Режиссер Нанни Моретти объяснил Андрею Плахову, каким он видит свое место в искусстве

В середине ноября в Москву приезжал итальянский режиссер Нанни Моретти. Кинокритик Андрей Плахов пообщался с классиком, а также поделился своими впечатлениями от этой встречи

Когда мне позвонили из итальянского посольства и попросили модерировать встречу с Нанни Моретти, я мысленно вернулся на двадцать с лишним лет назад. Именно тогда, начав ездить на международные кинофестивали, я познакомился с фильмами режиссера, в ту пору совсем неизвестного в России. Помню, в Торонто показывали ретроспективу еще довольно молодого автора: она называлась ни много ни мало "Итальянский Ренессанс". На фестивале в Роттердаме шел цикл "Нарциссизм в кино": ключевым персонажем оказался Моретти. Я как киновед был воспитан на великом итальянском кинематографе — Висконти (о нем писал диплом и диссертацию), Феллини, Антониони, Пазолини, Бертолуччи... К концу 1980-х годов одни из гигантов покинули этот мир, другие продолжали снимать, но их новые ленты уже не вызывали такого волнения. Казалось, пассионарный взрыв в этой кинематографии кончился, и мне трудно было поверить в новых итальянских режиссеров, таких как Роберто Бениньи или Массимо Троизи. Нанни Моретти сначала поставили с ними в один ряд, поскольку все трое тяготели к жанру печальной комедии — вполне традиционному для итальянского кино. Однако Моретти в этот ряд не вписался и очень скоро стал восприниматься как самостоятельное явление. В первых же своих фильмах он предложил свежую насмешливую интерпретацию вечной проблемы поколений. Сразу сформировался и центральный персонаж кинематографа Моретти. Это сыгранный самим режиссером Микеле — его альтер эго, целлулоидный брат, его эксцентричная утрированная маска. В этом снайперски придуманном и воплощенном типе ярче всего запечатлелись импотенция, анемия и внутренняя истерика поколения невротиков, "ударенного" 1968 годом. Моретти — один из самых отъявленных нарциссов современного кино. В каждом фильме он любуется своим физическим и социальным телом, воинственно отторгая его от системы коммуникаций, подвергая "шизоанализу" и "параноидальной критике", но при этом холя, лелея и заботясь о его комфорте. Переживая тихий апокалипсис, Моретти находит возможность истеричного согласия с миром. Тем самым он разрушает и остатки жанровых структур: его гэги и парадоксы носят идеологический характер; его трагедии лишены катарсиса; его сардонический юмор почти перестает быть смешным. Увидев в свое время картину "Месса окончена", я почувствовал, что в Италии появился режиссер не просто со своим почерком, но со своим миром, достойным великих предшественников. Отец Джулио, облаченный в сутану, остается все тем же альтер эго режиссера, только умудренным более длительным и горьким опытом. Вместе со своими сверстниками он пережил эпоху революционных утопий, дистанцировался от каннибальских форм левачества, но при этом с ностальгией вспоминает о временах, когда люди верили во что-то, кроме кредитной карточки. Теперь ностальгию вызывает все, что возвращает аромат прошлого: снятая с производства марка леденцов, Рождество, пахнущее апельсинами, и появление первой настоящей клубники. Ностальгию, не более, вызывают увлечения юности — рок, революция и футбол. Режиссер сам играет в своих фильмах, и ты зримо представляешь его во всех возрастных метаморфозах — это усиливает ощущение заочного знакомства с ним. И какое же странное чувство я испытал! Тот самый "красный нарцисс" оказался совсем не таким, как я представлял. Вообще-то почти все крупные комики экрана (а Моретти относят к их числу) в жизни довольно мрачные личности, Вуди Аллен, например. Но Моретти как-то особенно печален, так что хотелось спросить, что не так: покинуло вдохновение или не свершилась мировая революция?..

Нанни Моретти, режиссер
В обществе, в котором я живу, говоря о себе, нельзя не использовать самоиронию, иначе ты действительно рискуешь выглядеть смешным

— Ваши ранние фильмы были восприняты как рефлексия 1968 года, а последующие — как манифесты левого движения в Италии. Как вам удалось совместить нарциссизм авторского кино с тем, чтобы рассказать так много важного о других людях и для этих людей?

— Наверное, мне просто повезло. Я действительно рассказывал о себе, взяв псевдоним Микеле, но, возможно, я был одним из многих в моем поколении, кто чувствовал примерно одинаково. Меня спрашивают, почему я сам играю в своих фильмах. Вовсе не потому, что я считал себя лучшим актером. Но для тех ролей, которые я придумал, это, видимо, был самый подходящий и естественный выбор.

— Похоже, вы изменили свое резко критическое отношение к мейнстриму и к классикам итальянского кино. Ведь помню, как в фильме 1976 года "Я авторитарен" Микеле, услышав, что знаменитого режиссера Лину Вертмюллер позвали преподавать в Беркли, уточняет: "Это та самая, что поставила..." Следует пара названий фильмов, и вдруг изо рта героя начинает исторгаться обильная синяя пена. В другой раз Микеле притворно сетует: "Вот ежели б мне голос, как у Джана Марии Волонте..." Теперь вы сами стали классиком итальянского кино...

— Все, что мне не нравилось тогда, не нравится и сейчас. И наоборот. Больше всего ценю в кинематографе эпоху 1960-х годов, когда в Италии снимали Пазолини, Беллоккьо, Бертолуччи, была в расцвете школа английского социального кино, в Польше появились такие молодые авторы, как Полански и Сколимовский...

— Но этот дух выветрился. У вас нет ощущения, что вы прошли свой путь в кино почти в полном одиночестве?

— Ведь и тогда, в 60-е, во всяком случае в итальянском кино, не было единого движения. Каждый из упомянутых авторов шел своим путем, был самостоятельной личностью.

— Вы еще и занимаетесь прокатом авторского кино...

— Да, я переключаюсь, когда надоедает думать о собственных проектах, с удовольствием формирую программы кинотеатра, где показываю фильмы молодых режиссеров.

— А еще есть шанс собрать на них публику? Вы оптимистически смотрите на будущее авторского кино?

— Что вам сказать? Днем кинозал заполняют пожилые дамы-профессорши, это очень верная аудитория. А вот вечером, когда ждешь молодых зрителей, их приходит мало, большинство предпочитает совсем другое кино. И это не очень оптимистично.

— Почему вы не снимаете политических фильмов? Например, о том, что молодежь больше, кажется, не интересуется политикой.

— Пока не чувствую импульса. Такие фильмы я уже сделал в свое время — "Апрель", "Вещь" или "Красный штрафной". Действие последнего происходит в бассейне. Герой-коммунист страдает амнезией — характерной коммунистической болезнью. А в финале игроки в ватерполо устремляются к телевизору, чтобы увидеть финал "Доктора Живаго". Это, конечно, комедия.

— Ваши картины становятся все грустнее. Но даже в самых грустных ваших фильмах есть много смешного. Какова природа комического в кино?

— Трудно ответить. Смешное действительно всегда обнаруживается даже в самом печальном, во всяком случае так я это вижу. В обществе, в котором я живу, говоря о себе, нельзя не использовать самоиронию, иначе ты рискуешь выглядеть смешным.

— А могли бы вы снять комедию про недавно прошедшие американские выборы?

— Вот тут я уж точно не вижу ничего смешного.

К разговору присоединяется посол Италии в России Чезаре Мария Рагальини: "В фильме "У нас есть папа!" вы предсказали отречение от престола понтифика. Картина "Кайман" оказалась во многом пророческой для судьбы Сильвио Берлускони. Каким будет ваше следующее предсказание?" — "Это, господин посол, так не работает. Сначала появляется кино, а потом выясняется, что оно что-то существенное предсказывает. Но не наоборот".

Вообще-то странно, что Моретти приехал в Россию, страну расцвета и заката коммунистической идеи, только сейчас. Не знаю, во что сложились в итоге его гостевые впечатления, но был свидетелем, как расширились и сверкнули его глаза от вопросов некоторых наших журналисток. Одна произносила пылкую вопросительную тираду по-итальянски минут пять, а сводилась она к тому, есть ли такой персонаж в России, который бы являлся для гостя настоящим наваждением. Моретти ответил кратко и выразительно: "Нет". Потом к нему подкатилась девушка с какого-то телеканала и спросила на камеру, что его впечатлило в России за эти полтора дня. Моретти сказал, что приехал разговаривать о своих фильмах, а не о впечатлениях. К такому повороту событий девушка была не готова. Но не растерялась. И попросила режиссера рассказать о своем будущем фильме. В ответ он вежливо с ней попрощался.

Андрей Плахов