Наступление большого прошлого
Елена Стафьева о русском авангарде и мировой моде на выставке "Эффект времени"
В Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка "Эффект времени: влияние русского авангарда на современную моду". Выставка, создателями и идеологами которой стали главный куратор музея Мария Насимова и креативный директор ЦУМа Наталья Гольденберг, показывает, каким мощным могло бы быть это авангардное влияние, если бы оно успело состояться.
Картины лентой опоясывают единое выставочное пространство по периметру с трех сторон, а в центре на высоких цилиндрических постаментах — черные манекены в платьях. Концепция выставки сформулирована в анонсе: "Выставка "Эффект времени" обращается к истории искусства через работы ведущих домов моды, которые используют схожие с произведениями русских авангардистов цветовые и композиционные решения, часто прибегая к заимствованию узнаваемых форм, деталей декора и орнаментов". И если русский авангард собран из разных отечественных музеев и частных коллекций, то одежда тут, в соответствии с концепцией, последних сезонов из коллекций ЦУМа.
С точки зрения организации пространства выставка четко продумана (архитекторы Кирилл Асс и Надя Корбут за последние полгода успели сделать пространство еще для двух ярких выставок — "200 ударов в минуту" в ММСИ и "До востребования. Коллекции русского авангарда из региональных музеев" в Еврейском музее): манекены расположены так, чтобы в открывающейся перспективе были видны именно те работы, которые перекликаются с платьями колористически и композиционно. Но значит ли это, что, например, Миучча Прада в своих вещах Prada "весна-лето 2014" с крупными граффити женских лиц вдохновлялась Лентуловым, чей "Портрет двух девушек" (1911, собрание Романа Бабичева) выступает из-за плеча ее пальто? Вряд ли: в пресс-релизе к этой коллекции дизайнер пишет про уличное политическое искусство Лос-Анджелеса, Мехико и Южной Америки. Мог ли русский авангард влиять на уличных художников в этих странах? Мог, наверное, только очень-очень опосредованно — через Диего Риверу, например, и даже Энди Уорхола. Любовь Попова и ее "Живописная архитектоника" 1917 года из Красноярского музея, чьи цветовые квадраты перекликаются с платьем Valentino "весна-лето 2016", вряд ли непосредственно известны Пьерпаоло Пиччоли и Марии Грации Кьюри. Но они точно видели оп-арт Виктора Вазарели и цветные квадраты Паоло Скеджи, на которых, как на весь европейский абстракционизм, заметно повлиял русский авангард. Пожалуй, самое очевидное с точки зрения влияния — это белые шорты и топ Vika Gazinskaya "весна-лето 2014" с супернатуралистическими тополиными силуэтами.
Конечно, русский авангард, главный экспортный товар русского искусства, известен в мире — прежде всего, именами Кандинского, Малевича и Шагала, ну и еще Явленского,— особенно в немецкоязычных странах. И конечно, в любых цветовых полосах и квадратах можно увидеть супрематизм и кубофутуризм, но в пресс-релизах коллекций мы чаще всего обнаруживаем ссылки на имена авангарда европейского.
Но, как это часто бывает, контекст говорит о том, что никак не заявлено в тексте. Глядя на все эти вещи западных дизайнерских брендов и домов моды, вспоминаешь целый ряд мировых выставок, посвященных взаимодействию моды и авангардного искусства. Послевоенный европейский и американский авангард, это революционное, левое и радикальное искусство, отвергавшее декоративность, влияло на такую сугубо декоративную вещь, как мода, самым очевидным образом.
Русский авангард с самого начала нес идею соединения передового искусства, самого модного искусства своего времени, с функциональностью и даже подчеркнутой утилитарностью. Идею новой материальной культуры, нового быта. Художественная артель села Вербовка (и села Скопцы), где работали Александра Экстер и Ольга Розанова, Любовь Попова и Надежда Удальцова и где крестьяне делали сугубо бытовые предметы по их эскизам, существовала еще в 1915 году. И в одной из витрин на выставке можно увидеть декоративную наволочку по эскизу Ольги Розановой, как раз там и сделанную. После революции же случился настоящий бум утилитарности — и примеров тому множество. Для Первой ситценабивной фабрики эскизы тканей рисовали Варвара Степанова и Любовь Попова, Людмила Маяковская 40 лет руководила аэрографическим отделом на Трехгорной мануфактуре и "Красной Розе", Николай Суетин и Илья Чашник работали для Государственного фарфорового завода им. М.В. Ломоносова, Татлин, Родченко и Экстер, в конце концов, создавали театральные костюмы. Все это энтузиастическое жизнестроительство русского авангарда непосредственно формировало советскую моду, точнее, легкую промышленность буквально одну декаду — и перестало на нее влиять уже к началу 1930-х. И выставка "Эффект времени: влияние русского авангарда на современную моду" показывает, каким мощным могло бы быть это влияние и как его, в сущности, не случилось.
Гипнотические полосы Михаила Матюшина ("Без названия") и Константина Рождественского ("Полосатые поля"), белые и желтые зигзаги на эскизе занавеса Александры Экстер к таировской постановке "Ромео и Джульетты", черные, желтые и розовые кривые на эскизах ситца Варвары Степановой и райские птицы на совсем редких текстильных эскизах Сергея Чехонина — все это действительно можно свободно представить себе на кутюрных нарядах Рафа Симонса, на платьях Marni, Christopher Kane, J.W. Anderson, Peter Pilotto, Rosie Assoulin и еще десятка разных брендов. Но если они туда и попадают, то очень-очень опосредованно. Русская же мода только сейчас начинает обращаться к великому наследию русского авангарда — на выставке немного не хватало, например, коллекции Nina Donis "весна-лето 2016", очевидно связанной с русским авангардом, на чьем Mood board — обложка Родченко для поэмы Маяковского "Хорошо!" и его же фотографии Маяковского и Лили Брик с компанией на пляже в Нордернее.
Возможно, именно сейчас русский авангард действительно начнет как-то влиять и на моду мировую — учитывая, насколько в ней стали популярны советские феномены. И тогда можно надеяться на появление второй части этой чрезвычайно познавательной выставки — о том, как задушенный в СССР русский авангард и его материальная культура стали наконец достоянием мировой моды.
Еврейский музей и центр толерантности, до 4 сентября