Как члены российской делегации и журналисты кремлевского пула пытались добраться до Лимы

Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ рассказывает прежде всего не о саммите АТЭС, свидетелем которого он стал в результате нелепых и закономерных случайностей, приведших к тому, что самолет с членами делегации российского президента на сутки задержался на авиабазе в Лиссабоне, хотя должен был быть в столице Перу Лиме. Он рассказывает о человеческой слабости швейцарских пилотов и силе духа португальских военных; о тех, кто не выдержал дистанции длиной во много часов, и о тех, кто в конце концов преодолел ее и себя. А главное, он выясняет, прежде всего тоже для себя: а оно того стоило?

Мы должны были задержаться в Лиссабоне максимум на полтора часа. Нельзя сказать, что мы прилетели в столицу Португалии из Москвы усталые, но довольные. Мы были не такие уж усталые и совершенно не довольные. Полет продолжался 5 часов 15 минут. И прошли уже больше трех из них, когда в салоне кто-то громко вскрикнул. Крик был такой искренний и такой испуганный, что стало даже непонятно, девичий он или нет. Стоило выглянуть в иллюминатор, то есть туда, куда глядела уже половина салона, чтобы все осознать сразу и насовсем. Я так и сделал. И что же? Под крылом самолета о чем-то поет двигатель истребителя, который покоится метрах, кажется, в пятидесяти от этого крыла.

Это как-то очень трудно было понять. Да, я встречал уже такие самолеты, правда, очень давно. Истребитель был один и сопровождал нас, когда мы летели тоже через Швейцарию, кажется, во Францию. Это запомнилось, конечно, но не произвело впечатления. Самолет был один и держался на почтительном расстоянии в километр, а может, и больше. Этот самолет вел себя совершенно иначе. Он забрался, казалось, в самое чрево нашего Ил-96… Более того, под другим крылом замер точно такой истребитель (позже опознанный как F-18 (Hornet). А под фюзеляжем — и третий, который держался тоже совершенно на непочтительном расстоянии.

Тут все, конечно, бросились фотографировать все эти чудеса. Страха никакого не было. Наоборот, стало очень весело. Страх пришел потом, при одной только мысли о том, что у кого-нибудь в этой уже довольно многочисленной компании пилотов могла дрогнуть рука — просто потому, что кто-нибудь на кого-нибудь засмотрелся. Например, на нас. Мы же видели пилота, который видел нас и смущенный таким пристальным вниманием к себе в какое-то мгновение, казалось, растерянно улыбнулся (а может, вообще не растерянно, а рассеянно или победоносно, например) и ушел куда-то влево и вверх, но потом нашел в себе силы вернуться (маневр, конечно, не остался незамеченным коллегами, они его, не выдержавшего моего взгляда, наверное, и вернули на самом-то деле).

Мы, в свою очередь, хорошо видели швейцарский флаг на хвосте самолета: такой ни с чем не спутаешь.

Так и летели все эти люди, включая нас, минут десять до границы с Францией. Тогда, собственно говоря, и выяснилось, что чужих, если не вражеских самолетов три: из-под нашего вынырнул этот третий, и они звеном ушли обратно, как будто нарочно сверкнув на прощанье крыльями, в ту звенящую и в меру таинственную даль, которая, собственно говоря, уже много лет и называется Швейцарией.

Безусловно, хотелось понять, что же произошло. Я сразу подумал, что, может, это такой почетный эскорт нам дали швейцарцы, оберегая, кроме всего прочего, нас от себя, а себя от нас. Но только почему так демонстративно близко? Они как будто, сопровождая, еще и демонстрировали, что способны на многое, а может, и на все. Смиренные швейцарцы расхрабрились, и мне пришло в голову, что какой-нибудь их самолет мы тоже ведь можем окружить теперь каким-нибудь почетным эскортом (ну, то есть не мы, а они, истребители наши многочисленные, но все равно же мы…), причем, например, на нашей собственной территории … Ведь летают же швейцарцы по ней необдуманно, летают!..

И что же они такие до смешного безрассудные, чтобы не понимать таких очевидных вещей? И мы тоже их предупредим, что хотим показать наше уважение и даже еще что-нибудь более серьезное, граничащее, я не знаю, с любовью… Во всяком случае, отношения могут быть продемонстрированы такие же близкие, метров на пятьдесят, и тогда посмотрим, у кого там чего дрогнет…

Потом я подумал, что мы же не такие. Мы же не будем провоцировать сердечные приступы у пассажиров безобидного рейса, каким, вообще-то, был, конечно, и наш. Собственно говоря, на этом размышления и закончились, так как размышлять тут было больше не о чем.

Тем временем мы уже приземлялись на авиабазе под Лиссабоном, считай что в черте города (потом оказалось, что до центра от нее минут в крайнем случае пятнадцать, а то и меньше), на краю огромного аэродрома. На другом его краю был гражданский аэропорт.

Дозаправка обещала быть короткой: нам пообещали, что португальские военные быстры и техничны. Правда, возились они с нашим лайнером не меньше полутора часов. Тут же стояли еще два: основной и резервный борт российского президента. Они, впрочем, были пусты и ждали своего часа: Владимир Путин должен был прилететь после нашего «передового» борта и не тратить время, пока дозаправят его самолет. Он должен был просто пересесть в один из стоящих рядом с нашим и двигаться дальше, навстречу саммиту АТЭС, который стартовал бы, можно сказать, прямо с его появлением в Лиме нескончаемой серией двусторонних встреч с участниками саммита.

Это было по крайней мере самое логичное объяснение двум лишним, на первый взгляд, самолетам.

Но никакие они были не лишние. Наоборот, они радовали меня своим присутствием: аэропорт сразу становился каким-то домашним, захваченным или, может, перехваченным у португальцев хотя бы на время… Тем более что других самолетов тут не наблюдалось никаких.

Мы оказались в небольшом помещении, которое было приспособлено, с одной стороны, под зал ожидания, а с другой — под музей военной авиации. Был тут и пропеллер времен, по-моему, Первой мировой войны, и катапульта чуть более позднего времени, и кто-то из наших сразу повесил на нее свой парадный костюм с рубашкой, и стало казаться, что человек, сидевший в этой катапульте, только что выскользнул или даже вытек из нее под давлением тысяч атмосфер и что теперь придется постараться, чтобы найти хотя бы какие-нибудь признаки его самого, а уж, конечно, не его жизни… В общем, костюм этот неожиданно, если так можно выразиться, а лучше не надо, оживил катапульту…

Неожиданно из аэродромной мглы возник человек, представившийся сотрудником посольства. Это было радостно: он-то нам и был нужен. Дмитрий Сергеевич нес в руках несколько полиэтиленовых пакетов, хотя на столе уже стояли пакеты с соком, бутылки с водой и даже бутылок десять португальского сухого красного: нечаянная для кого-то и бурная радость… И даже несколько булочек, и даже банка с оливками!.. Да что же, да как же это!.. Да мы же знали, что Родина не оставит, не бросит нас она ни за что, Родина наша, а найдет везде, хотим мы этого или нет!.. Мы сейчас очень хотели.

Полтора часа прошли в торопливых разговорах. Все хотели выговориться, как будто чувствовали, что другого шанса у нас не будет. И глава Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству Александр Фомин делился своими впечатлениями о том, что история со швейцарскими «Хорнетами» — «совершенно эксклюзивная», потому что ведь они и в самом деле так близко никогда не подлетали к борту ни Сергея Лаврова, ни Сергея Шойгу (а и такое было, причем последний случай — месяца всего-то четыре назад)… И понимали же, черти, что вызовут раздражение, и вызывали…

Между тем мы, в свою очередь, понимали, что должны вылететь в Лиму раньше всех остальных бортов и начинать готовиться к двусторонним встречам, самыми интересными из которых следовало признать переговоры с феерическим президентом Филиппин, а также с многообещающим (но ничего пока не сделавшим) премьер-министром Японии. И там еще был председатель КНР, президент Перу и другие официальные лица. Было, казалось, из-за чего не опаздывать… Боже, было невозможно и представить, как померкнут они все на фоне предстоящих нам событий…

И вот мы начали выруливать на взлетно-посадочную полосу, и голова уже сникла по направлению к подушке, предчувствуя на взлете перепад давления, клонящий в сонливость, когда самолет вдруг остановился и командир корабля сообщил, что «у нас возникла маленькая проблемка». И стало быстро понятно, где это проблемка возникла: к одному из левых двигателей заспешили механики с какими-то гаечными, если не ошибаюсь, ключами… Намерения их следовало признать крайне серьезными. Перед людьми с такими ключами и с такими выражениями таких лиц не устояла бы никакая не то что проблемка, а и сама проблема.

Прошли три часа. Эти люди все так же умело управлялись со своими ключами, и дело все так же не двигалось, похоже, с места, как и сам наш самолет. Бортпроводницы (а обслуживала нас до Лиссабона, по моему убеждению, лучшая смена за все время наблюдений, то есть за 14 лет) пояснили, что шансов на то, что мы сейчас улетим этим самолетом, уже нет, видимо, никаких и что нам придется покинуть этот борт и ждать следующего, из Москвы, который вышлют за нами вместе с запчастью. Через некоторое время из других достоверных источников мне удалось выяснить, что это за деталь: оказалось, что отказала система зажигания одного из двигателей и ее теперь надо восполнить.

Я сразу понял, что это означает. Это не означало ничего хорошего. Запчасть эту надо найти, привезти, потом найти другой самолет, разбудить других пилотов, составить полетный план, наконец, долететь. Часов восемь, не меньше. И это значило, что ни на какие двусторонние переговоры мы, конечно, не успеваем. А на что успеваем? Да ни на что. К закрытой части пленарного заседания членов АТЭС мы и так не были допущены, и нам оставалось продемонстрировать максимальную готовность к встрече с президентом России по итогам саммита, которую и так можно будет посмотреть в прямом эфире по телевизору, например. И так гораздо, честно говоря, удобнее всего, потому что пресс-конференции такие почему-то принято устраивать, как правило, в аэропорту (а уже можно было представить себе, как осточертеют нам к этому времени одно только это слово «аэропорт» и каждая в нем буква…), а после этого придется про все это писать, и совершенно, как обычно, непонятно, когда и как…

Я так подробно пишу обо всех этих невидимых миру слезах, потому что вдруг почувствовал себя, как и остальные журналисты, ньюсмейкером, о котором необходимо знать все…

Да, теперь это были мы, ньюсмейкеры новой волны, и на своей волне, и это нам теперь уже звонили корреспонденты телеканалов и радиостанций, и я мог себе позволить рассказать многое, но не все…

В результате через четыре часа ожидания в самолете вместе с членами делегации мы все оказались снова в зале ожидания авиабазы. Все да не все: личные корреспондент и оператор президента должны были пересесть на резервный борт, летящий за президентским, и резервный борт был, говорят, уже и так перегружен… И помощник помощника президента Юрий Ушаков, остро необходимый ему, тоже туда перешел… И даже, например, Александру Фомину не хватило места на резервном борту.

Это обстоятельство произвело на него такое, видимо, впечатление, что он сразу попросил заказать себе билет из Лиссабона в Москву. Он раздумал лететь на саммит АТЭС вообще, раз так, и был озабочен теперь только одним, вернее двумя: лететь через Мюнхен или через Амстердам. В Амстердаме стыковка занимала три часа, но приземление было в Домодедово, а ему это удобно, потому что живет в Бутово (вот настоящий молодец)… А в Мюнхене — два часа, но посадка-то в Шереметьево… Так он и сомневался, пока за ним не пришли, и не увели в машину, и не увезли в темноту, на другой край большого поля…

А мы остались, и у меня, каюсь, тоже забрезжила в голове примерно та же мысль, только, конечно, насчет Шереметьево… И тут я понял, что у меня же нет шенгенской визы, и вспомнил, как, стоя дома в прихожей, я держал в руках второй паспорт, с нею, и решил, что нельзя же брать сразу оба: а вдруг что случится? И тогда у меня же не будет ни одного…

В такой же ситуации оказалась еще примерно половина журналистов. Дмитрий Сергеевич вообще не терял присутствия духа. Он терпеливо объяснил, что сейчас, в ближайший час, ему до нас нет никакого дела, потому что к Лиссабону подлетает российский президент и что ему надо организовать достойную встречу. Я понял, что без Дмитрия Сергеевича, несмотря на присутствие посла и многих других людей, все пойдет прахом. Хотя бы стало ясно, кто тут главный.

Странно, но в помещении было очень холодно, гораздо холоднее, чем на улице. Позже я узнал, что это работают кондиционеры. Я хотел попросить их выключить, но не было никого, кто бы мог это сделать. Один португальский солдат охранял вход в здание, другой — выход, и свой пост они не сдали бы, это было ясно, ни при каких обстоятельствах. Родина или смерть.

Для нас это понятие тоже было актуальным. Выбор был очевидным, хотелось в Москву, и я боролся с этим ощущением, потому что понимал: дезертирам не место в строю. Попытка заснуть тоже заканчивалась плачевно, то есть в буквальном смысле: от холода на глаза наворачивались слезы.

Но тут я услышал рев двигателя. Это была песня, и, увы, не про нас: это пел двигатель президентского борта, который взмыл в прозрачное ночное португальское небо. Наш двигатель ждал свою деталь. Когда-нибудь, подумал я, они ведь станут одним целым…

Тут появился энергичный Дмитрий Сергеевич, собрал все паспорта, долго отделял те, что без визы, от тех, что с визой, потом решительно и цинично смешал их и удалился. На фоне происходящего, а вернее, полного отсутствия событий это было уже кое-что.

Меня поразило, каким человеком он вернулся через час. Мы увидели великолепного мачо, победителя львов и носорогов и всей португальской армии. Да, на нем был тот же мешковатый костюм, и та же сумка, и ремень через плечо, опоясывающий по диагонали его неширокое тело, и он так же, как раньше, сильно зажмуривал глаза, прежде чем что-то сказать, но что это были за слова! Он великодушно раздал нам паспорта и объяснил: он договорился с португальскими военными, что те отпустят нас в город под его честное слово с просьбой когда-нибудь вернуться обратно на авиабазу.

Я не верил своим ушам. Как, мы без шенгенской визы и без отметок о въезде в страну вступим на территорию шенгенской зоны и будем ходить по ней, больше того, жить в ней? Мы же можем рассеяться по Европе! Среди нас в конце концов могли быть люди, подвергнутые санкциям людьми, являющимися аборигенами этой зоны, и это можно было расценивать как прорыв португальскими военными санкционной блокады. Это был вызов не только ЕС, но и НАТО! И эти люди, не колеблясь, бросили его. Возможно, они устали сидеть сложа руки все эти многие годы, пока занимались исключительно доставкой гуманитарной помощи в Анголу и Иракский Курдистан, а также в Россию (фотографии о том, как они в 1992 году вывезли в голодную Москву 17,5 тонны грузов, украшали один из стендов музея), и они просто решили наконец сказать «нет!».

Дмитрий Сергеевич к тому же объяснил, что некоторое время назад лично проснулся военный атташе посольства России в Португалии и позвонил начальнику авиабазы, после чего тот и решился на свой отчаянный и, давайте называть вещи своими именами, безумный поступок, и что военного атташе мы тоже должны поблагодарить, хотя быть мысленно. И разве мы не поблагодарили?

Ворота авиабазы распахнулись, и два с половиной десятка возмутительных нарушителей визового режима оказались на свободе, а еще через несколько минут я уже был в своем номере недурного отеля Tryp. Светало.

Утром стало известно, что самолет из Москвы вот-вот вылетит и что деталь при нем. Это звучало как-то невероятно и вызывающе, что ли. То есть эта машина со скрипом, но крутилась все же. Откуда-то доставили запчасть, нашли самолет, экипаж, сложили это все вместе и запустили в небо. Чья-то тяжелая рука осуществляла все эти действия, успех был неочевиден, всем хотелось спать, но кто-то, похоже, по какой-то причине хотел, чтобы что-нибудь происходило.

Происходящее с нами между тем по-прежнему широко освещалось средствами массовой информации, и мы уверенно держались на самом верху новостей «Яндекса». Конечно, ведь мы писали о самих себе — и нас было много, и нам нечего было делать. Это была, без преувеличения, страшная сила! Одних информационных агентств, и все мировые или хотя бы претендующие на то, чтобы ими стать, и, чем черт не шутит, именно после этой истории… ТАСС, «РИА Новости», «Интерфакс», «Блумберг», «Рейтер», АР… Все мы охраняли свой покой и вместе с тем гнали, гнали его от себя…

Оставалось только съездить в центр города и успеть насладиться жизнью утреннего субботнего Лиссабона. И я сделал это. Да, я был раньше здесь, и город этот нравился мне очень. Но разве можно было сравнить это с тем, что я испытывал сейчас! Меня восторгала и шокировала каждая мелочь! Все здесь было невиданным и великим подарком для меня: еврейский оркестр, словно встречающий именно, конечно, нас на дальних подступах к смотровой площадке, пожилой португалец, поющий с закрытыми глазами песни, мимикрирующие под фадо… Да что там, меню ресторана «Мама Роза», и особенно меню ресторана «Мама Роза»! Так отсидевший положенное ему выходит за ворота тюрьмы и видит мир, которого он так долго был лишен и уже отчаялся увидеть… И вот он вдруг весь уместился на его ладони… 40 граммов портвейна в пластиковом стаканчике из ларька на площади Луиша де Камоеша вприкуску с булочкой из кафе, стоящим под номером один в рейтинге португальских заведений... И еще, и еще… И всем этим я был обязан исключительно системе запуска двигателя…

Впрочем, выяснилось, что организаторы нашего турне в очередной раз маленько просчитались и решили, что надо быть на авиабазе по португальскому, а не по московскому времени, так что оказалось, что свободного времени у нас на самом деле на три часа меньше и уже надо было возвращаться на базу. В это время можно было открыть телефон и прочитать, что Владимир Путин начал серию двусторонних встреч с лидерами АТЭС. А я не поехал! Я купил удочку и пошел на рыбалку!.. А главное, я понимал, что спешить уже больше некуда. Ведь мы уже пришли.

Но я спешил — вернуться в ту жизнь, в которой зачем-то нахожусь уже столько лет, а главное, к ним, к португальским военным пилотам, я хотел не подвести их, я хотел быть достойным их доверия, да и просто их. Этих людей, бросивших вызов, по сути, самим себе.

На этот раз они открыли для нас другой вход в свой музей. Они хотели показать, что у них два входа. И они начали по паспортам пропускать нас и наши вещи через рамки металлоискателей. Они тщательно сверяли нас со списком. Еще бы, я понимал их: а вдруг они кого-то недосчитаются? Что будет? Страшно, невозможно представить.

Так через рамку прошли 11 человек. Потом португальцы устали и пропустили сразу всех остальных без проверки.

Эти люди, когда придет час, выиграют свою войну. Потому что войну выигрывают не формалисты, а сильные духом мужчины и женщины (их здесь тоже было в избытке, и, может, еще и поэтому они все тут, на авиабазе, не были на всякий случай озлоблены на жизнь). А на самом деле я считал, что свою главную войну они уже выиграли, и это случилось вчера ночью и сегодня утром…

Они проводили нас до самолета: чтобы мы были спокойны. Деталь заменили, пилоты попробовали ее в деле — вроде работало. На чей-то робкий вопрос, все ли будет хорошо, один из пилотов великодушно бросил: «Мы же не самоубийцы...» Да, на первый взгляд они не производили такого впечатления…

Мы летели над океаном. Куда, а главное, зачем? Все и так шло своим чередом и без нас, и можно сказать, что уже даже заканчивалось или по крайней мере перевалило за экватор. Может быть, нам хотелось увидеть Владимира Путина? Не без этого, конечно…

Через 10 часов 40 минут мы прилетели в Лиму.