В фонде In Artibus открывается выставка нонконформиста Михаила Рогинского (1931-2004) "Прощание с "Розовым забором"", на которой мрачный живописец предстанет в нежном свете.

Инна Баженова, издатель крупнейшей отраслевой газеты в области искусства The Art Newspaper, любит делать выставки вокруг вещей из своей коллекции. "Прощание с "Розовым забором"" — редкое исключение из правил. Картина Михаила Рогинского 1963 года уедет во Францию в рамках крупнейшего переселения отечественного искусства в западные музеи за последние лет тридцать. Директор Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова при помощи Благотворительного фонда Владимира Потанина собрала 250 работ послевоенных художников по частным коллекциям и наследникам, чтобы передать на ответственное хранение в Центр Помпиду. Там эти вещи, как надеется Свиблова и ее соратники, займут достойное место в большой цивилизованной истории европейского современного искусства.

И это художникам, в особенности Рогинскому, действительно нужно. Пристальное внимание, зрительская поддержка и ресурс по продвижению появились у него незадолго до смерти. В 2002 году Третьяковская галерея открыла первую ретроспективу под названием "Пешеходная зона". Ради Рогинского московский Государственный центр современного искусства отменил внутреннее табу на персональные выставки и показал небольшую ретроспективу художника в 2005-м, через год после его смерти. В 2014 году все та же Инна Баженова вместе с вдовой мастера Лианой Шелия-Рогинской создала фонд его имени и делает очень красивую выставку в Венеции, правда, во время архитектурной, а не художественной биеннале. Но пока — и в этом Рогинский не исключение — его наследие остается лишь поводом для острых и точных откликов в медийном поле, а не серьезных исследований, которые для каждого художника являются столь же необходимыми, как подмалевок — для холста. Дрейф "Розового забора" на Запад — это шанс, хотя и ненадежный, такую основу обрести. По крайней мере, чуткий зритель в Европе, обладающий даром экфразиса и навыками интерпретации, не будет превращать принципиально монотонного и брутального художника в розовую девичью игрушку или доброго дедушку, который тасует перед нами заборы, продавщиц, примусы в качестве "актеров в театре мироздания". Нет, если с Шекспира начинать, то весь мир — действительно театр, но у Рогинского как раз суть в том, чтобы избежать всяческой драматургической риторики, которой было так богато и официальное, и неофициальное искусство СССР. Его главной задачей было держать фигуративную живопись в узде банальности, не давать ей хвастаться своими невероятными навыками в деле оболванивания населения, в общем — краска, знай свое место!

Был один период, когда Рогинский в конце 70-х устал от всеобщего непонимания и начал делать то ли символизм, то ли сюрреализм, отдающий модными у широкой публики Тышлером и Фонвизиным, но это продлилось ровно до отъезда художника в Париж в 1978 году. Там Рогинский оставался непонятым, почти не продавался и настоящую славу обрел снова на родине уже в начале XXI века. Для нового поколения поклонников Рогинский выглядел как тропинка между мистицизмом и гротеском лидеров нонконформизма 60-х и интеллектуальным словотворчеством московского концептуализма. И его мощь было действительно легко принять за "настоящее искусство" и сотворить себе кумира, дойдя и до символов бытия. В любом случае выставка картин разных лет, но без "Розового забора", возможно, вернет Рогинского назад из театра в реальную жизнь, а его работы стоят того, чтобы с ними как-то жить.

Валентин Дьяконов

Рубрику ведет Мария Мазалова