Глава ЕАБР Дмитрий Панкин о том, как институт развития будет сотрудничать с конкурентами

Кого и зачем на территории ЕАЭС кредитуют банки развития, как они конкурируют и сотрудничают в условиях дефицита интересных проектов, чем им интересна приватизация в Казахстане, реформы в Белоруссии и активы в России и как выйти из ситуации, когда политически мотивированные инвестиции приносят убытки, в интервью "Ъ" рассказал глава Евразийского банка развития ДМИТРИЙ ПАНКИН.

— Где сейчас у банка больше всего проектов, на каких условиях выдаются кредиты?

— Больше всего у нас проектов в Казахстане — 37,7% текущего инвестиционного портфеля, на втором месте Россия — 33,2%, в Белоруссии — 25,6%. Объясняется это размерами экономик, а также тем, что для Казахстана мы все-таки более существенный игрок. В РФ под крупные проекты принято занимать у других банков, а для Казахстана и Белоруссии мы системно значимый банк. Но это если речь идет о нашем инвестиционном портфеле, под управлением есть еще Евразийский фонд стабилизации развития (ЕФСР), откуда идут инвестиционные кредиты в Армению, Таджикистан, Киргизию. Ни Россия, ни Казахстан, ни Белоруссия пока еще не воспользовались правом на получение таких кредитов.

— Белоруссия получила кредит от ЕФСР по каким-то другим критериям?

— Речь о первом направлении работы фонда: инвестиционные кредиты государствам-участникам или компаниям для финансирования крупных межгосударственных и национальных инвестиционных проектов. Белоруссия получила финансовый кредит, который был выдан правительству для поддержки госбюджета. Это второе направление работы ЕФСР. Есть еще третье — гранты для финансирования государственных программ в социальной сфере.

— Они выдаются по льготной ставке?

— В целом да. Баланс фонда отделен от баланса банка, фонд финансируется за счет бюджета. Фонд предоставляет по заниженной ставке, соответствующей требованиям международных финансовых организаций, кредиты Армении, Таджикистану и Киргизии. Ставка ниже рыночной. Фонд для этих целей и создавался, у него есть определенная политическая составляющая — стимулировать и выравнивать развитие стран. Если же кредит из средств фонда будет выделен России или Казахстану или юрлицам из этих стран, то в этом случае ставка не может быть ниже, чем стоимость заимствования для России и для Казахстана.

— Ваши финансовые результаты в 2015 году выглядели как $140 млн убытков — чем они были обеспечены технически и можно ли воспринимать эти потери как часть цены интеграции? За счет чего планируется выход на $40 млн прибыли в 2016 году? Может ли возникнуть ситуация, когда ЕАБР потребуется докапитализация для покрытия убытков, как это было с ВЭБом? Кто и как будет спасать ЕАБР в такой ситуации?

— В отличие от ВЭБа, о котором писалось, что убытки появились в связи с тем, что менеджмент не объяснял учредителям опасности, не предпринял усилий для того, чтобы не были профинансированы плохие проекты, здесь никто не заставлял финансировать эти проекты, все решения принимались самостоятельно. Когда я пришел в банк, провели аудит и выявили проблемные кредиты, по которым надо было досоздать резерв. Это проблемы прошлых лет, когда принимались решения по кредитованию непрофильных для банков развития проектов вопреки наличию избыточных рисков. К примеру, какой банк развития кредитует закупку зерна или горюче-смазочных материалов для сельского хозяйства? Вовремя не были предприняты действия по обращению взыскания на залог. Все это пролонгировалось, давались отсрочки клиенту. Когда провели аудит, то выяснилось, что залога нет, денег нет, клиент неплатежеспособен, а значит — минус $100 млн, нам нужно создавать резерв по этому кредиту. Еще один проблемный кредит был выдан Томскому лесопромышленному комбинату, оборудование было закуплено по завышенной цене, текущая деятельность убыточная, а менеджмент начал вывод активов, мы считаем, что там нарушены права кредиторов. Теперь у нас на балансе $70-80 млн убытков по этому кредиту. Еще один кредит был выдан заводу по очистке нефтяных цистерн в Казахстане. Оказалось, в пустыне стоят только столбы бетонные, завода нет, нефтяных цистерн нет.

— То есть это проблема единичных проектов — и давления на баланс в этом году не будет?

— Я надеюсь, что мы вычистили все такие проекты. Безусловно, есть текущие проблемы с кредитным портфелем, кто-то говорит о реструктуризации, где-то ухудшается рыночная ситуация, но это обычный процесс.

— Как отразилось падение цен на нефть на кредитном портфеле банка? Видите ли вы риски невозврата вложенных средств?

— Непосредственно нефтянку не кредитуем, но вся наша экономика от нефти зависит: падает платежеспособность населения, объем перевозок — соответственно проекты подвисают. К примеру, выделили финансирование под модернизацию агрегатов Экибастузской ГРЭС в Казахстане, а сейчас спроса на электроэнергию нет, новое оборудование простаивает, речь идет о реструктуризации кредита. У проекта есть нормальное обеспечение, поручители, я не к тому, что придется рисовать какой-то минус, надеюсь, этого не произойдет, но все равно проект проблемный в силу того, что падает спрос на электроэнергию. Тихвинский вагоностроительный завод — то же самое, трудности с реализацией продукции.

— Некоторые эксперты предлагают измерять эффективность работы банков развития объемом привлеченных частных инвестиций. Как у ЕАБР с этим обстоит дело?

— Оценивать всю деятельность банка развития (за десять лет — это 125 проектов, сейчас в портфеле 62 проекта) по объему привлеченных частных средств нельзя, есть проекты, интересные только банкам развития, куда частные деньги не пойдут. У нас есть несколько проектов с привлечением частных денег, где мы синдицируемся с другими банками развития, это проекты старые: реконструкция Пулково, "Западный скоростной диаметр". Сейчас такие синдицированные кредиты идут через ЕФСР. К примеру, кредит на реконструкцию гидроэлектростанции в Киргизии, где мы работаем вместе с Азиатским банком развития (АБР), Всемирным банком, Европейским банком реконструкции и развития, с которым сейчас очень плотные контакты и много совместных проектов. Частный инвестор туда вряд ли пойдет, скорее он пойдет в Россию и Казахстан.

— Частные инвесторы говорят, что могли бы участвовать в проектах при правильном распределении рисков — как вы работаете с механизмом гарантий? Каковы перспективы использования этого инструмента в странах, где работает ЕАБР?

— У многих проектов в инфраструктуре нет такой экономики, чтобы была отдача по рыночным ставкам. 70% инвестиций в инфраструктуру идет за счет государственного бюджета, все пользуются дорогой, улучшением этой инфраструктуры, но трудно извлечь коммерческую составляющую, направить полученную выручку на погашение. Если же проект рентабелен, то нам такой проект очень интересен, мы сами его профинансируем — такая же позиция и у других банков развития.

— Сообщалось о планах ЕАБР совместно с Азиатским банком развития инвестировать в инфраструктурные проекты до $3 млрд. О каких проектах идет речь, в какие сроки они должны быть реализованы и какова модель участия в них банков?

— Это в основном проекты, связанные с Евразийским фондом стабилизации и развития: реконструкция гидроэлектростанций в Киргизии — Токтогула, "Камбараты-2", смотрим Нурек (ГЭС), есть два дорожных проекта также в Киргизии. Вместе с АБР идем на дорожный проект в Армении, дорога "Север--Юг", одну часть финансируем мы, другую — АБР. Это все через ЕФСР. Сейчас смотрим проекты по Казахстану, в частности по Алматынской кольцевой дороге, там выстраивается вся линейка банков: и АБР, и ЕБРР, и новый Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (АБИИ) тоже хочет туда зайти.

— Конкурировать будете?

— В данном случае — скорее сотрудничать, проект достаточно большой, всем места хватит. Но, безусловно, есть и конкуренция. Иногда смотришь, какими проектами занимается ЕБРР, и становится жалко — они договорились, а мы не смогли так где-то подсуетиться, вытянуть этот проект. Новые же банки (АБИИ, Новый банк развития БРИКС.— "Ъ") пока более консервативные, у них нет возможностей по работе с проектами, они скорее смотрят, куда вкладываются другие банки, и идут на софинансирование — и только под госгарантии.

— За счет чего ЕБРР удается то, что не удается ЕАБР? За счет ставок?

— Большой опыт работы и главное — ставки, да, это их конкурентное преимущество, так как высокий рейтинг — AAA, они могут привлекать средства в нынешних условиях по ставке менее 1% на мировых рынках и соответственно давать низкие ставки клиентам.

— ЕАБР сейчас под какой процент привлекает и кредитует проекты?

— Рыночные котировки наших бондов где-то около 4,5%, но сейчас нам и привлекать-то не надо, использовать имеющиеся деньги — задача более актуальная.

— А на каких условиях выдается кредит?

— Зависит от уровня риска проекта — обычно это 6-8% в валюте.

— Ведутся ли сейчас переговоры с новыми банками развития по совместным проектам? С банком БРИКС, АБИИ?

— Да. Обсуждаем строительство Белопорожской гидроэлектростанции в Карелии и разработку золоторудного месторождения в Киргизии. Обсуждали также с банком БРИКС проект по выделению кредита "Норд Гидро". Их предложение по финансированию — ставка Libor плюс 250 базисных пунктов. Это дорого. Пока ведем переговоры. Не исключаем, что будем кредитовать проект сами, но это не значит, что других контактов с ними не будет — АБИИ пока готов выделять средства только под госгарантии.

— Штаб-квартиры новых банков развития расположены в Китае и создавались при его поддержке — есть риск, что они будут работать на условиях присутствия китайской составляющей в проекте, разделяете ли вы эти опасения?

— Опасения — да, были. Особенно изначально, когда создавался АБИИ, были оценки, что это чисто китайский проект. Сейчас структура акционеров изменилась, пришли европейские страны, доля Китая снизилась с 60%, как изначально оценивалось, до 30%. У них определены принципы конкурентного подбора проектов — без преимуществ каким-либо компаниям из отдельных стран, высокие экологические, социальные стандарты. Это все декларируется, но, как будет работать, пока неясно, идет только этап становления. Пока видно, что эти банки сконцентрированы на отработке внутренних правил, трудно берут на себя какой-либо риск, зависают в процедурах, и до принятия проектных рисков дело не доходит.

— Как вы оцениваете перспективы транспортных коридоров в рамках экономического пояса Шелкового пути? Предложений много, но однозначных оценок окупаемости подобных проектов, кажется, пока нет. Какую роль будет играть ЕАБР в регионе, когда в него придут новые крупные игроки?

— Пока это все на уровне идей. Я попросил наше исследовательское подразделение оценить спрос на такие маршруты. Железнодорожный маршрут через Центральную Азию короче, но существенно дороже, чем перевозка контейнером из Шанхая в Роттердам. Загруженность же Транссиба уже близка к 100%. Вопрос заключается в том, есть ли товар, для которого сокращение срока поставки на 15-20 суток оправдывает двух- или трехкратное увеличение стоимости транспортировки. Пока даже в перевозках между Россией и Китаем в основном используется морской транспорт, на него приходится 77% грузов, на сухопутные маршруты через российско-китайскую границу — 21%, а на транзит через Центральную Азию — лишь 2%. От ответа будет зависеть, есть ли реальная экономика в этих проектах или преобладает политическая составляющая — дать выход китайским регионам, обеспечить экспансию китайских компаний на ближайшие рынки.

Но наряду с идеями коридоров возникает и множество небольших реалистичных проектов: логистические терминалы, трансграничные переходы. Это проекты вполне считаемые, там нормальная экономика, и мы ими занимаемся. Рассматриваем логистические терминалы в Астане, проект кольцевой дороги вокруг Алматы, строительство ветровой электростанции в окрестностях Астаны.

— В основном это проекты в Казахстане, получается...

— Есть и в России. Например, обсуждали платную автодорогу от границы Казахстана до Европы, в Белоруссию либо на Финляндию.

— А каковы сейчас перспективы этого проекта?

— Длинный проект, структурируем его, пытаемся на несколько частей разделить. Мы смотрим на какую-то часть этого проекта, не на $10-15 млрд, а на маленький кусок в Оренбургской области. Можем с него начать. Но ясности по этому проекту нет. Еще в России обсуждаем реконструкцию третьего участка ЦКАД протяженностью более 100 км, который соединяет скоростные автодороги Москва--Санкт-Петербург и М7 "Волга", или проект строительства автодороги в обход Хабаровска.

— В новой стратегии говорится о "возможном увеличении числа акционеров ЕАБР" — кто имеется в виду помимо России, Армении, Белоруссии, Казахстана, Киргизии и Таджикистана? Зачем это ЕАБР?

— Есть определенный перечень стран, с которыми у нас наиболее плотные экономические связи в регионе: это Иран, Турция, Сингапур, Израиль, Корея, Индия. Ну и Китай, конечно. Понятно, что с некоторыми странами по политическим соображениям никакие переговоры сейчас невозможны. С другими переговоры были, но пока ничем не завершились — как с Ираном, к примеру. Раньше были переговоры и с Китаем, но китайцы стали развивать АБИИ. Мы не закрытая группа стран, у нас есть интерес к расширению состава акционеров. Если это будет страна с хорошим рейтингом, финансовыми ресурсами, то улучшится инвестиционная позиция банка, он сможет претендовать на лучшие условия привлечения средств. В странах с низким рейтингом может быть больше интересных инвестиционных проектов для российских компаний, казахских. А они, в свою очередь, заинтересованы в привлечении средств ЕАБР.

— Весной белорусский Минфин и ЕАБР подписали соглашение о кредите из средств ЕФСР на $2 млрд на поддержку реформы Нацбанка и правительства. Четверть Минск уже получил, второй и третий транши, на $300 млн каждый, ожидает в июне-июле и октябре — они будут предоставлены? Как вы оцениваете белорусские реформы — и стратегически, и технически?

— Знаете, небезнадежно. Действительно, есть сложившаяся стереотипная модель, что Белоруссия — заповедник социализма, что там какие-либо изменения невозможны и все идет по строго определенным правилам. Но на самом деле ситуация меняется. Основная проблема Белоруссии в том, что она пыталась мерами внутренней бюджетной и денежно-кредитной политики накачивать внутренний спрос, за счет этого поддерживать на плаву неплатежеспособные компании, которые выпускают неконкурентоспособную продукцию, держать высокие зарплаты, избыточное число госслужащих. Это приводит к дефициту платежного баланса, который надо чем-то закрывать. Закрывать как? Внешними кредитами. Логика же стабилизационного кредита в том, чтобы были проведены необходимые структурные реформы: ограничены кредитование экономики, занятость в бюджетном секторе, тарифы на ряд гоуслуг постепенно выведены на уровень самоокупаемости, отменено административное регулирование цен. Считаю, что есть определенные результаты, мы постоянно следим за этим процессом.

— Вы говорили о намерениях ЕАБР участвовать в приватизации в Казахстане и о том, что для вас это скорее интеграционный, нежели коммерческий проект. Подразумевается ли, что вы готовы кредитовать покупателей таких активов?

— Есть перечень организаций, которые власти Казахстана планируют выводить на приватизацию, там много серьезных компаний, процедуры еще не объявлены, тендеры не проводятся. Но есть определенный интерес российских компаний входить в Казахстан, покупать активы — это в первую очередь разные месторождения, полиметаллы, медь, цинк. Есть встречный интерес казахских компаний: одна из них сейчас покупает телекоммуникационные активы в России, другая смотрит на активы в пищепроме. Мы кредитуем приобретение этих активов, так как оно действительно носит интеграционный характер не только на уровне политических заявлений, формируются реальные компании, которые работают и имеют производственные мощности в нескольких странах. Но пока я не скажу, что эти проекты как-то завязаны на приватизацию, скорее это чисто рыночная работа.

— Тогда же вы сказали, что в отношении планов участия ЕАБР в приватизации активов в РФ определенности нет. Появилась ли она и как вы вообще смотрите на планы по продаже крупных госпакетов в нынешней конъюнктуре, в частности в разрезе возможного соинвестирования?

— Приватизированные компании работают эффективнее государственных, так что этот вектор абсолютно правильный, я не считаю, что нужно ждать, пока они подорожают, каждый актив стоит столько, сколько за него дает рынок. Как инвесторы оценивают риски на Россию, такова и цена этих активов. Если есть спрос, то это означает, что инвестор готов принять риск и ожидает, что он будет снижаться. Ничего страшного не произойдет, если инвестор купит по существующей цене — так создается предпосылка для более высоких темпов роста экономики, для интеграции страны в международное разделение труда.

Что касается наших конкретных планов, для нас акционеры поставили приоритет — банк должен работать на интеграционных проектах, это самый главный критерий. Если в приватизации будут участвовать, к примеру, армянские инвесторы или казахстанские, для нас это интересно. Если это просто международный инвестор, то мы можем поучаствовать в таких проектах, но это для нас это не топ-приоритет. Приоритет номер один — интеграция, приоритет номер два — национальные проекты развития.

Интервью взяла Татьяна Едовина