Глава ФАНО рассказал "Ъ", как идет реформа РАН

Ровно три года назад, 25 октября 2013 года, было создано Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). По закону "О реформе РАН", Российская академия наук, медицинская и сельскохозяйственная академии вошли в единую РАН, а ФАНО было поручено контролировать имущество академии. Глава ФАНО МИХАИЛ КОТЮКОВ рассказал корреспонденту "Ъ" АННЕ МАКЕЕВОЙ о том, удалось ли агентству решить поставленную задачу и каковы перспективы развития российской науки.

— Насколько удалось реализовать цели и задачи, которые ставились перед агентством три года назад?

— Три года назад планировалось, что мы наведем порядок в имущественном комплексе РАН — обеспечим регистрацию права собственности РФ. В конце 2013 года в реестре федерального имущества была зарегистрирована только треть объектов, а сегодня туда внесено больше 90%. Большой блок работы был связан с регистрацией за академическими институтами прав оперативного пользования этим имуществом. Думаю, что к концу года мы закроем этот вопрос на 95%. Что это значит на практике? Это означает, что распоряжаться имуществом, нарушая законные процедуры, теперь невозможно. Главный итог трех лет работы агентства — мы смогли консолидировать научный и инфраструктурный потенциал трех академий. Теперь у нас появилась возможность осознанно и целенаправленно развивать сектор академических исследований, ориентируясь на вызовы, которые стоят перед отечественной экономикой. Путь преобразований всегда непростой. Мы это понимаем и поэтому в своей работе стараемся сделать упор на консультациях и обсуждениях различных вариантов развития событий с РАН и академическим сообществом. Во многом именно благодаря постоянному диалогу на сегодняшний момент мы сформировали 24 федеральных научных центра, утверждены программы их развития. Эти центры способны взять на себя ответственность за научное сопровождение приоритетных проектов научно-технологического развития России.

— Период консультаций по инвентаризации имущества РАН завершен?

— Это был самый сложный период. Мы проводили инвентаризацию, и нас справедливо обвиняли в том, что объем бюрократических запросов в институты серьезно возрос. Но без этих запросов нам бы не удалось провести аудит имущественного комплекса, понять, что стоит на балансе у организаций. А сегодня мы точно знаем количество объектов, земельных участков, их площади. Вместе с институтами мы понимаем, какое имущество избыточно и для их развития не нужно. Теперь мы можем либо вернуть его в казну, либо передать на уровень регионов или муниципалитетов. В основном это непрофильное для научной деятельности имущество институтов, всего таких объектов около 600. В следующем году мы готовы начать работу по передаче таких объектов и, соответственно, снизить бюджетную нагрузку на научные центры.

— Для институтов период расставания с имуществом не станет еще более болезненным, чем инвентаризация?

— Это очень непростая ситуация, в том числе и в плане подготовки и оформления бумаг. Но среди этого имущества "золотых" активов нет. Это сложные коммунальные, инфраструктурные, транспортные объекты. У нас с самими организациями есть понимание, что содержание активов, которые не представляют никакого интереса с точки зрения научной деятельности, более обременительно, чем возможная выгода от владения ими. Проблема в том, что и муниципалитеты не очень готовы их брать, потому что для них это тоже дополнительные издержки. В каждом конкретном случае мы ведем консультации, и я думаю, что мы сможем договориться. Самое важное для нас — создавать условия для развития научного потенциала наших институтов. И здесь два основных приоритета: люди и инфраструктура. По кадровому потенциалу мы уже достигли довольно внушительных результатов. Почти два года мы работаем в системе выборов директоров научных организаций. После того как законом были установлены возрастные ограничения, уже более 200 институтов избрали руководителей, и они все моложе 65 лет. Средний возраст директорского корпуса снизился примерно на пять лет, и сегодня он ниже 59 лет. Скажу честно, было много опасений, что мы не сможем найти соответствующие кадры. Но ситуация оказалась лучше, чем многие предполагали. Еще один положительный момент — это рост доли молодых ученых в научных коллективах. Конечно, в разных научных сферах и в разных институтах ситуация отличается. Тем не менее в таких ключевых областях, как материаловедение, микромеханика и аэродинамика, органическая химия, доля молодых ученых сегодня приближается к 50%. В традиционных, классических областях она составляет примерно треть, но мы совместно с директорами институтов стараемся эту ситуацию изменить.

— Насколько сами ученые готовы менять приоритеты и как вы выстраиваете систему их мотивации?

— Это естественная проблема, она касается не только ученых, а человеческой природы в целом. Мы хотим делать то, что у нас получается хорошо, и стараемся отказываться от того, что непривычно. Для многих исследовательских коллективов, где сочетается фундаментальный поиск и экспериментальный потенциал, очень важно обеспечить систему полного цикла, которая включала бы в себя всю цепочку: от фундаментальной идеи до внедрения конкретного результата в практику. Это и есть мотивация для многих исследователей, когда они знают, что разработки будут востребованы в реальной жизни. Наверное, это наша наиболее сложная на сегодняшний день задача. Здесь мы также объединяем усилия с РАН, но пока все идет достаточно непросто. Есть значительный разрыв между научным и производственным секторами. Имеет место взаимное недоверие: промышленники обвиняют ученых в отсутствии хороших идей, ученые же считают, что идеи-то как раз есть, но они никому не нужны. На мой взгляд, причина разрыва носит инфраструктурный характер. В Советском Союзе связующим звеном между исследователями и производством выступал сектор отраслевой науки. Сегодня отраслевых НИИ практически нет — они в большей степени пострадали от изменения экономической модели. Например, научный институт по определению не может произвести в промышленных масштабах семена сельскохозяйственных культур. Нужен производитель, собственным бизнесом которого будет масштабирование научных результатов. У нас есть направления, где эта система более или менее отлажена. Например, по зерновым культурам есть селекция с показателями урожайности не хуже ведущих мировых аналогов, есть механизм передачи наработок в практику. Но, к сожалению, остается немало областей, где проблема масштабирования научных результатов еще не решена. Очень много споров вызывала система аспирантуры. Со вступлением в силу новой редакции закона "Об образовании" наши институты, которые реализуют такие аспирантские программы, должны были привести свою инфраструктуру в соответствие с новыми требованиями. Для этого потребовалось приложить серьезные усилия, но могу сказать, что количество аспирантов в академических институтах сегодня по сравнению с 2013 годом выросло примерно наполовину. И хотя система воспроизводства научных кадров, может, пока и далека от идеала, но период непростых преобразований мы в значительной степени уже преодолели.

— В текущей экономической ситуации призывы развивать частно-государственное партнерство в системе образования и науки звучат все чаще. Насколько эти идеи реализуемы?

— Сейчас мы совместно с институтами начинаем формировать такие исследовательские программы, которые могли бы быть реализованы через привлечение заинтересованных партнеров в отрасли. Для этого мы формируем комплексные планы научных исследований, при которых институты, работающие в одной или в смежных научных областях, договариваются о взаимодействии на горизонтальном уровне. Здесь никто на них не давит. Они не спрашивают ни агентство, ни академию. Там, кстати, иногда на это обижаются. Но мы это направление поддерживаем, потому что уже есть первые позитивные примеры такого взаимодействия. В большинстве случаев руководители промышленных предприятий не заинтересованы в переговорах с десятью институтами по отдельности, а здесь получается одна площадка, формируется координационный совет, на котором люди, договорившись о взаимодействии, выступают единой научной командой в диалоге с партнерами и обсуждают задачи, которые нужно вместе решить.

— Недавно стало известно о предложении ФАНО объединить сразу 18 институтов на Урале ради формирования отраслевого сектора, эта история об этом?

— Мы не предлагаем объединить всех в один научный центр. Я недавно был в Екатеринбурге, мы проводили общее заседание совета директоров Уральского отделения, и говорю открыто, что такой задачи не ставилось. Принципиально важно в любой конструкции, чтобы система управления была жизнеспособной: мы не должны создавать неуправляемого монстра, который и результата не даст, и будет всех отвлекать от выполнения ответственных задач. Поэтому мы с коллегами на Урале договорились, что они внутри коллективов очень аккуратно обсуждают, по какому пути им пойти.

— В последние годы одной из приоритетных задач для науки стало импортозамещение. Требуются быстрые результаты при фактическом сокращении общих бюджетов. Это и есть внешние вызовы?

— Нас порой упрекают, что мы часто что-то делаем неосознанно, но я хочу сказать, что это не так. Мы очень тщательно отбираем проекты для объединения, прекрасно понимая, что это непростой процесс. Мы не форсируем события. Если научные коллективы не договорились, никто не будет объединять их силой. Укрупнение целесообразно, когда происходит концентрация ресурсов и появляется возможность сбалансированно реагировать на внешние вызовы, использовать конкурентные преимущества для привлечения дополнительных средств. Совсем недавно мы с директорами научных центров проводили финальное обсуждение программ развития — там именно эти акценты и были расставлены. Со своей стороны, мы рассчитываем, что сможем в рамках этих программ выделить научным коллективам дополнительные ресурсы на закупку нового оборудования. Яркий пример нового подхода к постановке задачи — это работа, которую наши институты ведут по линии импортозамещения в сельском хозяйстве. Сама по себе задача не новая, институты всегда ориентировались на создание уникальной отечественной технологии. Но сейчас можно говорить о большем фокусе на этой идее. На недавнем совещании у президента обсуждался вопрос дополнительной поддержки исследований в области генетики для сельского хозяйства и медицины. Мы подключили к решению задач агропромышленного комплекса институты РАН, которые раньше этим не занимались: Институт цитологии и генетики Сибирского отделения РАН, Федеральный исследовательский центр "Фундаментальные основы биотехнологии", Институт питания и безопасности пищи, ряд коллективов. Есть значительные результаты в картофелеводстве, птицеводстве, по сахарной свекле. Это направления, в которых импортозамещение жизненно необходимо, и у нас сегодня есть наработки, которые позволяют надеяться, что на горизонте до 2025 года мы сможем обеспечить необходимые результаты и продовольственную безопасность. Еще один пример — разработка отечественного томографа в Физическом институте имени П. Н. Лебедева (ФИАН) РАН, к которой привлекли специалистов из медицинских центров, работающих с этим оборудованием, чтобы они еще до выхода на клинические испытания смогли дать свои экспертные заключения. По их оценкам, результаты обследований на таком томографе нисколько не уступают передовым мировым продуктам, а его стоимость может быть примерно вдвое ниже. На сегодняшний день есть опытные образцы этого изделия и понимание дальнейшего развития линейки. Доля локализации производства практически полная, материалы и программное обеспечение продукта сделаны в России.

— Наверняка большинство согласится с необходимостью развивать медицину, но почему картофелеводство и свекловодство стали ведущими? Как вы расставляете приоритеты?

— Выбирать приоритеты всегда непросто. Сейчас завершается подготовка "Стратегии научно-технологического развития России до 2035 года". Там есть очень важный раздел — про вызовы и ответную реакцию на них. Если посмотреть в общемировом масштабе, то оказывается, что глобальных вызовов не так много. Один из них — демография. Значит, речь идет о таких приоритетах, как здоровье и качество жизни человека, включая питание, безопасность, экологию, энергетику. Поэтому абсолютно не случайна модель объединения РАН, Академии медицинских наук, Академии сельскохозяйственных наук. И мы видим, что и в РАН сегодня это понимание тоже есть.

— В последнее время Минобрнауки подчеркивает, что образование — не услуга. Нет ли каких-то если не опасений, то предпосылок, что и подход к управлению наукой может поменяться?

— Прежде всего, образование — это благо. Но термин "услуга" не более чем инструмент государственного управления. Это абсолютно не отражает природу самой системы и процесса образования. Понятия не должны подменять сущности, поэтому в центре образовательной системы всегда находится ученик. Как и в науке — ученый. Задача государства — через систему регулирования создать правовую модель, которая защищает интеллектуальный потенциал исследователя, позволяет ему при желании дойти до практического внедрения его разработки и получить за это гарантированное вознаграждение. Сегодня эта система формируется, значительные шаги уже сделаны. Почему у ФИАНа получился томограф дешевле импортных аналогов? Потому что применена другая технология, без потери качества результатов диагностических исследований. Это и есть пример того, как наука превращается в практику и, в общем, в экономику. Государство ответственно за то, чтобы средства налогоплательщика расходовались эффективно, чтобы появлялись новые знания и практические результаты. Бюджетные средства на науку сейчас идут более чем через 30 различных программ и механизмов, и единая система координации на сегодня пока не сформирована. Эта работа уже начата. Ключевая задача, чтобы с 2017 года в государственной программе развития науки и технологии были аналитически отражены все расходы федерального бюджета на науку, на гражданские исследования и чтобы появилась координационная площадка. Это не предполагает перераспределение бюджетов между министерствами, но предусматривает возможность диалога и построения цепочек.

— ФАНО претендует на то, чтобы стать такой площадкой?

— Наши коллеги из Академии наук часто вспоминают советский опыт, систему ГКНТ (Госкомитет по науке и технике.— "Ъ"). Но воспроизвести ее в прежнем виде практически невозможно. Поэтому нужна новая межведомственная координационная площадка. Пока мы только отрабатываем такую модель взаимодействия, так скажем, в миниатюре. Я уже упоминал о комплексных планах научных исследований. С помощью такого программного подхода институты договариваются о кооперации, с тем чтобы привлечь отраслевого партнера, заинтересовать его своими наработками. Экономика готова при установлении некой степени взаимного доверия ориентироваться на научные разработки. Следующий этап работы с имущественным комплексом заключается в том, чтобы обеспечить институты современным приборным парком. Мы уже определили центры коллективного пользования, уникальные установки и приборы, общий список которых превышает 300 позиций. Доступ к ним должен быть обеспечен для разных научных коллективов. В этом году мы выделили около 2 млрд руб. на ремонт и модернизацию оборудования. И уже можно говорить о первых результатах. Например, обеспечение работы научного флота выросло в четыре раза по сравнению с предыдущими годами.

— ИНИОН позиционируется как один из таких центров коллективного пользования. Ученые считают, что предложенный ФАНО вариант размещения института на период восстановления здания "убьет институт". Вы действительно рассматриваете вариант с переездом?

— ИНИОН после пожара мы оперативно размещали в тех зданиях, где для этого была возможность. Получилось, что сейчас коллектив разбросан по разным местам, что серьезно усложняет процесс работы. Часть из этих помещений пребывает не в самом лучшем состоянии. Сейчас мы проектируем восстановление здания ИНИОНа. Было общественное обсуждение разных эскизных вариантов, ждем появления проектной документации. Также институт приступил к оцифровке фондов. Около 40 тыс. экземпляров должно быть в этом году оцифровано, на это были выделены ресурсы. Мы начинаем проектировать Центр восстановления книг. В России аналогов ему нет — это комплексный проект, который важен не только для ИНИОНа, но и для многих организаций. Он территориально будет расположен в районе станции метро "Сокол". По поводу переезда мы постоянно общаемся с коллективом института. Тут важно понять, что остаться в тех помещениях, где они сейчас работают, скорее всего, не получится. Но еще важнее, что здание ИНИОНа сохранится на прежнем месте. Сегодня необходимо правильно и рационально организовать работу института на период, пока идет его восстановление.

— Как сообщал "Ъ", РАН заявляла о намерении вернуть себе Центральный дом ученых (ЦДУ), что стало бы первым случаем возврата имущества в распоряжение академии. Как развивается эта история?

— Меня очень беспокоит судьба самого коллектива ЦДУ. На сегодня ЦДУ юридически является учреждением культуры. И в соответствии с указом президента получает дополнительное финансирование от Минкульта для повышения заработной платы сотрудников, чтобы к 2018 году выйти на средние показатели по Москве. Финансирование для этого есть, юридически у нас все сформировано. Передача ЦДУ Российской академии наук означает ликвидацию Дома ученых как юрлица, с переводом сотрудников в штат РАН и поиск средств для обеспечения их деятельности и оплаты труда. Для того чтобы РАН стала участником программы развития культуры, она должна изменить устав и стать учреждением культуры. Пока я не вижу в академии собственных финансовых ресурсов для того, чтобы можно было персонал ЦДУ обеспечить всеми гарантиями, на которые они имеют право. Поэтому мы с РАН ведем консультации по этому поводу, есть соответствующие поручения на этот счет, но при принятии решений мы будем ориентироваться на мнение коллектива.

— В конце августа ваш заместитель Алексей Лопатин перешел на работу в Минобрнауки на пост замминистра. Что означает этот переход и может ли система взаимодействия ФАНО и Минобрнауки измениться?

— Алексей Владимирович себя хорошо зарекомендовал, работая в агентстве и обеспечивая взаимодействие государственного аппарата и академического сообщества. Поэтому переход на должность заместителя министра для него означает, конечно, рост, но и дополнительный вызов. Он сможет обеспечивать связку теперь уже не просто системы управления академическими институтами, а системы государственного управления научной деятельностью и академического сообщества.

— Фактически это усиление контроля?

— Не контроля, а расширения сферы применения компетенций и координаций работы. Я считаю, что ФАНО России и Министерство образования и науки должны развивать конструктивные и предметные отношения, которые у нас сложились. Я вхожу в состав коллегии Минобрнауки уже пять лет. Поэтому у нас есть широкие возможности проводить необходимые консультации, участвовать в принятии решений. Уверен, что мы будем и дальше предметно работать, обеспечивать развитие не просто институтов ФАНО России, а всего исследовательского потенциала, который необходим для страны в целом. В этом видим свое главное призвание.