История русского кино в 50 фильмах

Режиссер Ростислав Горяев 1966 год Кино о гражданской войне в Испании

"Расскажите о них, // По-испански не знавших ни слова // Сначала; неумелых, с трудом постигавших искусство // войны — // Сначала: // как стрелять, как в атаку ходить, как отступать, // Как убивать, как смотреть на убийство — // Сначала, // Расскажите, что были наивны, // Что не сразу привыкли к грубым лицам и резкому тону // команд. // Расскажите, как они молоды были; // Изможденные — в окопах, // Убитые — под оливой на склоне холма. // Все молодые: в бреду, в лихорадке, // Ослепшие — в госпиталях. Все молодые" (Женевьева Таггард)

"Этой ночью мертвые спят в холодной земле в Испании. Снег метет по оливковым рощам, забивается между корнями деревьев. Снег заносит холмики с дощечкой вместо надгробья. (Там, где успели поставить дощечки.) <...> Весной мертвые почувствуют, что земля оживает. Потому что наши мертвые стали частицей испанской земли, а испанская земля никогда не умрет" (Эрнест Хемингуэй)

Эти строки написаны американцами и посвящены памяти американцев — бойцов интернационального батальона имени Авраама Линкольна, павших в обреченной борьбе за Испанскую республику (1936-1939), атакованную мятежниками Франко, Гитлером и Муссолини, преданную западными демократиями. Но кто бы ни писал о той войне, определять национальность автора — дело безнадежное. Одни и те же слова, образы, одни и те же бесспорные и выстраданные истины, от частого повторения вроде бы и утрачивающие смысл.

Для советских людей рассказ об Испании изначально был окрашен "американским акцентом", ассоциировался с интонациями ("Пятая колонна", "Ночь перед боем", "По ком звонит колокол") Хемингуэя. Оригинальному отечественному голосу Михаила Кольцова ("Испанский дневник") не повезло: автора расстреляли, текст надолго забыли. Жан Грива, латышский комсомолец-подпольщик, боец интербригад, узник французских концлагерей, герой обороны (1941) Риги и Ленинграда, в новелле "Ноктюрн" тоже "подцепил Хемингуэя":

— Вы кто такой?

— Латыш.

— Латыш?

— Из Советского Союза.

Отец откинулся на спинку стула, некоторое время пристально разглядывал меня, потом спросил:

— Не врете?

— Нисколько.

— На вас вся надежда, только на вас! <...>

Отец принес третью бутылку вина. Мы распили ее. У меня закружилась голова. Когда хозяин собрался идти за четвертой, я взмолился:

— Может, хватит?

Ростислав Горяев, театральный режиссер и автор пригоршни скромно оригинальных фильмов ("24-25 не возвращается", 1968; "Качели", 1970), экранизируя "Ноктюрн", отступился от милой ему "новой волны", тоже "включил Хемингуэя". Да и как его не включить, если Хемингуэй говорил не столько о войне, сколько о самой простой из простейших вещей на земле — о встрече на войне мужчины и женщины. "Ноктюрн" обнаженно прост. Агония республики свела на одну ночь латыша Жоржа и француженку Иветту. Вторая мировая воссоединила их во французском Сопротивлении и разлучила навсегда: не было в советском кино гибели страшнее, чем гибель Иветты.

Его играл Гунар Цилинский, ее — польская звезда, застенчиво сексуальная женщина-девочка Пола Ракса. Но национальность героев и актеров — чистая условность. В интербригадах у всех была одна национальность: антифашист.

Интонация Хемингуэя идеально совпала с интонацией самой войны: самой простой, самой честной войны на земле. Не первой войны с фашизмом, но первой антифашистской войны. Войны интеллигенции против варварства, поэтов против убийц Гарсиа Лорки. Культура впервые ответила ударом на удар: такого количества художников, как в армии республики (и на ее стороне), не знала ни одна армия мира: Эрнст Буш, Йорис Ивенс, Роберт Капа, Артур Кестлер, Андре Мальро, Уистен Хью Оден, Джордж Оруэлл, Людвиг Ренн, Поль Робсон, Давид Альфаро Сикейрос, Лэнгстон Хьюз. Вирджиния Вулф вопрошала небытие о своем погибшем в Испании племяннике — поэте Джулиане Белле: "Какое чувство он испытывал к Испании? Что заставило его почувствовать: необходимость уйти? Что заставило его сделать это?"

Все очень просто. Война вызвала у антифашистов мира странное облегчение, подобное тому, что вызывает гроза, слишком долго собиравшаяся, но никак не разражавшаяся, отчего воздух становится невыносимо удушливым. Фашисты первыми нанесли удар в Европе — тем лучше: кончено томительное ожидание. Символическая ценность участия в войне сорока тысяч интернационалистов была неизмеримо выше стратегической. Французы и британцы искупали подлость своих правительств, объявивших о "невмешательстве". Немцы переигрывали сражение, проигранное на родине,— их терзал стыд за то, что они сдали Германию нацистам без единого выстрела. Советские советники, танкисты и летчики подсознательно искали счастливую возможность — если умереть, то в бою, а не в подвалах НКВД. Все вместе они придали войне уникальный характер — нравственный.

Странное дело. СССР мог бы говорить об Испании с чистой совестью: только он и Мексика реально помогали борьбе республиканцев. Мог, но не говорил. Да, выходили мемуары вроде сборников "Ленинградцы в Испании"; "испанские дети", эвакуированные в СССР, были не только государственным, но и человечным фетишем; лозунгу "но пасаран" учили в школе. Но романов и фильмов о войне почти не было.

Испанскую тему в кино открыл фильм "Они не пройдут" (1965) по повести "Товарищ Ганс" Александра Рекемчука: австрийский эмигрант, не без труда ставший герою не отчимом, но настоящим отцом, воевал в интербригадах. "Ноктюрн" тему подхватил. Но, что характерно, "Они не пройдут" поставил восточногерманский режиссер Зигфрид Кюн. "Ноктюрн" — фильм Рижской киностудии по латышскому роману. Теме словно отвели некое гетто, выделили лимит в национальных кинематографиях или совместных с другими странами постановках. Фильм Кюна был уникален еще и тем, что говорил без околичностей о терроре 1937 года. Испанская тема как бы уравнивалась с лагерной. В ней тоже было что-то неудобное, неуместное. Ее передоверяли иностранным или полуиностранным товарищам, словно отстраняясь от нее. Это был, пожалуй, один из самых глупых промахов советской культуры. Ведь в мире фильмы об Испании можно было пересчитать по пальцам. И в том самом 1966-м году, когда Горяев снял "Ноктюрн", справедливо ходивший тогда в эстетических и моральных пророках Ален Рене снял фильм об испанском подпольщике под красноречивым названием "Война окончена". Пожалуй, он был прав: неловкость испанской темы объяснялась прежде всего тем, что ее участники упорно отказывались признать свое поражение. Такие упрямцы ни в одном государстве не могут прийтись ко двору.

Михаил Трофименков