Изабель Юппер об умении преодолевать трудности

63-летняя Изабель Юппер — самая занятая французская актриса. За год Юппер снимается в трех-четырех фильмах, последний из которых, «Она», уже вышел на российские экраны, став поводом для разговора о творческом методе режиссера, отсутствии чувства страха у главной героини и истинно французских чертах характера.

Воскресное утро на Лазурном Берегу. Вчера на Каннском фестивале прошла премьера нового фильма режиссера Пола Верхувена «Она», чем-то похожего на его же культовый фильм «Основной инстинкт», только во французском варианте и с Изабель Юппер в главной роли. Возможно, картина вызовет скандал. Ведь в Америке, где планировали снимать фильм, ни одна актриса не решилась сыграть женщину, которую насилуют. Юппер мужества не занимать. Она не только блестяще исполняет эту сложную психологическую роль, но и создает в своих последних работах очень точный образ женщины среднего возраста — сильной, мужественной, яркой и желанной.

Поскольку родной язык актрисы — французский, в интервью она часто переходит на него с английского и иногда кажется резковатой. Но как только понимает, что собеседника интересует ее работа, а не расспросы о семье, детях, внуках и спутнике жизни, сразу становится дружелюбной и словоохотливой.

— Вы не опасались сниматься у Пола Верхувена, зная о его имидже? Его часто называют женоненавистником.

— Мне всегда смешно, когда создается ложное впечатление о людях, о которых мы ничего не знаем. Всем и всегда, например, казалось, что режиссер Джон Форд олицетворяет реакционного американского патриота. Кстати, его тоже называли женоненавистником. Но недавно я посмотрела его кавалерийский вестерн и убедилась, что в нем на удивление много социалистических идей. То же самое я могла бы сказать и о Поле Верхувене. Мне Пол никогда не казался женоненавистником. Наоборот, я считаю, что он обожает женщин, потому и снимает более охотно фильмы именно о них.

— Вы смотрите черно-белые американские фильмы? Картины Джона Форда?

— Я приобрела кинотеатр, бывший Action Christine, в шестом округе Парижа, который мы с сыном переименовали в Christine 21. Теперь сын занят составлением программы, а я ему помогаю. Знаете, я ведь таким образом познакомилась с Верхувеном. Была еще совсем девчонкой, и однажды меня попросили выступить перед показом фильма на вечере во Французской синематеке. Этот фильм оказался одной из ранних работ Верхувена — «Турецкие наслаждения» 1973 года. Все его тогда приняли за порнографию и однажды даже показали в одном из парижских кинотеатров, где крутят порно. А мне, напротив, этот фильм очень понравился. И ничем он мне порнографию не напоминал. Кстати, именно из-за него я решила стать актрисой.

— В картинах Верхувена часто присутствует нагое тело, вспомним хотя бы «Основной инстинкт» или «Шоугёлз». В новом фильме тоже есть несколько неоднозначных сцен.

— Эти сцены минималистичны, все же я не играла шоу-девочку. Но в такой роли, как эта, где женщину подвергают насилию, очень сложно об этом рассказывать, никак не намекнув на акт насилия. Я актриса и не испытываю неловкости, если по сценарию должна раздеться перед камерой.

Я актриса и не испытываю неловкости, если по сценарию должна раздеться перед камерой.

— Почему же столько американских актрис отказались от роли у Верхувена, который 25 лет проработал в США? Ему ведь пришлось переехать во Францию и снять там свой первый французский фильм.

— Исказить и превратить в карикатуру можно все. Кто-то высказал мнение, что Верхувен снимает картину про извращенную женщину, которую насилуют, и она влюбляется в своего насильника. В Америке люди слишком щепетильно относятся к своему общественному имиджу. Тем более что по сюжету изнасилованная женщина, вместо того чтобы сообщить полиции о происшедшем и вести себя так, как это делало бы большинство оказавшихся в такой ситуации, решает действовать нетрадиционно и самостоятельно. Верхувен терпеть не может шаблонов, кроме того, ему свойствен своеобразный многозначительный юмор, которого в США, видимо, не понимают. Вот он и приехал во Францию. Так даже лучше для него. У нас больше уважают интеллектуальных режиссеров.

— Вы присутствуете в каждом кадре. Наверное, непросто быть задействованной в каждой сцене?

— Почти в каждой. В фильме снимались и другие актеры. Мне нужно было оставить место и для них. (Улыбается.) Но мне нравятся такие интенсивные съемки. Они чем-то напоминают живопись моих любимых импрессионистов. Мазок за мазком художник постепенно создает картину. Так и я, кадр за кадром, словно скульптор, леплю своего персонажа, а зритель наблюдает, как героиня меняется на глазах. Конечно, съемки оказались утомительными. Но сейчас у меня есть на это время. Дети выросли, живут отдельно, я снова начала больше сниматься.

— Помимо кино вы работаете и в театре. И потом дети действительно выросли, но появились внуки. Откуда берутся время и силы?

— У меня одна внучка от дочери Лолиты. Но времени на работу вполне достаточно. Дело в том, что мне не тяжело работать. Работа и частная жизнь для меня совершенно разные вещи. Я их строго разделяю. Как только заканчиваются съемки, сразу переключаюсь на дом, не тратя сил на размышления и анализ. Кроме того, снимаюсь в основном во Франции, а значит, не теряю времени на разъезды.

— У Верхувена вы сыграли женщину сильную, оригинальную. Чем привлекла вас эта роль? Есть ли что-то общее между вами?

— Ни одна из моих героинь не похожа на меня. Все они придуманы режиссером и к моей реальной жизни никакого отношения не имеют. Моя героиня, Мишель, живет одна в большом доме и возглавляет компанию по созданию компьютерных игр. В романе Филиппа Джиана «Ох», по которому снята картина, она стоит во главе телевизионного канала. Но ни того ни другого я бы не потянула. Более того, у нее абсолютно отсутствует чувство страха. После того как ее насилуют в собственном доме, она продолжает там дальше жить одна. Я такого даже представить себе не могу. Конечно, у нее другой характер, хотя она из того же буржуазного парижского круга — к счастью, у меня не было отца — серийного убийцы, как у нее. Интересно, что трудное детство не испортило ее, лишь добавило жесткости, сделало решительной и непреклонной. К тому же она очень ясно мыслит. Не скрывает своей точки зрения и часто выкладывает все напрямую.

— Кажется, не очень французская черта…

— Вы правы, французы не любят прямо высказывать свои мысли. Они будут ходить вокруг да около, предпочитают хранить тайны, скрывать мысли и терпеть не могут выяснения отношений. У моей героини все по-другому. И все же Верхувен снял очень французский фильм. Особенно это заметно в сцене праздничного рождественского ужина. Меня, например, она заставляет вспомнить о режиссере Клоде Шаброле. Очень узнаваема и парижская буржуазия, ее достоинства и недостатки…

— И ограниченные мужчины…

— Они не то чтобы ограниченны, но слабы и беспомощны. Это частично отражено в сюжете романа, сфокусированном на трех-четырех сильных героинях. Но в этом чувствуется и стиль Верхувена, который обожает снимать фильмы о сильных женщинах. Он говорит, что только сильные женщины способны преодолевать трудности, о слабых снимать неинтересно. А может быть, в современном обществе действительно больше решительных женщин, чем мужчин. Ведь женщинам веками приходилось терпеть и преодолевать больше трудностей. Отсюда и сила характера.

— Как вам ваша роль «дивы французского кинематографа»?

— Дивы? Вы, должно быть, шутите? Я слишком горда, чтобы окончить жизнь карикатурой. Кроме того, у меня бледное и ничем не примечательное лицо, которое не слишком запоминается.

Я слишком горда, чтобы окончить жизнь карикатурой. Кроме того, у меня бледное и ничем не примечательное лицо, которое не слишком запоминается.

— Неправда! И все же вас не смущает, что вас так воспринимают?

— Внешность никогда не являлась для меня серьезной причиной для переживаний. Наоборот, иметь не слишком приметные черты даже выгодно для актрисы. Можно играть разные роли у разных режиссеров, не боясь, что на тебя навесят ярлык. Кроме того, красота на экране зависит от таланта визажиста. А также от освещения, размещения камеры и не в последнюю очередь от отношения к тебе режиссера.

— Как насчет одежды, которая меняет имидж? Особенно если вспомнить, что у Парижа монополия на моду.

— Не думаю, что у нас монополия на стиль. Однако уверена, что она есть у нас на талантливых актрис (смеется), а также хорошие драматические фильмы. Хотя как можно точно определить, хорош фильм или плох? Все относительно. Фильм — это эстетическое переживание. Правдивость рассказанной в нем истории не имеет никакого значения. Важны эмоции. В этом и состоит суть художественного кино. А не в том, какой урок оно вам преподаст.

— Как-то вы сказали, что жизнь — постоянный риск и надо жить рискуя, а женщины, подавляющие свои желания, убивают себя. Изменились ли ваши взгляды с возрастом?

— Не помню, чтобы я такое говорила. Но, судя по содержанию, могла сказать. Убеждена, что надо жить рискуя. Причем с возрастом рисковать следует больше. И не только потому, что прибавилось жизненного опыта, но и потому, что сократилось отведенное нам время. Поэтому я предпочитаю играть сильных женщин, которые не бегают за мужчинами, для них важнее самореализация и самоуважение. И если мою героиню оставляет мужчина, она не убивается, а расправляет плечи и говорит: «Наконец-то я свободна!» Она живет не для того, чтобы страдать. И утраты она использует, чтобы переработать этот опыт и начать жить лучше.

— Как вы относитесь к тому, как время обходится с внешностью и красотой? Есть ли у вас секреты ее сохранения?

— Наверное, все актеры в той или иной степени влюблены в себя, даже если это не всем хочется признавать. Иначе они не смогли бы выходить на сцену. Для меня красота или молодость не внешние черты, а душевное состояние. Не думаю, что у меня есть особые секреты сохранения молодости, но есть одна черта, которая поддерживает во мне интерес к жизни. Я страшно любопытна, часто удивляюсь жизни и тому, что со мной в ней случается!

____________________________________________________________________

Татьяна Розенштейн