Говорит прима-балерина Санкт-Петербургского театра балета Ирина Колесникова

С 23 по 28 августа на сцене лондонского Колизея Санкт-Петербургский театр балета покажет адаптацию новеллы Проспера Мериме "Кармен". Один фунт с каждого проданного билета будет направлен в фонд реагирования международной гуманитарной организации Oxfam, которая обеспечивает беженцев едой, водой и предметами первой необходимости. Прима-балерина театра Ирина Колесникова рассказала специальному корреспонденту ИД "Коммерсантъ" Ольге Алленовой о том, почему отношение к беженцам в мире должно измениться.

23 августа ваш двухактный балет "Ее звали Кармен" впервые покажут в Лондоне. Это не классический балет, и у него необычный сюжет — действие происходит в лагере беженцев в Европе. Почему была выбрана такая трактовка?

К беженцам сегодня очень формальное отношение, для Европы это прежде всего огромная проблема. А мы хотим обратить внимание на то, что это в первую очередь люди — со своими судьбами, историей, переживаниями. Это такие же люди, как мы. И в сегодняшнем мире никто не застрахован от подобной судьбы.

Вы побывали в лагерях беженцев в Сербии и Македонии. Какие впечатления у вас оставила это поездка?

Это было очень тяжелое путешествие, я потом долго восстанавливалась. Потому что разговариваешь с человеком, а он смотрит тебе в глаза и спрашивает: "А вы мне поможете?" А ты понимаешь, что бессилен.

А чего они хотят? Попасть в Европу на постоянное жительство?

Они хотят именно в Германию. Адвокаты, с которыми мы там общались, объяснили: не факт, что в Германии для них лучше, чем в той же Македонии. Просто люди стали заложниками мифов. Люди, которые смогли уехать в Германию, выставляют в соцсетях фотографии, показывая, что жизнь удалась. Они не рассказывают о проблемах. И эта сказочная Германия стимулирует всех остальных на длительное ожидание в лагере в надежде прорваться. Мы были очень удивлены, когда узнали, что только 11 человек из нескольких миллионов подписали бумаги, чтобы остаться в Македонии.

То есть они могут легализоваться и жить в Македонии, но хотят в Германию.

Да, потому что в Македонии нет работы, низкие пособия, а в Германии, как им кажется, все иначе. Но самое ужасное даже не в том, что люди живут месяцами в тяжелых условиях лагеря. Многие семьи оказались буквально разорванными. Эти лагеря в Сербии и Македонии были транзитными зонами, где люди выходили поесть, попить, погулять, кости размять, и направлялись дальше. И вот так они сошли, а занавес опустился. Ворота в старую Европу закрыли. И есть истории, когда часть семьи уехала, а часть осталась — и они не могут соединиться. Я видела семьи, где мама с детьми в лагере, а отец успел на последний поезд в Германию, надеясь, что жена с детьми приедет к нему позже.

Я общалась с молодой женщиной, которая только что родила девочку. Когда они плыли по морю, их лодка перевернулась. Они выплыли, попали в лагерь, но эта женщина плохо себя почувствовала, и они с мужем решили, что он поедет в Германию обустраиваться, а она приедет потом, когда станет чувствовать себя лучше. Но через день после его отъезда границу закрыли. Они общаются только по телефону. Все чиновники, с которыми мы там говорили, сказали: у этой семьи нет пока шансов воссоединиться. И таких семей много. Я видела 20 беременных женщин, попавших в такую же ситуацию. Там очень много детей. В лагере в Македонии дети жили отдельно от родителей: женский корпус, мужской и детский. Даже если у ребенка есть мама, он не находится с ней постоянно, а только встречается. Это очень странно, и я не понимаю, почему их разъединили. В такой травмирующей обстановке ребенку нужна защита, забота, любовь, а он остается один на один с бедой.

К тому же в этих лагерях не проводится никаких образовательных программ для детей. Какой-то досуг им пытались организовать: мелки, краски, бумага, но не было учебных программ, потому что никто не знал, сколько они там пробудут. А многие там живут по два-три года. Растут как трава. Подростки напитываются чувством обреченности, злости, и очень важно, чтобы все это не переросло потом в агрессию по отношению к тем же европейцам. По сути, там растет поколение детей, которые видели бомбежки, смерть близких, разрушение своих домов. Поэтому, мне кажется, необходимо как можно быстрее реабилитировать и социализировать беженцев.

Правда, что там много одиноких детей?

Правда, очень много детей находится в лагерях без сопровождения родителей. Как только я вошла в лагерь, они меня сразу все облепили, кто-то кричит "мама", кто-то просто обнимает. Мне было очень тяжело. Эти дети или потеряли родителей во время переправы в Европу, или у родителей не было денег, чтобы отправиться всей семьей, и они собрали последнее и отправили ребенка — в надежде на лучшую для него жизнь. И вот многие дети в этих лагерях бесследно исчезают. Одна девочка надела мне на палец пластиковое кольцо. А на следующий день она пропала из лагеря. И никто не знал, где она. Я слышала разные страшные версии, вплоть до того что контрабандисты воруют детей, чтобы продавать.

Получается, что Македония вообще не контролирует ситуацию в этих лагерях?

Там все очень странно: никто ничего не знает. Взрослые люди разводят руками, говорят: "Да, это проблема, дети пропадают". И все. Я не понимаю: там же есть полиция, почему она не поставит всех детей на учет? Это огромный нелегальный бизнес. Мы же знаем, что есть определенная такса на то, чтобы человека переправили из Турции или другой ближневосточной страны в Европу. Или из лагеря в Македонии до венгерской границы и дальше. Мне говорили, что такой поход с контрабандистами стоит €250 с человека. За эти деньги никто ничего не гарантирует: человек отправляется в сомнительное путешествие, не зная, выживет ли вообще. Многие люди не выживают, не доходят, и никто за это не отвечает — всем все равно. И точно так же исчезают в лагерях дети. Никому нет до этого дела.

А обратно на родину кто-то из беженцев возвращается?

Они говорят, что их дома сровняли с землей, что назад на войну они не хотят. Я могу их понять.

Там все из Сирии?

Не только. Есть там люди из Афганистана, у них другая история. Им сначала обещали, что в Македонии они получат документы и отправятся дальше в Европу, но, приехав, они услышали, что из Афганистана никого не принимают. И они оказались в подвешенном состоянии.

Вы считаете, что европейцы плохо заботятся о беженцах?

Нет, там сделано все максимально возможное. В Сербии лагерь, конечно, оборудован лучше, но и в Македонии очень старались. Но дело не в условиях, а в том, что нет большой программы по интеграции и реабилитации этих людей.

В Европе сегодня отношение к беженцам неоднозначное, много негатива. С ними связывают грязь, криминализацию, даже теракты. Не страшно на таком фоне делать спектакль о беженцах, которых надо пустить в Европу?

Нельзя все сваливать в одну кучу. Конечно, проблем очень много. Когда в одном месте собирается большое количество людей без дома и без надежды, понятно, что там не будет благополучия. Но основная часть людей в этих лагерях — самые обычные люди: студенты, учителя, строители. Они просто жили своей обычной жизнью, ходили в институт, в школу, на работу, а потом пришла война, и они оказались без дома, работы, еды. И в такой ситуации может оказаться каждый из нас. Потому что война не спрашивает, какой ты национальности и в какой части света живешь.

Вы знаете, что сейчас происходит с теми людьми, которых вы видели в лагерях?

Мы были там в апреле, а в конце мая стало известно, что многие люди из лагерей ушли. Куда — не знаю. Кто-то осел в Македонии. Кто-то ушел с контрабандистами через Венгрию. Меня поразила бумажная карта Европы, которая лежала на столе в лагере на границе с Сербией. Она была нарисована от руки, и на ней был отмечен весь этот путь от войны к миру, со всеми остановками, странами, границами. И вот люди ушли, и никто не знает, куда. И были ли они вообще? А карта осталась. Единственный свидетель.

С какой целью вы поехали в лагеря беженцев? Можно ведь было просто об этом прочитать.

Мы хотели делать новый спектакль, и было очень важно прожить эту историю внутри себя, чтобы донести ее до зрителя, затронуть его, показать Кармен в условиях современного мира — какой она могла бы быть сейчас. Было понятно, что в трагической ситуации, в лагере беженцев, Кармен менялась бы, внутренне росла, и мы хотели показать это развитие. У нас получилась история интересная, необычная, трагическая и светлая. Поездка в лагеря беженцев дала нам живые истории для сценария: и разорванные семьи, и осиротевшие дети, и трагические смерти. По сути, весь спектакль — это живая история современной Европы. Но балет — это искусство условного, и, как прочтут его зрители, я пока не знаю.

Какой реакции вы ждете от зрителя?

Прежде всего хочется оставить ощущение надежды на лучшее.

Несмотря на то что Кармен умирает.

Да, Кармен умирает. Но своей смертью она дает беженцам, пленникам шанс и освобождает их. По сценарию главный надсмотрщик в лагере — полицейский, и он влюблен в Кармен. Он европеец, который видит в своих пленниках только угрозу. Кармен тоже европейка, девушка из обеспеченной семьи, она попадает в этот лагерь случайно, скрываясь от преследования. Она не угнетена морально, у нее нет каких-то душевных мук, хоть она и близка по крови этим пленникам. Но постепенно происходит трансформация ее личности: узнавая этих людей, видя их горе, она пытается им помочь. И, когда она погибает в финале, этот полицейский открывает ворота и выпускает своих пленников.

Мне хочется, чтобы эта история заставила людей по-другому посмотреть на трагедию беженцев, которые оказались совсем рядом с нами. И не только на беженцев. Просто оглянуться вокруг и понять, что и рядом с нами есть люди, которым нужна помощь. В нашем бешеном ритме жизни мы часто не замечаем человеческих трагедий.

Вы классическая балерина, впервые танцуете современную хореографию? Планируете продолжать работать в этом направлении?

Да, такую большую — впервые. Нам, конечно, очень хотелось бы делать современный балет, чтобы труппа имела развитие, чтобы солисты получали новые роли. Но это, к сожалению, получается уже себе в ущерб. У нас частный театр, и мы вынуждены делать продукцию, которую можно потом продавать. А во всем мире наибольшей популярностью пользуется классика, особенно "Лебединое озеро".