Екатеринбургский балет на фестивале "Дягилев P.S."

Фестиваль балет

Фестиваль "Дягилев P.S." завершился балетом Сергея Прокофьева "Ромео и Джульетта" в постановке Вячеслава Самодурова, исполненным труппой Екатеринбургского театра оперы и балета при полном аншлаге. Из Петербурга — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

На фестивале балет "Ромео и Джульетта" звучал дважды: сначала его без танцевального обременения исполнили Теодор Курентзис и его MusicAeterna в Большом зале Петербургской консерватории и снискали подлинный триумф: в финале стоял стадионный рев. Маэстро, не скованный темпами балетных ног, управлял циклопическим составом оркестра, не уместившимся бы ни в одну оркестровую яму мира. Трехактный спектакль он провел на одном вольном могучем дыхании с таким темпераментом и мощью, что балетный обозреватель "Ъ" то приплясывала в кресле, то вжималась в него, открывая заново наизусть знакомую музыку.

Екатеринбуржцы "Ромео и Джульетту" исполняли под фонограмму, а потому музыка не отвлекала от постановки Вячеслава Самодурова, рекордсменки этого года по количеству номинаций на "Золотую маску": их целых восемь, выдвинуты практически все создатели и исполнители. В общем-то понятно почему: балет Самодурова приятен во многих отношениях. Концепция его доходчива: человечество во все времена склонно к насилию, и феодальная вражда семейств тут особой роли не играет. Поэтому в спектакле не отличить Монтекки от Капулетти, на шекспировскую эпоху намекает разве что красная трехъярусная конструкция декораций (сценограф Энтони Макилуэйн имел в виду театр "Глобус"). Зато растянутые майки с принтами в виде ренессансных портретов, приспущенные штаны с подтяжками, лифчики, надетые поверх платьев (художник по костюмам Ирэна Белоусова) недвусмысленно отсылают к молодежной культуре ХХI века, равно как и жестикуляция и манера поведения буйного населения города — хоть Гента, в котором Вячеслав Самодуров поставил первую редакцию балета, хоть Екатеринбурга.

Впрочем, его пацаны с городской окраины фехтуют рапирами, как мушкетеры, и танцуют, как классический кордебалет. В этой успокоительной смеси традиционной архаики с узнаваемыми приметами современности как раз и кроется приятность самодуровской трагедии: вроде все знакомо, но слегка по-новому. Он прилежно следует за режиссерской экспликацией хрестоматийной хореодрамы (1940) Леонида Лавровского и Сергея Радлова, позволяя себе фрондировать лишь в деталях. Так, вместо интимной сцены венчания режиссер Самодуров придумал многолюдную мессу, его Ромео с Джульеттой остаются необвенчанными, хоть и целуются перед алтарем. Стремительному "бегу Джульетты" по авансцене, прославленному великой Улановой, хореограф противопоставил бег на месте. Впрочем, его Джульетта зря рвется из рук кормилицы: патер приносит ей снадобье на дом. Есть и другие несуразности — вроде необъяснимого отсутствия матери Джульетты в третьем акте и сцены в Мантуе с законным горестным соло Ромео.

Зато хореографу удались массовые танцы и драки, так что первый акт, где они в изобилии, пролетает с воодушевляющей живостью, несмотря на явно проваленный "танец рыцарей" на балу. Акт второй держится на дуэлях: Тибальд (в обаятельном исполнении Сергея Кращенко похожий на молодого грузноватого Траволту) изобретательно, технично и яростно фехтует с желчным невысоким ловкачом Меркуцио, эпизод смерти которого, отлично поставленный и великолепно сыгранный Игорем Булыцыным, можно считать кульминацией всего балета.

Что до танцев, то они вполне академичны, местами милы и временами даже остроумны: Вячеслав Самодуров, к счастью, отчасти обуздал свою склонность выворачивать классические па наизнанку. Исключение он сделал для дуэтов главных героев (которые как назло у Прокофьева чрезвычайно длительны), где его дар сочинять неудобные движения проявился в виде поддержек-выбросов Джульетты (Екатерина Сапогова) ногами вперед и сольного порхания счастливого Ромео (Александр Меркушев), взмахивающего руками, как птица крыльями. Эпизод "Спальня Джульетты" также не подарил полноценного адажио: возможно, хореограф полагал, что при душераздирающем расставании неуместны эффектные поддержки и па, а потому заставил своих героев то горестно целоваться, то цепляться друг другу за руки и за ноги, оттягивая разлуку.

И все же эталонная советская режиссура 75-летней давности, оказавшая непреодолимое влияние на постановки западных классиков Крэнко и Макмиллана, легко перемолола и творческие находки Самодурова. Несмотря на разного рода несообразности, его постановка "Ромео и Джульетты", подкрепленная незыблемыми режиссерскими канонами, куда стройнее и логичнее, чем совершенно самостоятельная "Ундина", поставленная им в Большом театре и тоже выдвинутая на конкурс "Золотой маски". Можно сказать, что екатеринбургский Самодуров одолел Самодурова московского. А это уже победа.