Как император спасал дворянок от голода

14 января 1871 года Александр II даровал российским женщинам право, которого они упорно добивались многие годы,— поступать на оплачиваемую службу в государственные и общественные учреждения. Соглашаясь на нарушение вековых традиций, император спасал от голода дворянские семьи, оказавшиеся в эпоху великих реформ на грани нищеты.

Светлана Кузнецова

"Продавала свою работу магазинщикам тайно"

Более 200 купчих самостоятельно вели обширную торговлю в Петербурге в XIX веке. Они успешно торговали сальными свечами, табаком, листовой медью, рогожами, канатами, веревками, конским волосом, железом, телегами, оглоблями, шпагами, бутылками, конской сбруей, рогатым скотом, кожами, рукавицами, дегтем и даже вином. Во много раз больше среди столичных представительниц женского пола было тех, кто торговал собой. Десятилетиями был востребован труд кухарок и прачек. Среди жительниц Петербурга имелись даже женщины-полотеры. Россиянки неблагородного происхождения были вольны зарабатывать себе на жизнь как угодно. В провинции они трудились и кузнецами, и бурлаками...

В более сложной и нелепой ситуации находились их благородные соотечественницы: во второй половине XIX века многим обедневшим дворянкам нужно было как-то зарабатывать на жизнь, а работать считалось неприличным. "Наши кухарки, няньки, горничные относительно гораздо независимее, чем их барыни,— возмущалась М. Н. Вернадская в 1857 году в еженедельнике "Экономический указатель", который издавала вместе с мужем.— Отчего же и женщинам благородного происхождения нельзя было бы работать?.. Что же такого постыдного делать цветы, шить платья, вышивать, делать чепчики или смотреть за детьми? ...Гораздо почтеннее быть хорошей кухаркой, чем посредством разных происков и сплетен втереться в чужое семейство, льстить, лгать, потворствовать слабостям и даже порокам... Разве лучше брать милостыню и быть вестовщицей и сплетницей, а часто и просто мутилой для забавы богатой покровительницы, нежели быть нянькой ее детей, получать плату за добросовестное исполнение своей обязанности, быть независимой?"

Но страх перед тем, "что скажет княгиня Марья Алексевна", приводил к тому, что вынужденные зарабатывать благородные петербурженки тщательно скрывали это.

Продают свою работу потихоньку, так, чтоб об этом знали как можно менее, и чрез это терпят страшным образом

"Девушки и женщины,— писала М. Н. Вернадская,— трудами своих рук прокармливают себя и своих детей; но, скрывая то, что живут своими трудами, продают свою работу потихоньку, так, чтоб об этом знали как можно менее, и чрез это терпят страшным образом: всякий, кто покупает по случаю, старается купить как можно дешевле; магазинщики, для которых бедные женщины работают, берут их произведения за самую низкую цену, а потом перепродают по очень дорогим ценам. Если б эти женщины не стыдились своего труда, а смело прибили к своим дверям вывеску и выставили бы в окнах свои произведения, то они гораздо скорее бы нашли и сбыт своей работе, и новые заказы. Я знаю пример одной бедной женщины, которая содержала все свое семейство тем, что вышивала детские платья. Она работала день и ночь и получала за свои труды очень небольшие деньги потому, что скрывала от всех, что работает, и продавала свою работу магазинщикам тайно. Открой она магазин, вероятно, с ее вкусом и трудолюбием она не только получала бы достаточно, чтоб жить безбедно, но, может быть, чтоб и в довольстве".

Из 18 женщин, содержавших в Петербурге в 1860-е годы первоклассные модные магазины, 17 были иностранками. Когда жена А. Н. Энгельгардта, известного впоследствии профессора химии, заняла место конторщицы в книжном магазине А. А. Черкесова, то это показалось до того смелым, что некоторые служившие с Энгельгардтом офицеры собрались просить его выйти в отставку. Он остался на службе только благодаря тому, что при обсуждении неприятного вопроса большинство сослуживцев не согласились с ревнителями традиций.

Избрала медицину, или сделалась повивальной бабкой,— во мнении общества она погибла навсегда

В гувернантки попасть было не очень-то легко, в классные дамы — еще труднее. Уроки музыки приносили лишь 10-20 коп. за час, поскольку предложение их в северной столице намного превышало спрос. Верный кусок хлеба доставляло акушерское ремесло, например в клинике Московского университета в 1857 году повивальная бабка получала 228 руб. 57 коп. в год плюс казенная квартира, а бухгалтер университетской типографии — 285 руб. 92 коп. в год и квартира. Но, если бедная благородная девушка решила жить своим трудом, как замечала Вернадская, "и, положим, избрала медицину, или сделалась повивальной бабкой,— во мнении общества она погибла навсегда. Кто из нас решится попасть в гости к повивальной бабке? Кто пригласит к себе в приемный день повивальную бабку? Ее призывают тогда, когда нужна ее помощь, ей платят деньги, но уже больше с ней не имеют никакого дела. За что же такое презрение к ней? Только за то, что она работает, потому что иначе чем объяснить это? Занятие само по себе в высшей степени почтенное и уважительное: плохого акушера везде принимают как порядочного человека, а повивальной бабке, даже очень хорошей, закрыты все гостиные".

"На телеграфную службу в Финляндии"

На берегах Невы и замужество не защищало от бедности.

"Надобно заметить,— писал историк и публицист Е. П. Карнович в 1865 году,— что в Петербурге не только одинокие женщины и девушки, но и находящиеся на попечении мужей или родителей принуждены большей частью поддерживать свое существование собственными заработками. При существующем ныне порядке жене приходится жить прежде всего средствами, добываемыми мужем, взявшим на свою ответственность ее участь. Между тем в Петербурге — где большинство образованного класса принадлежит к служащим — беспрестанно встречается невозможность осуществить это социальное и нравственное требование. Спрашивается, как, например, может жить женатый человек, получающий жалованья 9 или 10 рублей в месяц? Само собою разумеется, что при необеспеченном положении главы семейства все оно должно испытывать лишения, доходящие иногда до нищеты в полном смысле этого слова".

Что же могла заработать в помощь семье жена без отрыва от очага?

"Суровые здешние зимы, дождливые и грязные осени с их тусклыми, короткими днями возвышают издержки женщин-работниц на отопление, освещение и обувь,— писал Е. П. Карнович.— Огромные расстояния препятствуют во многих случаях получать вовремя заказы и исправно относить их на места, а так же ходить на поденную работу в магазины и по домам... Шитьем на дому самая усердная швейка не может заработать в Петербурге более 5 руб. в месяц... Вязаньем чулок нельзя достать в месяц более 1 руб. 50 коп. Заработная плата за шитье перчаток не достигает более 3 руб. в месяц. За сшивание мехов, как выражаются занимающиеся этой работой женщины, платят грошами. Этой работой никак нельзя приобрести более 2 руб. 50 коп. в месяц".

При этом столь необходимая вещь в Петербурге, как калоши, стоила 9 руб. пара. Поэтому, когда женщинам разрешили работать телеграфистками с жалованьем более 20 руб. в месяц во входившем в состав России Великом княжестве Финляндском, это стало сенсацией.

"В 1864 году женщины были допущены на телеграфную службу в Финляндии,— вспоминала переводчица Е. О. Лихачева,— это было сделано в виде опыта на три года с тем, чтобы назначаемое им жалованье не превышало 300 рублей в год. Назначение женщин телеграфистками в Финляндию было вызвано трудностью иметь там достаточное количество телеграфистов, знающих русский язык. Но в том же году и также в виде опыта на три года государь разрешил определять женщин телеграфистками и в русских губерниях. Хотя для поступления на службу требования от мужчин и женщин были одинаковы, но последние при одинаковой с мужчинами работе должны были всегда оставаться в третьем разряде, с высшим жалованьем, до которого женщина могла дослужиться, в 34 рубля 90 копеек в месяц".

С 1866 году этих счастливиц можно было узнать "по одежке" — им выдали форму:

"Пальто из драдедама черного цвета с белыми пуговицами, присвоенными телеграфному ведомству, с желтою по бортам и обшлагам рукавов выпушкою, на воротнике две бархатные петлицы с пуговицами и желтою выпушкою кругом. Пояс из лакированной кожи с пряжкою и телеграфным на оной знаком. На левом плече бархатный черного цвета бант, с желтою выпушкою и телеграфным знаком".

Подводя первые итоги эмансипации женщин в России, писательница М. В. Трубникова в 1869 году сообщала Жозефине Бутлер, председателю североанглийского совета для женского воспитания:

"Чтоб дать вам понятие о количестве личностей, ищущих себе какой-нибудь работы, я приведу вам один частный факт. Правительство допустило женщин в телеграфное ведомство, и менее чем в 2 года на службе по телеграфной части оказалось более 200 женщин, да сверх того кандидаток — бесконечное количество".

Чтобы телеграфы не превратились в женские монастыри, постановили, что в управлениях городских телеграфов в Петербурге, Москве и Финляндском округе число женщин-телеграфистов не должно превышать 50%, а в остальных 18 округах — 25%. В 1883 году министр внутренних дел разрешил "женщин-телеграфистов, отличающихся опытностью в телеграфном деле и постоянным усердием к службе, назначать на должности телеграфистов II разряда", если они проработали пять-шесть лет. Тогда же он разрешил прибавлять к жалованью телеграфисткам по истечении полугода исправной службы столовые деньги и даровал им и их семействам право на получение пенсий и пособий.

"Несовместно с требованиями приличия"

Более интеллектуальные и образованные девушки и женщины отправились в редакции газет и журналов, где получили более или менее постоянную работу, участвуя в переводе и написании статей. 27 женщин объединились в Общество переводчиц с целью переводить и самостоятельно издавать книги. Их деятельность вызвала к жизни еще одну женскую артель — переплетчиц. Но этот эксперимент оказался малоудачным.

"Не все книги одинаково хорошо расходились, не все приносили одинаково хорошие результаты переводчицам...— признавалась Н. В. Стасова, активистка женского движения.— Все наши артельщицы-переводчицы получали паи. Они были так ничтожны, что не могли удовлетворять и четверти тех артельщиц, которые тут участвовали. На эти паи нельзя было существовать, не имея другого постороннего заработка".

В 1869 году наличие "женского вопроса" признал принц П. Г. Ольденбургский.

"Желая доставить бедным девицам, хорошо окончившим курс учения в общеобразовательных женских учебных заведениях, возможность честным трудом обеспечить существование, Принц Петр Георгиевич Ольденбургский основал в 1869 г. при контрольной экспедиции IV отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии практический курс счетоводства для означенных девиц, сначала в виде опыта, который вполне удался,— писал в 1885 году правовед А. А. Папков,— и в настоящее время бухгалтерские должности при нескольких больницах и в канцеляриях женских институтов успешно занимаются означенными девицами, получающими хорошее содержание".

Но женщины рвались в медицину. И хотели быть не только повивальными бабками, а полноценными, широко образованными врачами и провизорами.

В 1877 году после пяти лет обучения на медицинских женских курсах 60 слушательниц выдержали выпускной экзамен, чем доказали способность усвоить медицинскую науку в полном объеме преподаваемых в Медико-хирургической академии предметов. Но вместо дипломов им были выданы временные свидетельства.

"Такие свидетельства,— писала Е. О. Лихачева,— чрезвычайно затрудняли как занятия частной практикой бывших слушательниц, так и поступление их на службу в земства, которые при первом же выпуске с курсов стали приглашать слушательниц. При объявлении о приеме больных и сообщении своего адреса женщину-врача вызывали в врачебную управу и спрашивали: на каком основании ею сделано объявление? Предъявляемое в таких случаях временное свидетельство не признавалось достаточным на том основании, что из медицинского департамента не получено уведомления о допущении женщин к врачебной практике".

На запросы земских учреждений, жаждавших трудоустроить выпускниц в своих уездах, медицинский департамент отвечал, что не может разрешить такую практику, ибо права окончивших курсы женщин еще не определены законодательным порядком. Абсурдность ситуации заключалась в том, что некоторые из слушательниц, пока учились, получали от земств стипендии и теперь не могли их отработать, хотя целые уезды остались без медицинского обслуживания, так как многие врачи потребовались армии из-за очередной войны с турками.

В июне 1878 года о курсистках-медичках вспомнил Александр II. Высочайшее повеление по военному ведомству предписывало, чтобы были командированы на три предстоящие месяца в распоряжение медицинских инспекторов действующей и кавказской армии слушательницы женских курсов по их желанию, с тем чтобы они "были распределены по военно-временным госпиталям для ухода за больными и ранеными и чтобы окончившие пятый курс, а также перешедшие в этот курс помогали врачам под их руководством в наблюдении за ходом болезней и в подавании хирургических пособий". После того как курсистки героически отработали в госпиталях, пришлось признать право слушательниц на самостоятельную врачебную практику, но полуофициально, потихоньку.

6 апреля 1879 года император повелел предоставить министру внутренних дел особое право:

"Не делая общего по сему предмету распоряжения для окончивших медицинский курс при Николаевском военном госпитале слушательниц, разрешать им врачебную практику... в каждом отдельном случае по представлениям губернаторов, основанных на ходатайствах городских и земских управ и других учреждений, по собрании губернатором подробных сведений о личности, желающей получить разрешение на практику, и по сношении министра внутренних дел с главным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии".

После этого особая комиссия при военном министерстве и Медицинский совет Министерства внутренних дел решительно взялись рассмотреть проблему неравноправия женщин-врачей. Член комиссии от военного министерства Н. Козлов горячо призывал разрешить выпускницам курсов работать врачами:

"Удовлетворение настоятельнейших медицинских потребностей населения может быть обеспечено лишь тогда, когда женская врачебная практика будет обставлена положительными правами и во врачебные учреждения империи войдет как явление нормальное, а не как исключение".

В сентябре 1879 года комиссия согласилась предоставить слушательницам право самостоятельной практики без ограничения ее женским полом и детским возрастом и предоставлять им ученую степень лекаря и "учено-практическое звание женщин-врачей". Женщины-врачи, уточняла комиссия, освобождались "от обязательного подавания помощи мужчинам" в тех случаях, "где оно несовместно с требованиями приличия и женской стыдливости". Доклад комиссии был отправлен в Министерство народного просвещения.

14 июня 1880 года "Правовой вестник" сообщил, что высочайшим повелением женщинам, окончившим врачебные курсы, дарован нагрудный серебряный знак отличия на право врачебной практики: "Лица женского пола, удостоенные на женских врачебных курсах права самостоятельной врачебной практики, должны носить присвоенный им знак на правой стороне груди".

"Но ни дарование нагрудного знака женщинам-врачам,— писала Е. О. Лихачева,— ни заключение Медицинского Совета не привело к каким-либо практическим результатам; даже форма выдаваемого окончившим курс слушательницам свидетельства не была изменена".

Оно предоставляло им право акушерской, женской и детской врачебной практики как обычной акушерке. Лишь Новгородское и Тверское земства, не обращая внимания на эту бумагу, брали окончивших курсы в земские врачи.

После закрытия курсов в 1881 году профессию врача россиянкам стало просто-напросто негде получать. Это продолжалось до 1897 года, когда наконец в Петербурге открылся женский медицинский институт. Среди 111 студенток первого выпуска, состоявшегося в 1902 году, более половины были старше 30 лет, и была даже одна получившая диплом в 44 года.

Женщины, трудившиеся школьными врачами, в начале XX века зарабатывали в среднем 600 руб. в год. Женщины-ординаторы в больницах получали от 900 до 1200 руб. в год и обеспечивались квартирой.

"Отведены особые помещения"

Так же трудно и медленно они проникали в аптеки. В 1888 году Медицинский совет МВД сообщил:

"По поводу поступающих в Министерство Внутренних Дел ходатайств лиц женского пола о допущении их к фармацевтической деятельности Медицинский Совет, равно Министерства Народного Просвещения и Военное, в виду состоявшегося по сему предмету Высочайшего соизволения, не встретили препятствий к поступлению лиц женского пола в аптекарские ученицы по представлении ими удостоверений о знании курса четырех классов мужских гимназий с одним из древних — латинским языком".

Однако было выдвинуто условие, "чтобы аптеки, принимающие к себе учениц, не имели права держать в то же время учеников".

В 1892 году лицам женского пола разрешили "заниматься в вольных аптеках в качестве аптекарских учениц одновременно с лицами мужского пола, но лишь при условии, чтобы они жили вне аптек и приходили в последние для занятий только днем". Это послабление было вызвано тем, что в России катастрофически не хватало специалистов для заведывания сельскими аптеками, и власти великодушно разрешили это делать женщинам.

В 1894 году официально было разрешено допускать "лиц не фармацевтического звания, особенно молодых женщин, на службу в аптеках в качестве бухгалтерш или кассирш". Медицинский совет МВД "признал возможным разрешить этот вопрос в утвердительном смысле, имея в виду практикуемое уже во многих столичных аптеках приглашение женщин на должности кассирш аптек с возложением на содержателей аптек или управляющих оными... общего наблюдения, чтобы фармацевты должность свою исправляли исправно, вели себя хорошо и успевали в фармации".

Опасения, что мужчины не будут "вести себя хорошо" рядом с работающими женщинами, рождали, например, такие правила:

"Для занимающихся в канцеляриях женщин должны быть отведены особые помещения, с тем чтоб доступ в последние для посторонних лиц был совершенно воспрещен, а для служащих ограничен случаями действительной в том необходимости",— указывалось во Временных правилах о допущении лиц женского пола к занятиям в учреждениях ведомства Министерства юстиции 1900 года.

И, как когда-то, сорока годами ранее, телеграфисткам, кандидаткам опять объяснялось:

"Служба в Мин. Юстиции не предоставляет женщинам каких-либо прав и преимуществ, государственною службою приобретаемых, а равно права на замещение штатных должностей".

Надзирательницы сравниваются в служебных правах с надзирателями

Но имелась служба, где права работающих мужчин и женщин были одинаковы,— тюрьма. "Надзирательницы сравниваются в служебных правах с надзирателями... Помощницы начальников тюрем и смотрительницы женских отделений пользуются служебными правами, присвоенными помощникам начальников, за исключением почетных преимуществ",— говорилось в Уставе о содержании под стражей. Но вряд ли эта служба привлекала эмансипированных девушек из благородных семей. Если они и оказывались в женских отделениях тюрем, то лишь в качестве подследственных и осужденных за революционную деятельность...

После революции женщины получили не только право на труд, но и обязанность трудиться. Не работать могли только домохозяйки. Если, конечно, семья не оказывалась на грани голода.