду нервическую реакцию художника, чье призвание — делать обществу неудобно, разрушая уютные европейские клише. Так, собственно, поступал и его Гамлет, приглашенный на поминальную трапезу по отцу,— не ел, а курил, заставляя других давиться дымом.
Как и "Комплекс Ристича", "Наше насилие и ваше насилие" — цепь этюдов, в которых мало слов. Правда, в первом случае скетчи о том, как легко дружба превращается в агрессию, были отточены почти до уровня гойевских офортов, а "Наше насилие..." напоминает рисованные наспех карикатуры.
Спектакль возник как реакция Оливера Фрлича на письмо латышского режиссера Алвиса Херманиса, направленное 5 декабря 2015 года руководству гамбургского театра "Талия", с которым тот ранее подписал контракт. В письме Херманис отказался от сотрудничества, потому что "Талия", на его взгляд, "опасно воодушевилась" идеей помощи беженцам, среди которых, писал Херманис, "есть террористы". Текст письма зачитывают ближе к финалу полуторачасового действа, которое поначалу напоминает лихую дискотеку, где танцующие выскакивают к микрофону, представляясь азербайджанцем, голландцем, мусульманкой (на самом деле все они — актеры из Словении), которых Фрлич, случайно встретив, пригласил участвовать в спектакле о насилии. Потом они раздеваются, танцуя под старинную немецкую песню: семь голых мужчин и женщин пялятся на восьмую — она тоже голая, но в хиджабе. Мусульманка в ответ покажет фокус: вытянет из собственного лона кровавую тряпочку, которая окажется австрийским флагом. Флаг подвесят над головами исполнителей, под ним будут надевать на головы мешки, убивать и мучить друг друга на фоне стены из канистр с бензином. Потом семерых прикончит восьмой — перестреляв и отрезав им головы, он предложит залу почтить минутой молчания память жертв терактов в Париже и Брюсселе. И, помолчав, напомнит, что в 1990-е и нулевые на Ближнем Востоке погибло четыре миллиона: "Их убили мы — европейцы и американцы. Хотите об этом поговорить? Нет? Я так и думал".
После будут танцы, засовывание свиной головы в глотку мусульманину и всеобщее единение, во время которого руки и пальцы случайно сплетаются в свастику. К финалу человек с терновым венцом на голове, прикованный к кресту из нефтяных канистр, сойдет с креста и изнасилует ту самую мусульманку. "Нефть сопротивляется пятиактной форме" — этой фразой Брехта, написанной на стене из канистр, Оливер Фрлич, вероятно, хочет объяснить несовершенство своего спектакля, напомнить, что искусству нужно время, чтобы осмыслить происходящее в мире.
Кстати, основные упреки от прессы "Наше насилие..." получило как раз за эстетику. "Невежливость "хореографического" театра состоит в том, что он считает зрителя очень тупым <...>. В течение слишком долгих 75 минут "Наше и ваше насилие" неприятно воняет школьным капустником",— написал корреспондент газеты Der Standard. ""Наше и ваше насилие" являются одинаково жестокими. <...> Однако причины насилия и его взаимоотношений в этом произведении не расследуются. Нового знания нет никакого, раздражения много",— это уже Austria Presse Agentur (Австрийское агентство прессы).
Однако Фрлич ведь и не стремится к "новому знанию". Он пытается сбить нас, европейцев, с позиции правых — напомнить, что в насилии правых не бывает. Сложно сказать, как реагировала бы публика на этот спектакль, случись его премьера на несколько дней позже — после трагедии в Орландо. Впрочем, уже одно то, что австрийцы не устроили ему обструкцию и даже ни разу не прервали действие, доказывает, что проверку они прошли — их руки в свастику пока не сплетаются.