История русского кино в 50 фильмах

Режиссер Вадим Абдрашитов 1976 год Социологическая трагедия

"Труп Полиника лежал у городских стен в поле, оставленный на растерзание хищных животных и птиц. Обречена была душа его на вечное скитание, не могла она найти успокоение в царстве душ умерших. Страдала благородная, готовая на всякое самопожертвование Антигона, видя то бесчестие, на которое обречен был ее брат. Вскоре узнал Креонт, что нарушено его повеление. Кто-то тайно пришел к трупу Полиника и, засыпав его сверху землей, совершил похоронный обряд. Стража сбросила с трупа землю и села невдалеке на холме, чтобы не долетал до нее смрад от разлагавшегося трупа. Вдруг в полдень поднялась буря, вихрь закружил облака пыли по всему полю; когда же промчалась буря, увидела стража склонившуюся над трупом девушку, которая оплакивала Полиника, и скорбный голос ее звучал, как скорбный крик птицы, увидевшей, что чья-то злая рука похитила ее птенцов. Девушка эта была Антигона. Антигона и не думала отрицать своей вины. Смерть не страшит ее, она жаждет смерти, так как жизнь ее полна лишь скорби. Живой будет замурована она в гробнице; не среди людей будет она, а среди мертвых, не будет она принадлежать ни жизни, ни смерти" (Николай Кун, "Легенды и мифы Древней Греции")

"Что ваша Антигона?" — окликает адвоката Ирину (Галина Яцкина) кто-то из коллег в облюбованной юристами кафешке. Чего-чего? Какая такая Антигона? Где дочь Эдипа, бросившая самоубийственный вызов царю Креонту? А где баба-дура Валентина (Марина Неелова), любившая-прощавшая-содержавшая гниду Виталика (Станислав Любшин), да и врубившая вдруг как-то ночью все четыре конфорки, чтобы покончить с ним и собой разом? История Антигоны — гора трупов. Валентина даже жалкого "жиголо" не порешила. "Этим теперешним газом практически невозможно отравить человека!" — радуется потерпевший.

Что, глупость сболтнул юрист, желая ученость показать? Во вселенной Абдрашитова не бывает случайных фраз и лиц. На минуту мелькнувший в кадре человек произнесет пару необязательных слов, а зритель получает его исчерпывающий "рентгеновский снимок". Абдрашитов поднимает случаи из жизни на высоту социологической трагедии. Сквозь потрепанное любовью и тюрьмой, но милое лицо Вали проступает лик жертвы рока. Судебный казус — разведка боем, которую проводит судьба — не Ирины с ее Русланом (Олег Янковский), в котором адвокат изумленно угадывает двойника Виталика,— а самой страны.

Все исчислено и взвешено: "Мене, текел, фарес". Огненная надпись горит не на стене вавилонского дворца, а в московском небе. По воле случая — но ведь у Абдрашитова не бывает ничего случайного — оглашение приговора Вале перенесено на 30 декабря. Странное совпадение: 1976 год начался с "Иронии судьбы", а закончился "Словом для защиты". Тоже новогоднее кино. На Ирине такая же модная песцовая "папаха", как на Барбаре Брыльской. Да, по сути, оба фильма об одном.

Лед между адвокатом и подзащитной ломается, когда Валю осеняет: "Слушай, ты кримплен на Арбате брала два месяца тому назад? А я-то думаю, откуда мне твое лицо знакомо!" Начинается фильм с дружеско-делового разговора Ирины, примеряющей свадебное платье, с портнихой. Валя включает газ, одновременно гладя брюки Виталика, а в решении постелить на кухне, рядом с плитой, нет никакого коварства: просто комнаты только что отштукатурены. Покупая Руслану ботинки, Ирина заглядывает в почти метафизическую бездну: точно так же Валя покупала ботинки своему бессмысленному Федяеву. Пресловутые ботинки сочатся кровью: Валя тайком от любовника сдавала кровь, лишь бы ему ни в чем отказа не было.

Вещи, слишком много вещей.

Диагноз поставлен: СССР стал обществом потребления, не менее победоносного, чем то, о котором шестью годами раньше заговорил Жан Бодрийяр. Страна штукатурит стены в новых квартирах, следит за модой (востроносые ботинки вдруг оказались моветоном), рассматривает витрины, оформленные в угловатом духе советского китча. Страна отмечает семейные праздники в стекляшках кафе: в их немудреном дизайне есть щемящая, ностальгическая прелесть, ощущение ненадежной, но грани между холодом и каким-никаким, но уютом. Страна ездит на курорты: на пляже Валя впервые пригрозит Виталику смертью. Страна закусывает культурой: в коротком дебюте Абдрашитова "Остановите Потапова!" (1973) лжец и приспособленец со смаком потреблял "Гамлета" на Таганке. Страна ездит в загранкомандировки: чашу терпения Вали переполнили слова Виталика о том, что ему "светит" Бангладеш, и потому надо срочно расписаться с другой.

Для Абдрашитова очень важно чувство поколения. Отцы Руслана и Иры с полуслова находят общий язык: у них все общее — война, стройки. Ира с Валей — обе "с 47-го". Символическая дата. И мужественные женщины (символичны слова Вали о том, что у нее "мужская статья: от 3 до 10"), и обабившиеся мужики — советские "бебибумеры". "Дети Победы". Первое поколение, не знавшее голода, войны, страха. Первое поколение, у которого все нормально, которое верит, что нужно и можно просто проживать день за днем.

Руслан вразумляет: "Успокойся! Давно пора успокоиться". Руслан недоумевает: "Чего ты добиваешься? Что ты хочешь изменить?"

Она не может ответить, она сама не знает, что хочет изменить. Что-то. Хоть что-нибудь. Все. Абсолютно все: нормальность внушает Абдрашитову "большевистский" ужас, под ней чудится пропасть. Что — это морок, все живы, на съемках ни один Виталик не пострадал? Ничего, дайте время: нормальность обернется гекатомбой в апокалиптических фильмах "Армавир" (1991) и "Время танцора" (1997). Будут вам и катастрофы, и войны.

В компании однокурсников Ирина и Руслан смотрят любительские съемки студенческих лет (страна потребляет собственное прошлое). Вообще-то смотреть их никто не собирался, они — словно в новелле Стивена Кинга — "случайно" оказались в аппарате, заставили себя смотреть. Чья-то дежурная фраза: "Неужели это я?" звучит зловеще, как в фильме о "похитителях тел". Нет, это не вы. Вас подменили. На студенческих попойках вы были красивы, как поэты-шестидесятники на сцене Политехнического. "Мучили" друг друга стихами и встречали Фиделя Кастро (Фиделем прозовет Абдрашитов, чьи фильмы связаны мириадами рифм, отвоевавшегося в Абхазии героя "Времени танцора"). Пели под гитару о "комсомольской богине" и "последнем троллейбусе" — "тогдашний репертуар", как пренебрежительно бросит кто-то из вас. Тот репертуар давно вышел из моды, как востроносые ботинки, любовь и смерть.

Бежать, надо бежать. Мотивы бегства из мнимо "нормальной" реальности нарастают в советском кино: от фильма Ларисы Шепитько "Ты и я" (1971) до фильма Петра Тодоровского "По главной улице с оркестром" (1986). Но убежать уже невозможно. "Перрончик тронется, вагон останется" — как не пели тоже мечтающие о побеге училки в "Иронии судьбы".