Как европейские монархи мерились дворцами

В XVII-XVIII веках европейские монархи мерились не только армиями и любовницами, но и загородными резиденциями. Застрельщиком этого соревнования стал французский "король-солнце" Людовик XIV, при котором был возведен дворцово-парковый комплекс Версаль. Строительство подобных объектов регулярно опустошало казну больших и маленьких государств, а последний любитель пышных резиденций заплатил за свою страсть престолом и жизнью. Ну а началось все с того, что одного архитектора выгнали с работы за длинный и злой язык.

АЛЕКСАНДР БЕЛЕНЬКИЙ

Архитектор и вилла

Те, кто творит историю, не всегда знают об этом. Часто они просто занимаются своими делами, а история из этого получается уже позже. Вполне возможно, что именно так было с итальянским архитектором Пирро Лигорио. После смерти Микеланджело в 1564 году его назначили руководить строительством собора Святого Петра в Риме. В какой-то момент Лигорио занесло, и он достаточно едко отозвался о Микеланджело и его проекте собора.

Не стоит из-за этого уж очень плохо думать о бедном Пирро. Микеланджело не дожил двух недель до 89 лет и пережил два поколения своих учеников почти в полном составе. Бывший гигантом в эпоху гигантов, последние 40 лет жизни он возвышался над современниками, как Эверест, только если бы он был не в Гималаях, а на равнине среди пологих холмов. Лигорио был его заштатным учеником, и на момент смерти Микеланджело ему было уже за пятьдесят. Провинциал из Неаполя хотел проявить себя, а времени оставалось мало. Вот и высказался в адрес титана, который даже после смерти заслонял ему весь горизонт. Но Микеланджело достал его с того света. Его авторитет был так велик, что у Лигорио начались проблемы.

Беда не приходит одна. В следующем, 1565 году Лигорио на неделю посадили на время следствия по поводу воровства стройматериалов на одной из папских строек. Ничего экстраординарного в этом не было. Архитекторы Возрождения, начиная с великого Браманте, частенько грешили в этом плане не хуже советских прапорщиков и прорабов. Серьезных последствий эта история не имела, но отзыв о Микеланджело ему не простили и от строительства собора Святого Петра отстранили.

Утвердиться в роли папского архитектора у Лигорио не получилось, но у него был запасной аэродром. Еще в 1550 году он сдружился с кардиналом Ипполито д'Эсте. У того была земля в Тиволи, городке недалеко от Рима, где он хотел построить для себя новую виллу. Лигорио стоял у истоков этого проекта, теперь он к нему вернулся. До смерти кардинала в 1572 году он успел проделать колоссальную работу, которая и через сто, и через двести лет не давала покоя разным герцогам, королям и императорам.

Здание виллы строил не Лигорио, но не оно составило славу этого места. На склонах высокого холма под этим зданием он разбил террасы и заполнил все это пространство великолепными фонтанами. Воду для них брали из протекающей неподалеку реки Аньене, которая поступала по специальному туннелю.

Сохранились записи Лигорио, из которых ясно, что он почти обожествлял воду, поклонялся ей и впервые, может быть, со времен античности сделал фонтаны не просто декоративными элементами при архитектурном сооружении, а стержнем композиции дворцово-паркового ансамбля.

Впоследствии вилла не раз переходила из рук в руки, переживала периоды взлета и упадка. Над ней трудились многие, но от исходного замысла Лигорио не отходили. Вода всегда оставалась, по определению Лигорио, душой виллы д'Эсте, а сама она стала постоянным предметом для подражания.

Гравюры с ее изображением расходились по Европе, вызывая чувство зависти даже у монархов. По их заданиям архитекторы стройными рядами заявлялись на виллу д'Эсте. Со временем они построили множество дворцово-парковых комплексов по всей Европе, многократно превышавших оригинал по размерам, но превзойти его в эстетическом плане никому не удалось. Впрочем, большинство монархов эстетика не особо волновала. Тогда не было слова "понты", но явление было и цвело даже более пышным цветом, чем сегодня, благо возможности у властителей были.

Версаль и король

У французского короля Людовика XIV (1638-1715) было тяжелое детство. Отец, Людовик XIII, умер, когда будущему "королю-солнце" было пять лет, а за год до того умер один из самых великих и самый оболганный фактический правитель Франции кардинал Ришелье. Большинство из нас знает кардинала только потому, что он имел наглость мешать Д'Артаньяну и трем мушкетерам с их шпагами и смутным представлением о том, с чего начинается родина, чем кончается и как ей надо служить.

Стоило Ришелье умереть, как усмиренное им дворянство разгулялось, а если гуляют верхи, что остается делать низам? Совместно они отгуляли Фронду. Преемник Ришелье кардинал Мазарини, оболганный Дюма не меньше Ришелье, в конце концов справился с этим восстанием.

Малолетний Людовик XIV играл во всей этой государственной партии роль шахматного короля: сам сделать ничего не мог, но берегли его как зеницу ока, так как, если бы что с ним случилось, последствия могли быть любыми. Однако на бытовом уровне обращались с ним не очень. Достоверно известно, что во время Фронды он спал на рваных простынях. Это есть у Дюма в романе "Двадцать лет спустя", и это едва ли не единственный фрагмент в книге, соответствующий действительности.

Некоторые психологи любят искать корни беспредельной любви Людовика к роскоши в его трудном детстве и в том, что Мазарини до своей смерти в 1661 году не допускал его до реальной власти. Но психологи приписали и Наполеону комплекс маленького роста, хотя для своего времени Наполеон рост имел выше среднего и настолько не был им удручен, что, наоборот, любил появляться в окружении людей гораздо выше него.

Своим первым министром финансов Людовик назначил Кольбера, выдающегося адепта меркантилизма и, соответственно, великого умельца увеличивать доходы и снижать расходы. Много лет они хорошо ладили, но потом Людовик полюбил дорогостоящие войны и охладел к Кольберу, который в какой-то момент стал всегда и во всем виноватым Чубайсом. Причем народ, о котором он как раз по мере сил заботился, возненавидел Кольбера сильнее прочих, считая, что главный разоритель как раз он, а не Людовик.

В конце 70-х годов Людовик, которому было уже за сорок, озаботился тем, чтобы придать своей резиденции в Версале размах, соответствующий его представлениям о себе.

Основное строительство развернулось в 1681-1682 годах. Оно было абсолютно беспрецедентно и по скорости, и по размаху. Огромный дворец жилплощадью 67 тыс. кв. м был окружен колоссальным регулярным французским парком со множеством фонтанов. Замысел корнями уходил к вилле д'Эсте, но это был очень далекий и сильно мутировавший потомок. В художественном отношении он был настолько же слабее творения Лигорио, насколько превосходил его в размерах.

Доживавший последние годы Кольбер, наверное, сходил с ума, наблюдая, как разбазаривается все, что он добыл для Франции. Стоимость реализации проекта Версаля постоянно росла. Связано это было в том числе с тем, что категорически не хватало воды для фонтанов. Дворец практически стоял на болоте, но болотную воду в трубы не загонишь.

Привело это к довольно комичной ситуации. Включить все фонтаны одновременно не могли. Сказать об этом королю — тоже. Поэтому, когда его величество выходил погулять, включали тот фонтан, к которому он приближался. Когда король отходил, специальный гонец галопом по кустам несся к тому фонтану, к которому монарх направлялся.

Но даже самая расточительная экономика должна быть хоть в чем-то экономной. При строительстве Версаля экономили на всем подряд, но только не на том, что касалось короля. Зато для многих придворных, проживавших во дворце, даже закрыть окна было проблемой, что сильно осложняло жизнь зимой.

Тем не менее в целом дворец подавлял своим величием. Фонтаны, когда работали, тоже. Однако ни комплекс в целом, ни какая-то его часть на великое произведение искусства не тянули. Трудно представить себе человека, который, придя в Сикстинскую капеллу, задается вопросом: а сколько это стоит? На вилле д'Эсте это тоже как-то никого особо не интересует. Даже граждане, приехавшие туда, чтобы в каком-нибудь гаджете поставить галочку, означающую "это видел, селфи сделал", оказываются захвачены местными красотами. А вот в Версале вопрос: "Сколько стоит?" выглядит вполне уместным.

Здесь любопытно будет отметить, что больше всего цифр на этот счет дает российский интернет. Раз в пять меньше — американский. Французы, англичане и итальянцы обычно отделываются общими словами или пускаются в частности.

В 1994 году стоимостью строительства Версаля заинтересовался американский телеканал PBS. Оценка обескураживала расплывчатостью: от $2 млрд до $300 млрд. На данный момент нижний предел сильно повысился. Известно, что, если считать в серебряной монете, на основное строительство Версаля было потрачено 10,5 тыс. тонн серебра. Цена на этот металл все время колеблется, нынешняя стоимость такого количества серебра — около $6,7 млрд. Однако эта цифра ни о чем не говорит. Слишком изменился мир, прежде всего количество денег в нем, чтобы можно было так просто все подсчитать.

$300 млрд кажутся суммой более близкой к истине. В данном случае исходят из того, какой процент госбюджета времен основного строительства Версаля ушел на дворец, после чего был вычислен тот же процент французского госбюджета первой половины 90-х в аналогичный по продолжительности период. Эта оценка близка к другой, сделанной по тому же принципу и приведенной в различных российских источниках,— €259 млрд.

Но даже эта цифра не дает полного представления о масштабе таких трат для того времени. К 1681 году Людовик провел две победоносные, но дорогостоящие войны — Деволюционную и Голландскую. В период строительства Версаля Франция войн не вела, но Людовика одолела страсть к воссоединению с территориями, которые он считал французскими. Безо всякой войны в 1681 году он присоединил к своему королевству Страсбург. Также он взял под контроль некоторые голландские территории. В любой момент могла начаться война со всей Европой, уставшей от Людовика. И в такой обстановке он тратил половину государственных доходов на дворец!

Европа действительно вскоре объединила свои силы и нанесла Людовику ряд поражений в последующих войнах, и самая сильная армия ему не помогла. До строительства Версаля это был умный монарх с чувством реальности, но потом он правил еще более 30 лет и оставил страну разоренной в дым.

Дворцы вдогонку

Так или иначе, Версаль остался символом могущества французской короны и не давал покоя другим монархам, которые уже в XVIII веке вдруг как-то разом взялись строить подобные пышные объекты.

Больше, чем у прочих, были заняты Версалем мысли правителя Австрии императора Леопольда I. В 1696 году по его приказу стали возводить комплекс Шенбрунн по мотивам французского дворца. Денег не хватало, поэтому строительство закончилось только в 1713-м, двумя императорами позже, а окончательно достроен он был только в 1742-1743 годах при Марии-Терезии.

В 1738 году испанский король Филипп V, приходившийся Людовику XIV внуком, приступил к строительству дворцового комплекса в западной части Мадрида. Это была явная фантазия на тему Версаля. Однако Филипп был разумным политиком и не спускал на дворец все деньги, в результате чего строительство затянулось. Следующий французский король Людовик XV, племянник Филиппа, любил поиздеваться над старшим родственником. Сам он денег ни на что не жалел. Королевские насмешки были вызваны ревностью. Мадридский дворец был куда больше Версальского. Его площадь — 135 тыс. кв. м. Дворец закончили только в 1764 году, и сделал это уже следующий король Карл III, сыгравший выдающуюся роль в дворцовом соревновании, но об этом чуть позже.

Все эти дворцы, как и Версаль, великолепны, но что-то мешает назвать данную архитектуру великой. Собственно, великих дворцов, в отличие от великих соборов, почти не бывает, потому что во имя господа строят все-таки лучше, чем во имя людей, пусть даже путающих себя с Богом. Исключением являются только те дворцы, которые строились хоть и для людей, но все-таки во имя Бога, но таких после виллы д'Эсте как-то не было.

Императрица и ее забавы

Петр I, которого во всем мире, кроме России, называют только Петром Великим, не был бы собой, если бы не задался целью соорудить свой Версаль. Он и задался, но успел только начать. Это, конечно, Петергоф. Центр композиции — Большой каскад — был закончен еще при Петре; уже при Елизавете Петровне Петергофский комплекс был до неузнаваемости изменен — кроме прочего, перестроили Большой дворец.

Эта слегка забытая императрица, ушедшая в тень воцарившейся вскоре после ее смерти Екатерины II, была по-настоящему одержима строительством грандиозных дворцовых ансамблей. Масштабы этих сооружений настолько не соответствуют народным представлениям о Елизавете, что многие по сей день убеждены, что архитектор Бартоломео Растрелли перестроил Петергоф и возвел Зимний и Царскосельский дворцы по заказу Екатерины. Однако сам избыточно-пышный пестрый стиль, в котором выполнены последние два (в Петергофе Растрелли дали руководствоваться чувством меры, вообще-то свойственным этому крупному архитектору), называют елизаветинским барокко.

Конечно, ближе всего к Версалю — Петергоф. И он же ближе всех европейских аналогов к вилле д'Эсте. Как и там, вода в Петергофе живая, и ее очень много. Объект обращен к морю, да и речек для наполнения фонтанов, спроектированных в разное время разными архитекторами, хватало. На европейский вкус многовато золота, но о вкусах не спорят. В любом случае Петергоф, изначально задуманный как копия, стал новым оригиналом.

От Карла к Фердинанду

Монархи XVIII века уже совсем абстрагировались от собственных народов и вели с ними параллельное существование. Старый фильм "Фанфан-Тюльпан" (как, кстати, и ремейк) замечательно отражает это странное положение вещей. Идет война, но такое впечатление, что никто толком не знает, за что воюет и с кем.

Одной из таких кампаний была война за польское наследство 1733-1735 годов. И хотя наследство было вроде бы польское, воевали за него везде, вплоть до Италии. В результате этой войны произошло много чего, но нас интересует только один довольно странный итог. Герцог Пармский Карл I Бурбон, родственник французских и испанских королей, пошел на повышение — стал королем Неаполя и Сицилии под именем Карл Бурбон и оставил родное герцогство австрийцам.

Надо сказать, что это был один из немногих монархов своего времени, который не просто думал о своих подданных, а думал о них постоянно. Тем не менее он, подобно многим, затеял один из самых масштабных дворцовых проектов в истории.

Карл задумал построить недалеко от Неаполя, в Казерте, грандиозный дворцовый ансамбль и привлек к делу архитектора Луиджи Ванвителли. Строительство началось в 1752 году. Карл вложил в него всю душу, но пожить там ему было не суждено. В 1759 году этот удачливый человек стал испанским монархом Карлом III. Именно он достроил в Мадриде королевский дворец. Объект в Казерте тоже закончили при его жизни в 1780 году, но жить в тамошних покоях довелось уже третьему сыну Карла, ставшему королем Неаполя Фердинандом IV.

Дворец в Казерте получился колоссальным. Его площадь — 235 тыс. кв. м, то есть он в 3,5 раза больше Версальского, и в нем 1200 комнат. Их было так много, что потом измельчавшие неаполитанские короли завели моду — придя к власти, перебираться в новые покои, отделанные уже в ином стиле.

Сам дворец очень хорош, но, если забыть о его размерах, довольно обычен. По крайней мере, для Италии, где только в Риме имеется множество дворцов куда более интересных в художественном отношении.

Тем не менее Ванвителли удалось создать уникальное и сильно недооцененное произведение искусства. Это каскад фонтанов и водоемов, украшенных до странности уместной скульптурой в легкомысленном стиле рококо; объект располагается на трехкилометровом пологом склоне за дворцом. Воды здесь, как и в Версале, не было, и Ванвителли пришлось построить для водоснабжения специальный акведук, сам по себе очень живописный.

Если пренебречь серьезными стилистическими различиями, можно очень условно сказать, что комплекс в Казерте — это как вилла д'Эсте, построенная с древнеримским размахом. Причем изящная и легкая скульптура рококо не позволяет этому колоссальному объекту быть тяжеловесным. Все золото Версаля и Петергофа как-то бледнеет перед ним и даже стирается в памяти, как и на вилле д'Эсте.

Казерта стала последним грандиозным дворцово-парковым комплексом, построенным в Европе. Монархи, существовавшие в параллельном мире, остались в прошлом. Меркантильный XIX век все же дал одного человека, который попытался прошлое вернуть, но это в конечном счете стоило ему жизни.

Сказка о смерти

Баварский король Людвиг II (1845-1886) был нелепым человеком, и искренняя любовь к нему подданных на протяжении всего его бездарного и разорительного правления — один из плохо объяснимых феноменов в истории. Баварцы называли его Unser Kini, что можно перевести как "наш любимый король", только степень нежности в баварско-немецком выражении куда больше.

Между тем сам Kini прожил жизнь, никого, кроме себя самого, в ней не заметив. Управлением государства он почти не занимался, и лучше бы он этого вообще не делал. Никаких талантов у него не было. Он поклонялся композитору Рихарду Вагнеру, но, говорят, был почти лишен музыкального слуха, и в операх его привлекал прежде всего сюжет. Людвиг обожествлял далекое прошлое Германии, причем в мифологическом, а не реальном варианте, и его единственной жизненной целью было воссоздать это прошлое вокруг себя. Тут приходит на ум помещик, упоминаемый в фильме "Формула любви",— тот, что заставил своих крестьян говорить на латыни, чтобы ощутить себя в Древнем Риме. Ну а Людвиг строил себе дворцы. Их условно называют замками, но они отличаются роскошью и весьма дорогостоящи. Таких он отгрохал три.

Замок Линдерхоф, единственный, который Людвиг успел достроить, представлял собой внешне довольно милую загородную виллу. Однако ее фантастически пышное внутреннее убранство уже отдавало китчем — Людвиг попытался воссоздать мир вагнеровских опер, помноженный на собственную буйную фантазию.

Замок Херренкимзее — шалость покрупнее. Это прямой отсыл к Версалю, сильно подпорченный плохим вкусом эпохи и лично Людвига II.

Любимым детищем монарха был замок Нойшванштайн, ставший прообразом замка Диснейленда. Здесь Людвиг, вникавший в самые мелкие детали любого из своих проектов, дал себе волю и разгулялся по-настоящему. Замысел интерьеров, красочных, но аляповатых, по-прежнему вертелся вокруг вагнеровских опер. Внешне Нойшванштайн представлял собой безвкусную и исторически недостоверную, но живописную эклектичную поделку, удачно вписанную в великолепный горный пейзаж.

В этом самом замке Людвиг и был арестован 12 июня 1886 года специальной комиссией, сформированной его собственными министрами, которых он собирался сместить в полном составе. Именно это и было их главным побудительным мотивом, а не то, что Людвигу не было места в новой объединенной Германии, пусть ему и предоставили некоторую автономию.

Комиссию возглавлял известный мюнхенский психиатр Бернхард фон Гудден. У него на руках было медицинское заключение, в котором Людвига объявляли сумасшедшим. Он обвинялся в строительстве замков, разорявшем страну, неучастии в ее управлении и гомосексуализме. Можно спорить о том, был ли Людвиг безумен, и не считать последний пункт преступлением, но нельзя отрицать, что все это соответствовало действительности.

Любопытна позиция Отто фон Бисмарка по вопросу отстранения Людвига. Он вроде бы не одобрял его свержение, но никак ему не помешал, хотя одного его слова было бы достаточно, чтобы короля оставили в покое. Скорее всего, "железный канцлер" не хотел мараться и предоставил делать грязную работу тем, кто и так жаждал ее выполнить.

Уже на следующий день, 13 июня 1886 года, Людвиг погиб при странных обстоятельствах. Его перевезли в небольшой замок Берг, однако взаперти не держали. Вместе с доктором Гудденом он пошел прогуляться по берегу местного озера и не вернулся. Их пошли искать, но обнаружили только трупы на мелководье. Назначенное следствие очень старалось ничего не выяснить, и ему это удалось. Было объявлено, что Людвиг покончил с собой. Вопрос, как он мог утонуть там, где воды было по пояс, так и остался без ответа; почему погиб доктор Гудден — тоже. Неужели решил утопиться со своим пациентом из солидарности? На тот момент всех просто устраивало то, что по-прежнему очень популярный в народе Людвиг сгинул при безобидных вроде бы обстоятельствах.

Между тем пункт обвинения, касавшийся безумных трат на замки, единственным назначением которых было создать мир, в котором королю хотелось жить, был абсолютно справедлив. Влюбленные в Людвига историки утверждают, что он тратил на них свои деньги, но какие могут быть свои деньги у короля? На момент смерти он был должен 14 млн марок, в то время эквивалентных 5 тоннам золота. Не надо хвататься за калькуляторы и считать, сколько это будет сейчас. Полученная цифра — около $220 млн — все равно не даст адекватного представления, какие это были большие деньги для тогдашней Баварии. И кстати, король не собирался на этом останавливаться.

По иронии судьбы Людвиг, разорявший страну при жизни, посмертно ее обогатил. Его замки привлекают толпы туристов. Только в Нойшванштайн ежегодно приезжает около 1,5 млн человек, и билеты здесь недешевые. Кроме того, как и во всякой ловушке для туристов, их здесь всячески освобождают от денег дополнительно. Так что нынешние баварцы с куда большим основанием, чем современники Людвига II, могут называть его "наш любимый король", что, между прочим, и делают.