На какой пьедестал вознесли Евгения Примакова на чтениях его имени

В Центре международной торговли в Москве прошли Примаковские чтения. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ стал свидетелем того, как участники чтений искали не только место Евгению Примакову в новейшей российской и мировой истории, но и себе — поближе к нему.

Большой зал в Центре международной торговли, который используется, например, для форума ВТБ «Россия, вперед!» и на который обычно приходит Владимир Путин, на этот раз был скорее наполовину пуст, чем наполовину полон, так как отсутствие одних участников, похоже, нервировало организаторов больше, чем присутствие других. То есть пустые кресла смущали больше, чем полные.

На чтениях до Владимира Путина в этот день выступили уже многие. Я появился на выступлении президента РАН Владимира Фортова, который долго и тщательно объяснял роль Евгения Примакова в развитии отечественной науки. В его изображении Евгений Примаков был без сомнения большим ученым (при этом ни в коем случае не госчиновником) и повлиял на развитие сразу многих наук так, как это не удалось никому из его современников, недаром он ведь всегда и подписывался: «Евгений Примаков, академик». Это значило, что науку он ставил превыше всех остальных своих добродетелей, каких, конечно, тоже хватало, этого Владимир Фортов не отрицал.

Выступил бывший генеральный секретарь НАТО, министр иностранных дел ЕС Хавьер Солана, по понятным причинам сосредоточившийся на международном аспекте деятельности Евгения Примакова, о котором рассказывал так же дотошно, как Владимир Фортов — о научном. Евгений Примаков, по признанию Хавьера Соланы, оставил в его сердце неизгладимый след (прежде всего это был, видимо, след самолета, развернувшегося над Атлантикой).

Бывший президент Северной Осетии Александр Дзасохов отчего-то начал пристально рассматривать вклад Евгения Примакова в отечественное востоковедение и признал его революционным.

— Он действенно расширил спектр научных изысканий! — сформулировал Александр Дзасохов.

И он добавил, что не зря Евгению Примакову вместе с другими выдающимися востоковедами была присвоена Госпремия:

— За то, что они сумели спрогнозировать войну между Ираном и Ираком, а главное — смогли выработать рекомендации для руководства стран!

Александр Дзасохов не уточнил, для какого именно руководства, Ирана или Ирака, были выработаны эти рекомендации (возможно, для обоих). Или, может, для руководства СССР (и даже вероятнее всего).

— Время проходит,— а он с нами,— заключил Александр Дзасохов, чье время тоже, надо сказать, проходит и проходит, а только никак не пройдет (а что, и слава богу, здоровья и всех благ).— И так будет всегда.

Аплодисменты, казалось, нарушили строй его печально марширующих мыслей.

Сергей Катырин, председатель Торгово-промышленной палаты, рассмотрел деятельность Евгения Примакова на посту председателя этой палаты. И выяснилось, что незаменимые есть. Евгения Примакова не заменить даже Сергеем Катыриным — вот что я в конце концов понял для себя из этого выступления.

А вот глава службы внешней разведки Сергей Нарышкин ничего не говорил, а просто сидел в президиуме — и это было самое яркое и многозначительное выступление на этих чтениях.

Это когда ничего нельзя прочитать даже между строк — просто потому, что их нет.

Директор Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) имени Евгения Максимовича Примакова Александр Дынкин, пока в партере задремал Владимир Фортов, в какой-то степени обобщил предыдущие выступления и рассказал, как Евгений Примаков фактически в одиночку бросил вызов монополярному миру (все-таки эпизод с разворотом самолета нашел в конце концов отражение в тезисах выступающих) и как потом предсказал, что «не получится пришпорить процесс арабского возрождения при помощи внешних сценариев» и что «это приведет к катастрофическим последствиям».

— Об этом,— справедливости ради напомнил Александр Дынкин,— писали еще братья Стругацкие в «Трудно быть богом»…

И в этот момент я даже вздрогнул: оказывается, в мировой политике, экономике и науке было все же что-то, родоначальником или по крайней мере предвестником чего не оказался бы Евгений Максимович Примаков.

Для меня все-таки странной была организация этих чтений. Я предполагал, что на чтениях люди говорят прежде всего не о том, каким он парнем был, а обсуждают хотя бы какие-то его идеи и мысли и, может быть, даже пытаются развивать их. Но не таковы были участники этих чтений. Все для них затмила фигура такого, как теперь уже понятно, титана, каким был и остается Евгений Примаков. На всестороннем изучении непосредственно его личности они и сосредоточились.

В перерыве я спросил лидера КПРФ Геннадия Зюганова, который, сидя в первом ряду, как за первой партой, лихорадочно, казалось, конспектировал выступления участников форума,— зачем он это делает. Все ведь и так записывалось, без него.

Не-е-т,— покачал головой Геннадий Зюганов,— я всегда все сам записываю. Ладно, раскрою секрет…

И он достал небольшого размера оранжевый блокнотик. У него их сотни, а может, уже и тысячи. Это его такое наследие, и не только его, а и тех, за кем он записывал (хотя кроме Геннадия Зюганова в этом наследии вряд ли кто еще сможет что-то разобрать).

Я заглянул в блокнотик. Все там было не только пронумеровано, а еще и расчерчено, то есть фактически зашифровано, самым системным образом. Каждому выступающему был положен свой участок страницы в отведенном ему углу. Я был в какой-то степени поражен: в этом и в самом деле наблюдалась какая-то адская система, в которую можно заточить любого человека.

— Мне не надо никакого интернета,— объяснил Геннадий Зюганов.— Все здесь! Моя методика! Я ее изобрел. Я могу в две минуты найти любое выступление Ельцина двадцатилетней давности! Вот тут все, в моих блокнотах!

Я поинтересовался, не смущает ли его, что чтения сводятся к пересказу биографии Евгения Примакова применительно именно к той сфере деятельности, в которой увереннее всего чувствует себя выступающий.

— Смущает! — воскликнул Геннадий Зюганов.— Еще как! Примаков ведь еще и решения вопросов предлагал! Стратегию! Промышленную политику! И если нам умный человек что-то завещал, то надо думать, как это выполнить.

Я хотел было спросить, не перепутал ли он вдруг Евгения Примакова с Владимиром Лениным, но не стал: в мире и так слишком много жестокости.

— Вот если бы мне дали выступить, я бы сказал, как он становился премьер-министром… — мечтательно произнес Геннадий Зюганов.

Я понял, что и он сгорел в огне этих чтений еще до начала своего так и не состоявшегося выступления.

Между тем Геннадий Зюганов вот на что вдруг обратил мое внимание:

— Посмотрим еще, что Путин скажет! — со странным значением произнес он.

Я понял, что Геннадий Зюганов готов открыть новую страницу в своем блокноте. И видя его теряющуюся в полутьме зала спину, догадался, что он даже спешит это сделать. Ясно, что Владимир Путин был не таков, чтобы вот так взять и запросто появиться перед Геннадием Зюгановым. Нет, тот еще посидел с открытым блокнотиком и ручкой в тишине настолько не заполненного зала, что громкие слова с мест отдавались в нем, казалось, эхом, еще минут 40, прежде чем с облегчением мог начинать писать: «Уважаемая Ирина Борисовна! Уважаемые дамы и господа! Коллеги, друзья!..»

Владимир Путин, впрочем, не стал отличаться от остальных участников чтений ни в лучшую, ни в худшую сторону. Он проанализировал все вехи жизнедеятельности «великого гражданина нашей страны», который «оставил богатое наследие, причем в самых разных областях: в государственном строительстве, в науке, во внешней политике, экономике, журналистике».

Если бы господин Путин слушал предыдущих ораторов хотя бы столько же времени, сколько я, возможно, ему в голову пришли бы еще какие-нибудь идеи насчет организации своей речи.

— Примаков избегал в науке формализма, заезженных штампов, пустословия,— говорил президент.— Он всегда стремился мыслить свободно, делать взвешенные, обстоятельные выводы и, что особенно ценно, применять свои разносторонние знания на практике, в жизни, в работе. Мы даже говорим об особом методе Примакова! В его основе — системный ситуационный анализ, позволяющий всесторонне рассматривать события в политике, в экономике, в общественной жизни, прогнозировать разные варианты их развития и предлагать оптимальную стратегию действий по конкретному направлению.

Интересно, если этот метод — особый, то какими же являются традиционные? Рассматривать события односторонне, ни в коем случае не прогнозировать варианты их развития и главное — ни за что, как бы и кто бы ни просил, ни стоял бы даже на коленях,— не предлагать оптимальную стратегию действий?

А что, ведь судя по тому, как развиваются события, именно такой метод часто и положен в основу принятия стратегических решений, определяющих моральный и материальный облик страны.

Прошелся Владимир Путин и по остальным вехам. Некоторые его тезисы буквально дословно совпадали с выступлениями участников чтений. Речь продолжалась, и в конце концов мне стало казаться, что даже и недавний телефонный разговор с Дональдом Трампом, о котором вскользь упомянул Владимир Путин, является результатом усилий на этом треке лично Евгения Примакова.

Остается надеяться, что все необходимые и достаточные слова по поводу личности Евгения Примакова сказаны, участники чтений выговорились, и на следующих чтениях их выступления не будут похожи на нескончаемую серию некрологов, а сами они займутся делом, для которого их воспитывал сам Евгений Максимович Примаков, то есть изучением его богатейшего наследия…

Эх, вот ведь и я тоже в конце концов сбился куда все…

Но не было шансов устоять.