«Слово „мафия“ все чаще заменяет слово „народ“»
16 мыслей о России польского журналиста: 1989-1991 годы
Рышард Капущинский «Империя»
Рышард Капущинский — польский писатель и журналист, ставший известным после выхода книги "Император" (1978), написанной по итогам поездки в Эфиопию и посвященной последним годам и падению власти Хайле Селассие. Принесшую успех тему Капущинский продолжил в своей следующей книге — "Шахиншах" (1982), посвященной падению последнего шаха Ирана, и в третьей — "Империя" (1993), в которой рассказал о закате СССР. В 1989-1992 годах он проехал весь Советский Союз от Магадана до Львова, от Воркуты до Еревана. В книге география перемежается историей, а рассказы о посещенных местах и встреченных людях — историческими экскурсами и собственными воспоминаниями. "Империя" — полутравелог-полумемуар: Капущинский родился в 1932 году в Пинске (в Варшаву его семья переехала после прихода Красной армии), и именно в этой точке завершается его путешествие по распавшемуся Советскому Союзу. На русском языке книга вышла в 2010 году в переводе К. Старосельской и С. Ларина (текст приводится по этому изданию).
Фото: Peter Andrews/Files, Reuters
1
Большую часть времени проводят у телевизоров, так как трансляция заседаний Верховного Совета продолжается круглосуточно. Властителей, принимающих решения о жизни или смерти людей, люди эти никогда в глаза не видели. Следя за ходом прений на собрании высокого ранга, они чувствуют свою сопричастность к чему-то важному. Телевидение придало перестройке масштаб, какого дотоле не знало ни одно событие в истории Империи.
2
Хитроумие подчас проявляется в самых простых вещах. Маневр, обеспечивший большевикам победу, состоял в упразднении купцов (людей независимых, руководствовавшихся законами рынка). Вместо них в лавках разместили служащих — безропотное и послушное орудие власти. Человека за прилавком сменил человек за письменным столом: революция победила.
3
Тысячи жителей российских городов погибли в пламени пожаров. Огню противостояли только каменные церкви и дворцы аристократов. Таким образом, разрушая храмы, большевики не только боролись с религией, но и уничтожали единственные следы прошлого, саму историю. Оставалась пустыня, черная дыра.
4
Как ни странно, дух российской деревни сохранился не на привольных волжских полях, а в многоэтажках новых московских районов: Беляево, Медведково, Гольяново.
5
Западный демократ и московский — это две различные интеллектуальные формации. Западный демократ свободно разбирается в кругу проблем современного мира, он размышляет над тем, как сделать жизнь хорошей и счастливой <...>. Все это пока остается вне поля зрения московского демократа. Его интересует только одно: как свергнуть коммунизм.
6
Этнический homo soveticus — продукт истории СССР, значительную часть которой составляют непрерывные массовые миграции, перемещения, переселения и выселения людей. <...> Одной из целей всего этого было воспитать человека, лишенного корней, оторванного от своей культуры, своего окружения и пейзажа — и потому беззащитного, послушного режиму.
7
В Западной Европе удивлялись, что старые и бедные женщины в Москве (это показывали по телевидению) бросали очередь за хлебом и шли по улицам, скандируя: "Не отдадим Курильские острова!" Но что тут удивительного? Курильские острова — часть Империи, а за строительство Империи эти женщины заплатили высокую цену.
8
Путешествуя по Империи, я обратил внимание на то, что даже в захолустных городках, даже в почти пустых книжных магазинах, как правило, можно купить большущую карту этого государства, на которой весь остальной мир словно бы оттеснен на второй план, на обочину, в тень. Карта для россиян — нечто вроде визуальной компенсации, своеобразная эмоциональная сублимация, а также предмет нескрываемой гордости.
9
Учитывая, что всюду, где возможно, границы защищены плотными рядами колючей проволоки, а железо в скверных климатических условиях быстро ржавеет, можно предположить, что требуется менять сотни, нет, тысячи километров колючей проволоки. Отсюда следует вывод: значительная часть советской металлургии занята производством колючей проволоки. <...> Если все это умножить на годы существования советской власти, нетрудно будет ответить на вопрос, почему в магазинах Смоленска или Омска невозможно купить ни лопату, ни молоток.
10
Местные жители ко всем бедам (даже к тем, виною которым глупость и бездушие властей) относятся так же, как к выходкам всемогущей и капризной природы: наводнениям, землетрясениям или исключительно суровым зимам. Бездумность и жестокосердие начальства для них — очередной катаклизм из разряда тех, на которые не скупится природа.
11
В этой стране все задумано, установлено, устроено таким образом, чтобы обычный серый человек, что бы он ни сделал, в какое бы положение, в какую передрягу ни попал, обязательно почувствовал себя виноватым.
12
Слово "мафия" сейчас стремительно делает карьеру. Все чаще оно заменяет слово "народ". Там, где когда-то жили в "братском согласии" более сотни народов, теперь появились сотни мафий.
13
Вверх по Тверской идут усталые и голодные люди, простоявшие несколько часов в очереди, чтобы войти в Мавзолей и увидеть Ленина. Идут, чтобы встать в другую очередь — в "Макдональдс", за гамбургером с кетчупом и жареной картошкой.
14
Я приехал в Воркуту, чтобы увидеть забастовку, но также из желания совершить паломничество. В воркутинских лагерях погибли сотни тысяч людей. <...> Больше всего узников погибло при строительстве железнодорожной ветки, на которой ныне отсюда вывозят уголь в Архангельск, Мурманск и Петербург. Именно на этой стройке один из чинов НКВД крикнул заключенным: "Не хватит шпал? Наплевать! Используем вас вместо шпал!"
15
Лютый мороз, объясняет мне Таня, узнаешь по тому, что в воздухе висит светлый поблескивающий туман. Когда человек идет, туман вокруг него расступается — получается вроде как коридор в форме фигуры этого человека. Идешь дальше, а коридор остается. <...> Если утром нет никаких коридоров, по высоте соответствующих росту школьников, значит, мороз такой сильный, что уроки отменили и дети сидят дома.
16
Никакой Лувр, никакие замки на Луаре не могут доставить столько приятных и незабываемых впечатлений, сколько мрачная и убогая гостиница "Воркута". Въезд в Лувр из Парижа — это не перемещение с земли на небеса, а попадая с улицы в вестибюль воркутинской гостиницы, чувствуешь, что ты попал в рай. Вестибюль спасает нам жизнь, ведь здесь тепло, а тепло в этих местах — самое ценное.