Культурная политика

Даже не самые судьбоносные кинематографические события вызывают горячую реакцию в социальных сетях — одно из подтверждений того, что кинематограф в Год кино еще кого-то интересует.

В сентябре в центре внимания оказался фильм Андрея Кончаловского "Рай": сначала он получил "Серебряного льва" за режиссуру на фестивале в Венеции, а вскоре был выдвинут российским кандидатом на "Оскар" в номинации "Лучший фильм на иностранном языке". Тут же Кончаловскому припомнили, что всего два года назад завязывался аналогичный сюжет, но повернулся иначе. Его картина "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына" была удостоена в Венеции той же награды. Однако автор отказался выдвигать свою работу на премию Американской киноакадемии. И даже "наехал" на эту премию со словами: "...она создает иллюзию мирового признания и является как бы свидетельством бесспорных качеств кинопроизведения, что естественно, не факт". Напомнив, что в последние годы достаточно резко критиковал пагубное влияние коммерческого американского кино, именитый режиссер пришел к выводу, что бороться за обладание премией Голливуда ему представляется "просто нелепым".

Внезапный прилив патриотизма? Но посмотрим на ситуацию с прагматической стороны. "Белые ночи..." задуманы и сняты в аутентичной русской деревне в традициях документализма и европейских новых волн — тех самых традициях, что определили в свое время трудную судьбу и запоздалое признание картины того же автора "История Аси Клячиной". Таким фильмам ни тогда, ни сейчас не дано ни малейших шансов просочиться через сито оскаровских критериев. И Кончаловский совершенно здраво рассудил, что нет никакого смысла выдвигаться: зачем заведомо проигрывать?

Только наивный мог поверить в приведенную (в письме к российскому оскаровскому комитету) "патриотическую" аргументацию. Тем более от режиссера, знающего Голливуд не понаслышке и снявшего там не худшие свои фильмы. А когда спустя два года после "Белых ночей..." появился "Рай", его автор прекрасно примирился с "голливудизацией российского рынка" — потому что этот фильм снят в совершенно другом жанрово-стилистическом ключе и вполне может приглянуться академикам "Оскара". Картина о роковом сплетении судеб в вихре Второй мировой жестко выстроена по драматургии и режиссуре, в ней сведены воедино интеллектуальная метафора с жестокой мелодрамой и психотриллером. Last but not least: это кино о трагедии холокоста, в которой проводится непрямая, но явная параллель между сталинизмом и немецкой утопией нацистского "рая".

И все-таки на первом плане в картине Кончаловского — самопожертвование русской женщины, образ которой вдохновлен реальной героиней французского Сопротивления Верой (Вики) Оболенской. На этом фоне особенно комично прозвучало высказывание на одном из многочисленных круглых столов (их только ленивый не организует), посвященных пресловутой теме "Международная судьба российского кино". Не называю автора этого высказывания, поскольку оно попало в прессу записанным с голоса и неотредактированным. Но суть его вряд ли искажена. "Это неозвученный заказ международных фестивалей — попробуйте послать на любого ранга международный фестиваль хороший фильм про хороших людей, живущих в России. Он никому не нужен. А если там будет про то, что народ подавляют, солдаты мерзавцы, жизнь ужасна, полицейское государство и прочее — фильм пройдет и даже может получить приз. Русофобия не выдумка. Это инструмент политической борьбы".

Русофобия, несомненно, инструмент, хотя, подозреваю, ее порождают и приводят в действие как раз подобные параноидальные заявления в духе терминологии холодной войны. Только как быть (что далеко ходить) с украинофобией? Фильм "Племя" Мирослава Слабошпицкого получил мировое признание и огромный резонанс, между тем жизнь на Украине (если фильм рассматривать как проекцию жизни в данное время в данной стране) совершенно ужасна: она контролируется криминальными паханами, девушек обращают в проституток и т. д. А вот образчик торжествующей англофобии: в Канне побеждает британский фильм Кена Лоуча "Я, Дэниел Блейк". Его герой, потерявший здоровье рабочий, живет в страшной стране, где правят бал бездушные бюрократы, получить госпособие невозможно и за углом притаилась смерть. Франкофобы наверняка порадовались фильму Эмманюэль Берко "Дочь Бреста", открывавшему в прошлом месяце фестиваль в Сан-Себастьяне: там вообще про врачей-убийц и фармацевтов-дельцов, не один год державших под прицелом целую нацию.

Уж не говорю про документальное кино. Например, в фильме "Дугма" Пауля Рефсдала, только что награжденном на фестивале "Послание к человеку", один из героев вполне себе европейских кровей, собираясь в шахиды, говорит: "Ну вы ведь понимаете, в Англии жить совсем невозможно". Экстремальный случай, но кинематограф и в эти опасные зоны обязан заглядывать, особенно документальный. Альтернатива хорошо знакома по советскому опыту — цензура и лакировка действительности ради поддержания "позитивного имиджа".

Как страшно жить. Везде и всюду. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть на просмотр каждого второго фильма каждого первого международного кинофестиваля. Да они просто превратились в паноптикумы хоррора, эти фестивали. Нечего удивляться: посмотрите, что происходит кругом, именно эти драматические конфликты питают кинематограф, а не трогательные истории про симпатичных людей. Впрочем, из правил бывают исключения. Пример — те же "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына": хорошее кино про хороших русских людей, ухитряющихся быть счастливыми, несмотря ни на что. И надо же — награждают.

Наоборот, не вызвал полного понимания, хоть и удостоился престижной премьеры на фестивале в Торонто фильм Алексея Мизгирева "Дуэлянт". А ведь образ России XIX века в этой картине довольно-таки мрачный и вовсе не великодержавный, не православный, не народный, что уже само по себе по нашим временам выглядит определенной смелостью. Петербург утопает в непросыхаемой грязи, великая княгиня спит с циничным заказчиком убийств, а русские дворяне, кичащиеся кодексом чести, ведут себя так, словно это братки "лихих девяностых" или головорезы-авантюристы на Диком Западе. Но ведь и вестерны сегодня снимают преимущественно Тарантино да ему подобные, и архаичная Америка показывается вовсе не как утраченный рай, а как зловонная преисподняя. "Дуэлянт" вполне вписался бы в новейшие тренды мирового постановочно-костюмного кино, если бы появление такого фильма именно из России не выглядело непривычной экзотикой. Ведь по-прежнему, как это ни странно, на подсознательном уровне работают "позитивные" стереотипы: русская ширь, степь, зима, водка, цыгане...

Ничего этого, надо отдать ему должное, нет в "Дуэлянте". Мизгирев с присущим ему вкусом к брутализму выдает высокобюджетный костюмный "авторский нуар", жанровый и эстетский одновременно — большая редкость в наше экономичное время. И если бы такого рода опыты продолжились, наши режиссеры младшей и средней генерации, глядишь, преодолели бы свойственную им аутичную зажатость и постепенно сформировали солидную национальную киномифологию. Пока же — в ее отсутствие — мы довольствуемся либо примитивными, либо малыми формами и почти смирились с тем, что "русофобы" не жаждут видеть большое русское кино в международном кинопространстве. Разве что снимет нечто новенькое Кончаловский. Или Сокуров. Или Звягинцев.

Андрей Плахов