Жизнь после корсета
В музеях Кремля открылась выставка "Элегантность и роскошь ар-деко. Институт костюма Киото, ювелирные дома Cartier и Van Cleef & Arpels", посвященная важной главе истории искусства.
Одежда, представленная на выставке в музеях Кремля, напомнила посетителям времена, когда женщина впервые почувствовала себя более свободной
Фото: РИА Новости
"Наша раба, наша половина сделалась нашей ровней, нашим товарищем. Достаточно было преходящей моды, нескольких движений ножницами, главное, открытия, что женщина может заниматься делами, считавшимися до того исключительно уделом сеньора и господина, чтобы было навсегда разрушено социальное здание, терпеливо возводившееся мужчинами в течение тысячелетий" — так Жан Ренуар, сын Огюста Ренуара, описывал свое потрясение от того, что случилось с женскими модами во время Первой мировой. Военные тяготы довершили то, что было не под силу поколениям эмансипе в мирное время. Когда-то девушка, собравшаяся получить университетское образование, носившая — о ужас! — пенсне и блузы, в которых при очень внимательном взгляде в определенных ракурсах можно разглядеть чрезвычайно смутные намеки на мужской крой, была в глазах общества пугалом, комической фигурой, чем угодно, но только не секс-символом. Во время войны женщина-шофер, женщина-рабочий, женщина-почтальон — уже не блажь, а суровая необходимость. Принятая, однако, с воодушевлением и как минимум на десятилетие определившая уже мирные стандарты того, как надлежит выглядеть дамам всех сословий.
Долой корсеты, буфы, турнюры, шлейфы и шляпы размером с чайный столик, да здравствует простой и функциональный покрой и незамысловатый силуэт! В 1900-е стандартная процедура туалета дамы, как с неодобрением вспоминает Стефан Цвейг, выглядела так: "Сначала надо было сзади от талии до шеи застегнуть бесконечные крючки и петли, совместными усилиями прислуги затянуть корсет, а длинные волосы завить при помощи щипцов и уложить локонами, пригладить щеткой, расчесать, и пока парикмахер, приглашаемый ежедневно, шпиговал ее уймой булавок, шпилек и гребней, на нее напяливали множество нижних юбок, жилеточек, жакетов и блузок". В начале 1920-х приходит торжество унисекса — мода на короткие прически, узкие бедра и плоскую грудь.
Но занятнее всего, что эта, в сущности, мода низов, порождение бедности, дефицита, военного кошмара и социальных неурядиц так пришлась ко двору в "ревущие двадцатые" и так уверенно вобрала в себя приметы самой сказочной роскоши. Незатейливые закроечные идеи парижских работниц оборачивались драгоценными портновскими шедеврами из шелка или парчи. С теми же идеями — лаконичность, функциональность, сдержанность линий и объемов — делались усыпанные бриллиантами колье, диадемы и портсигары. Хотя примешивались, конечно, к этой почти конструктивистской ясности всякие туманные и пряные мотивы: отзвуки позднего ар-нуво, искусство дальних стран и цивилизаций, слегка магически переживаемое обаяние технологического прогресса.
Тут все, как и с искусством ар-деко, и именно поэтому моду так уверенно записывают в важные жанры этого искусства. Десятки платьев той эпохи, которые привезли в Кремль из Института костюма Киото (одного из главных собраний этого профиля в мире), и подлинные исторические драгоценности тех же времен, предоставленные домами Van Cleef & Arpels и Cartier, не бессмысленно красивая высокая мода, но феномен и художественный, и социальный. И еще гендерный. Как ни боролись суфражистки и их преемницы за равноправие полов, а женская мода все равно оставалась бесконечно более капризной, декоративной и переменчивой, нежели мужская.