Чем хорош пессимистический прогноз

"Пусть большая часть этих прогнозов не сбудется!" — экономический редактор "Денег" попытался исходя только из нынешних трендов представить, как может выглядеть жизнь в России в 2050 году. Ужаснулся, а потом вспомнил, чем хорош пессимистичный прогноз. Он побуждает к действию.

МАКСИМ КВАША

Жизнь среди чужих

Демографический прогноз, наверное, единственное, чему можно верить, пытаясь заглянуть на несколько десятилетий вперед. Смертность — штука беспощадная, только ты начал радоваться, что продажи водки пошли вниз, а пьяных на дороге стало меньше, так сразу "появляется" какая-нибудь настойка боярышника (кавычки здесь только потому, что она всегда была, просто раньше у ее производителей, кажется, совесть была, и метиловый спирт в "мерзавчики" не лили). Те, кто думает, что можно повлиять на рождаемость, могут посмотреть на Японию. Или поближе — на результаты введения материнского капитала.

В общем, уже к 2030 году нас, скорее всего, будет меньше. То ли на миллион человек, то ли на семь — зависит от того, какому варианту прогноза Росстата вы верите, высокому или низкому. Простенькая аппроксимация — и получаем: к 2050-му нас, возможно, будет не 146 млн, а чуть ли не 115. А то и меньше.

"Нас" — это тех, кто уже сейчас живет в России и их потомков, без учета новых мигрантов. С их учетом демографы почему-то полагают, что население будет более или менее стабильным — около 150 млн человек.

Приготовьтесь, кстати, к тому, что среди "нас" будет куда меньше блондинов, а брюнетов, наоборот, больше — уроженцев Кавказа и Средней Азии. Демография неумолима: рождаемость выше у бедных, а мигранты, как внешние, так и внутренние, как правило, получают самые низкооплачиваемые места.

В общем, уже при жизни этого поколения примерно каждый третий окажется пришлым, в той или иной мере чуждым русской культуре, языку и традициям. Уже сейчас (при мизерной доле "чужих") уровень конфликтности и взаимной подозрительности зашкаливает. Что же будет, когда их доля в населении вырастет во много раз? Если не предпринять (сейчас еще, кажется, не поздно) титанических усилий по созданию системы интеграции и адаптации мигрантов... тут, впрочем, можно скатиться в антиутопию.

Старики-работники

Вечной жизни пока не обещают ни отъявленные оптимисты, ни венчурные капиталисты. Но уже сейчас обещаний, что удастся продлить активную жизнь до 100-120 лет, причем уже в ближайшие годы, хоть отбавляй.

Если таблетка долголетия действительно будет изобретена, есть два варианта развития событий.

Первый: средство Макропулоса настолько дорого, что доступно лишь избранным. В этом случае мир получит колоссальный рост неравенства и концентрации богатства и власти в руках суперстариков, сравнимый разве что со средневековыми азиатскими деспотиями.

Второй: оно окажется относительно доступным или даже всеобщим. С точки зрения традиционных пенсионных систем — это кошмар. Особенно в странах, претендующих на то, что решения в них принимаются с оглядкой на общественное мнение.

Дискуссия о необходимости повышения пенсионного возраста станет перманентной. Сами эти решения будут запоздалыми. В результате бюджеты пенсионных фондов будут хронически и непредсказуемо (а вдруг не 120, а 125 или, не дай бог, 140?) дефицитны. Правительствам придется то и дело увеличивать налоговую нагрузку (опять демография — на одного работающего приходится все больше пенсионеров) и/или уровень госдолга (а значит, и процентных ставок). В общем, ситуация, плохо совместимая с экономическим ростом.

Но торможение экономического роста будет происходить не только на макро-, но и на микроуровне. Традиционная социальная и корпоративная конструкция подразумевает, что руководящие и высокооплачиваемые позиции занимают зрелые работники. Теперь они дольше будут держаться за место. И дольше не освобождать его для более молодых, более восприимчивых к новым технологиям.

Китайская угроза

Последние лет пятнадцать китайцы работали за нас. Высокие цены на нефть, металлы и прочее сырье и низкие на все, что можно сделать руками,— их заслуга. По сути, бурный рост благосостояния российских домохозяйств и возможностей федерального бюджета в "золотые годы" — лишь побочный результат фантастических темпов роста экономики КНР.

Теперь Китай замедляется. Темпы роста ВВП на 10% в год — в прошлом, через несколько лет никто не удивится уже и 3-4%. А значит, рассчитывать на гигантский спрос на наше сырье больше не приходится. Китайцы построили свои дома, дороги, мосты и электростанции, столько металла, цемента и древесины им больше не понадобится.

И сберегали китайцы за нас. Ну не только: по сути, они сберегали за весь мир. Понятно почему: это единственная крупная экономика, где нет всеобщего пенсионного страхования.

Именно их гигантская норма сбережений обусловила и крайне низкую инфляцию в мировой экономике, и затянувшийся период практически нулевых реальных процентных ставок. В конечном итоге кредиты, на которые построены торговые центры и аэропорты в российских городах, закуплены товары и самолеты, основаны на сбережениях простых китайцев.

Но политика "одна семья — один ребенок" привела к тому, что китайское общество начинает стареть. Норма сбережений будет меньше, китайцы начнут больше тратить.

Не исключено, что в результате мир на десятилетия получит вместо сверхдешевых денег очень дорогие.

Смерть рантье

Дорогие деньги особенно дорого обходятся развивающимся рынкам.

Во-первых, им попросту приходится больше платить за использование иностранных инвестиций. А без них обычно экономического роста не бывает. Сторонникам концепций "опоры на собственные силы" рекомендуется турпутевка в Северную Корею и учебник чучхе, вот уж чистый эксперимент.

А во-вторых, неумолима не только демография, но и арифметика. Оценка любого актива — это сумма всех будущих денежных потоков, дисконтированных на процентную ставку, соответствующую их риску. А значит, даже не очень большое повышение ставки может означать очень существенное снижение цены любого актива.

И это не только про фондовый рынок. Российскому рынку акций вообще придется туго: стагнирующая экономика не позволит ожидать роста денежных потоков, а высокие ставки дисконтирования будут дополнительно давить на котировки. И это даже если в экономике не появится новых рисков.

Это про все активы, включая жилье. Не исключено, что цены на него многие годы будут стагнировать или даже снижаться. Тем более что старение общества, меньшее количество новых семей означают и снижение спроса на жилье.

Проще говоря, тех, кто вовремя сообразил, что государство не сможет обеспечить достойную пенсию, и попытался скопить на нее сам, ждет неприятный сюрприз: привычные инструменты накопления могут не дать сколько-нибудь пристойной доходности. А чтобы скопить необходимые для комфортной старости 10 годовых доходов, надо уже сейчас откладывать не 20% зарплаты, а, скажем, 30%.

Но даже этого может оказаться мало. Ведь старость вполне может продлиться дольше, чем вы рассчитывали (см. выше).

Революции, которые проходят мимо

Или может не продлиться.

Футурологи всех времен и народов наступали на одни и те же грабли — неверно оценивали прогресс. То не могли угадать очередную смену технологического уклада, то, наоборот, надеялись на гораздо более быстрое развитие событий.

Всего 20 лет назад в Москве было несколько сотен пользователей интернета, и тогда спрашивали: а что это? а зачем? То, что Россия не оказалась на обочине этой революции, почти случайность: в СССР было гигантское перепроизводство математиков, издержки атомного и космических проектов.

Сейчас уже заметны очертания новых технологических революций. В промышленности — роботизация, полная кастомизация производства, 3D-печать, большие данные, интернет вещей и, главное, станков и так далее. Совершенно сказочные вещи происходят в медицине, биотехнологиях, даже в сельском хозяйстве. Но все еще не очевидно, что из этого "выстрелит". Или сразу все?

Но все это (или почти все) происходит не в России. И если в случае интернета мы успели довольно быстро клонировать чужие проекты, то здесь может не хватить технологической культуры. Скорее всего, придется импортировать уже готовые продукты и технологии.

Тем более что, кажется, наша система образования уже почти не в состоянии выпускать специалистов, которые бы могли их разрабатывать. Не факт даже, что пользоваться смогут. По крайней мере, судя по данным международных сравнений, уровень функциональной грамотности (способности понять текст и сделать из него выводы) у российских школьников крайне низкий. И падает.

А вот в Эстонии, например, высокий. И растет.

Новые неравенства

2016 год дал "Деньгам" повод заговорить о "новой бедности", о новом самоощущении и попытках нащупать новый тип поведения, о растерянности бывшего "среднего класса", точнее, наиболее обеспеченной его прослойки.

Одна из граней этой растерянности — утраченный паритет с Европой: какой-нибудь француз или итальянец опять богаче. Но это старый тип неравенства — странового. Просто он неожиданно наложился на девальвационный шок.

XXI век уже дал и еще даст поводы говорить о куда хуже описанных типах неравенства, а главное — о способах приспособления к ним. Имущественное, гендерное, цифровое, по доступу к водным ресурсам, животным белкам и услугам библиотек — ничего нового в этом нет, все прогрессивное человечество хоть что-то да делает в этих направлениях.

А вот образовательное неравенство, похоже, начинает играть новыми красками, приобретает совершенно иное качество. Ставшая массовой утрата критического мышления и функциональной грамотности уже привела к появлению целого класса псевдоспециалистов. Грубо говоря, человек знает, что, чтобы машина поехала, надо повернуть ключ в замке зажигания, но не знает, что происходит дальше и почему она все-таки едет. Еще немного, и на тех, кто знает, начнут смотреть с подозрением. А то и сжигать на кострах, как колдунов в Средние века.

Мир стремительно разделяется на большинство — тех, кто не знает, почему в инструкции к микроволновке "запрещается сушить кошек", и меньшинство — тех, кто знает.

Или хотя бы в состоянии поинтересоваться.

Судьба последних — добровольная сегрегация. Да, похоже на новую кастовость, да, история движется по спирали. И да, ошибка всех футурологов в том, что они ищут аналогии в прошлом.