Адвокат Сергей Замошкин не видит реальных изменений к лучшему в состоянии следствия за полвека

Новые возможности, увы, не сделали следователей самостоятельными

Сергей Замошкин, адвокат

О следствии и следователях знаю не понаслышке. Да, сейчас, и уже как 26 лет, я адвокат, специализируюсь на уголовных делах и, конечно же, вижу работу следователей, часто общаюсь с ними — моими основными оппонентами. Но ведь когда-то и я был ровно тем же, кто и они,— следователем. Все началось в далеком 1970 году, когда я стал следователем прокуратуры одного из московских районов и протащил лямку рядового "следака" 5 лет. Потом была карьера прокурора, но опять "следственника" — надзирающего за следствием в органах внутренних дел — от заместителя прокурора района до прокурора управления Генеральной прокуратуры СССР. И только в 1990 году, когда адвокатура получила хоть какие-то полномочия на следствии, я стал адвокатом.

И сейчас, ознакомившись с "Аналитическим обзором", могу уверенно констатировать, что за прошедшие почти полвека, хотя сменилось уже много поколений работников, никаких радикальных перемен на следствии по вопросам, затронутым в обзоре, не произошло. Напротив, в который раз убедился, насколько неповоротлива наша судебно-следственная система, как крепко она закостенела в своих бюрократических привычках, как удивительным образом сохранилась психология самих следователей.

Например, и раньше женщин-следователей было достаточно много (причем, полагаю, это была, как всегда, не слабая, а лучшая половина), и тогда карьера следователей развивалась, как правило, в одном регионе (любые попытки перевести даже самого лучшего следователя в другой город во все времена упираются в вопрос о предоставлении ему жилья, а его именно для следователей никогда не хватает!), а образование следователей органов внутренних дел большей частью было не образцово-университетским. Результаты исследования показывают: к лучшему ничего не изменилось. Причем не только в вышесказанном, но и в гораздо более важном — в роли следователя как важной и самостоятельной фигуры в уголовном процессе.

Это тем более удивительно, что в памятные мне 70-е и 80-е годы прошлого века важнейшие составляющие работы следователей были абсолютно другими. Первое и главное: тогда на всем протяжении предварительного следствия в суд следователь не обращался никогда — все решалось в прокуратуре, а в суд направлялось только уже оконченное расследованием дело после утверждения прокурором обвинительного заключения. Второе: трудно поверить, но адвокаты до 1990 года не были реальными процессуальными противниками следователей, они в предварительном следствии почти не участвовали — защитников допускали только после окончания расследования, для ознакомления с материалами уже законченного дела. Исключение составляли уголовные дела в отношении несовершеннолетних и о преступлениях, по которым была предусмотрена тогда действовавшая смертная казнь, но и в этих случаях следователи хитрили и делали все возможное, чтобы оттянуть встречу обвиняемых с адвокатами.

Казалось бы, передача четверть века назад огромных полномочий от прокурора в суд, который теперь не только решает вопросы об арестах и обысках, но разрешает жалобы на все решениях следователя, затрагивающие основные права обвиняемого, должна была радикально изменить систему "мер и противовесов" и уж тем более психологии следователя. Но нет, оказывается, ничего не изменилось.

Не секрет, что суды сейчас в абсолютном большинстве случаев встают на сторону следствия и даже, парадокс, в случае расхождения позиций прокуратуры и следствия чаще выбирают сторону последнего. Логично было бы, что теперь следователь работает "на суд", который и есть вершитель судеб по расследуемому делу. Но, как и раньше, мнение непосредственного начальника сейчас гораздо важнее для следователя — ведь он привык к нынешней роли суда, как некой детали одной бюрократической машины. Иногда дело ограничивается передачей следователем судье флешки с текстом предлагаемого решения, и текст этот, конечно, утвержден начальником следователя.

Официальная статистика подтверждает, что оправданий в российских судах менее одного процента от рассмотренных дел. И тут хочу вспомнить забытое старое. Да, и в советское время оправдательных приговоров тоже почти не было, но существовала и вполне "успешно" действовала практика возвращения судами уголовных дел на дополнительное расследование. Фактически это и были завуалированные оправдательные приговоры. Суды как бы признавали, что вынести обвинительный приговор они не в состоянии, а поэтому перелагали на следствие и прокуратуру бремя дальнейших решений по таким "бракованным" делам. Надо заметить, что сам факт возвращения дела на дополнительное расследование был весьма болезнен и для следователя, и для следственного органа, и для прокурора, а поэтому иногда был поводом и для кадровых решений. Действовала до начала 90-х годов и известная статья 6 УПК РСФСР, которая позволяла с согласия прокурора прекратить уголовное дело вследствие некоего "изменения обстановки", фактически реабилитируя обвиняемого.

Сейчас таких возможностей для "компромиссного" решения об "оправдании без оправдания" нет, и суды, похоже, иногда вынужденно выносят обвинительные приговоры даже по недоказанному обвинению, назначая или наказание, не связанное с лишением свободы, или ограничиваясь уже отбытым сроком нахождения за решеткой. В результате нет и повода для выводов о некачественности проведенного расследования, некомпетентности следователя и его начальника, что, соответственно, не способствует профессиональному отбору кадров.

Сергей Замошкин, адвокат
Ни материально, ни морально работа следователя надлежаще не оценена. Да и кто объективно ее может оценить? Объективные критерии так и не выработаны

Прокуратура сейчас лишена своих полномочий на следствии, когда-то всеобъемлющих. Если ранее, помню, позиция надзирающего прокурора была решающей по расследуемому уголовному делу, то сейчас определяют все именно указания начальника следственного органа — у него теперь огромная власть. Очевидно, что внутриведомственный контроль всегда менее эффективен, чем "взгляд со стороны", который когда-то и обеспечивала прокуратура. Поэтому нынешняя ситуация не могла не отразиться на качестве следствия.

Теперь об отношениях адвокат-следователь. Казалось бы, сотрудничество, пусть вынужденное, должно было все же случиться. Но нет, по сути ничего не изменилось: адвокаты, как полагают следователи, мешают их работе. Отношение к ходатайствам адвокатов у следствия с каждым годом становится все более демонстративно негативным. В итоге сегодня соревнование между следователем и адвокатом в предоставлении доказательств по делу в ходе следствия попросту невозможно: любые, даже самые мотивированные предложения защиты следствием отметаются и, как правило, безмотивно. А жаловаться на следователя его начальнику — заведомо неэффективно. Такие вот отношения...

Претензий у меня и у моих коллег к следователям много. Но, парадокс, мне бывает их и жалко. Еще в 60-х годах на лекциях на юрфаке в МГУ я слышал, что для надлежащей работы следователя у него обязательно должен быть помощник. Ну и где этот профессионал, могущий снять со следователя несвойственные тому организационно-технические функции? Говорили и о том, что у каждого следователя должен быть свой рабочий кабинет. Риторический вопрос: и где это обеспечено? Помню, что в столичном главке однажды пришлось участвовать в допросе свидетеля-японца в кабинете размером три на три метра. Там кроме меня, допрашивающего, допрашиваемого и двух (!) переводчиков было еще два других следователя, один из которых тоже кого-то допрашивал, но по иному уголовному делу, а иногда еще заглядывала и симпатичная девушка-стажер, интересующаяся, увы, не адвокатом, а японцем. А очереди в следственные изоляторы! Ведь не только мы, адвокаты, бедствуем в них, но и следователи...

В органах внутренних дел следователь был, есть и, надеюсь, будет та самая "белая кость": именно этот юрист с высшим образованием, действуя в соответствии со сложной процедурой, установленной Уголовно-процессуальным кодексом, завершает работу многих служб ведомства и иногда ставит в ней точку, например прекращает уголовное дело, а чаще способствует принятию решения по уголовному делу судом, где такая точка ставится. И дела такие бывают сложные и важные: о здоровье пострадавшего, его жизни, имуществе, часто весьма большом... В соответствии с буквой закона следователь уполномочен "самостоятельно направлять ход расследования". Никакие аппаратные чины МВД не обладают такими полномочиями. Казалось бы, эта работа престижна и должна быть надлежаще оценена государством. Но на деле все далеко не так. Ни материально, ни морально (какие уж тут позитивные эмоции, когда тобой постоянно командует начальник отдела, а власти уже много лет грозят слить все следствие в одну суперсистему, где свой профессионализм придется доказывать новым начальникам!) работа следователя, по-моему, надлежаще не оценена. Да и кто объективно ее может оценить? Объективные критерии так и не выработаны. Поэтому многие профессионалы попросту дожидаются выслуги лет и ухода на пенсию.

Мой вывод безрадостен: никаких реальных изменений к лучшему в состоянии следствия за полвека в нашей стране так и не произошло. Да и как им произойти в нынешней системе правосудия — при всегда предсказуемых результатах рассмотрения уголовных дел в судах, а поэтому всегда "отличном" качестве расследования. Возникает крамольная мысль: может, следователи не так уж и важны?..