Выбор Лизы Биргер

Максим Кронгауз, Мария Бурас «Выше некуда! Новогодняя сказка»

Нет ничего удивительного в том, что лингвист Максим Кронгауз и его жена и коллега Мария Бурас написали детскую сказку — кто их сейчас не пишет? К тому же "директор русского языка" Максим Кронгауз совсем недавно совершил первый заход в тему книгой "С дедского на детский", своеобразным комментарием к сказкам Артура Гиваргизова, и все мы знаем, что он умеет с этими детьми на одном языке разговаривать. Но даже безусловно доверяя авторам, ты не ожидаешь от них настолько безупречной сказки. Сказки самой классической, в которой органичное появление персонажей русского фольклора может напомнить сказки Стругацких, а вторжение волшебного мира в современный быт — сказки Вениамина Каверина.

Впрочем, мир и быт немало изменились с тех пор, как те старые советские сказки были написаны. Теперь в нем есть компьютеры, интернет, мобильные телефоны и тревожные разговоры из телевизора. И в сказке Кронгауза и Бурас безупречно выстроен переход из обыденности в волшебную страну, где Баба-яга, русалка, домовой, Василиса Прекрасная и Иван Царевич и Кащей Бессмертный живут за соседней дверью — и вполне может оказаться, что, кроме них, кругом никого и нет. Если разбивать эту сказку по предновогодним дням и читать как календарь, каждый день понемногу, рискуешь и вовсе уйти в этот мир с головой и начать подозревать сказочного героя в каждой соседской старушке.

По сюжету сказки, мальчики Петя и Ося обнаруживают пропажу старинных елочных игрушек с елки — таких, помните, фигурок на прищепках — и отправляются на поиски, попутно знакомясь с удивительными обитателями собственного дома. Там есть и сисадмин Жорик, известный хулиган, который, как выпьет квасу, свистит, будто разбойник, и Нинель Филипповна с фиолетовой бородавкой на носу, и рыжеволосая Жанна-косметолог, хозяйка водорослей, и над ней — менеджер с холодными глазами Дмитрий Константинович. Звучит пугающе, но на поверку они оказываются вовсе не такими страшными, а некоторые даже симпатичными. Страшнее тот, кто выше, но и его можно победить сообразительностью, смелостью — и, конечно, с помощью волшебных подарков дорогих друзей.

М.: Малыш, 2016

Роальд Даль «Мальчик. Рассказы о детстве», «Полеты в одиночку»

В сентябре 2016 года мир отмечал столетие со дня рождения Роальда Даля — "большого доброго великана" и одного из самых важных детских писателей прошлого века. Что до нас, то мы его примерно к юбилею и узнали — хотя книги Даля выходили на русском языке и раньше, именно серия издательства "Самокат" с переводами Елены Суриц и оригинальными иллюстрациями Квентина Блейка открыла Даля русскому читателю. К юбилею переизданы и две биографические книги Роальда Даля — "Мальчик" и "Полеты в одиночку", первая рассказывает о детстве, вторая — о добровольческой службе Даля в британской авиации во время Второй мировой войны. Ну и, конечно, обе они рассказывают прежде всего о том, откуда в далевской прозе вольный дух свободы и непокорства, неповиновения миру взрослых. Нет, книги Даля не состоят целиком из жалоб на ужасную детскую долю. Но среди рассказов о радостях езды на велосипеде или счастье от покупки лакричных тянучек именно такие истории оказываются главными: о несправедливом наказании за детскую шалость, об удалении аденоидов без анестезии, о невероятных страданиях в школе-пансионе под надзором вооруженного тростью директора. "Мальчик" в свое время стал признанием Даля, что о детских страданиях он знает не меньше, чем о детских радостях,— и именно это помогло ему обрести миллионы преданных читателей по всему миру.

М.: Самокат, 2016

Мария Ботева «Ты идешь по ковру»

"Ты идешь по ковру" Марии Ботевой — внезапно ошеломительная прямо-таки книжка. В ней две повести: первая, заглавная, рассказывает о жизни двух деревенских девчушек, меняющейся с появлением мальчика и коня, другая, "Несколько кадров для дедушки",— про девочку, жизнь которой меняет щенок. Центральным событием этой прозы всегда становится встреча с Другим. Не столько сюжетная встреча Ольки и Маринки с конем Бароном или Женьки с псом Спальником, сколько открытие мира другого человека с его бедами, интересами, прибаутками, второстепенными героями вроде контуженного на войне деда Ефима, которые в деле познания иногда становятся героями главными. Персонажи этих книг мудреют и взрослеют, познавая мир вокруг них, а мы совершаем открытия, заглядывая, словно в открытую книгу, в их собственный мир.

М.: КомпасГид, 2016

Никола Юн «Весь этот мир»

Сентиментальная подростковая книжка, предсказуемо взорвавшая западный мир,— тут есть умирающая девочка-подросток (главная героиня, Мэдди, страдающая тяжелой формой иммунного заболевания, при которой любая болезнь может оказаться для нее последней), прекрасный принц, математический гений в черном, которого поколачивает пьющий отец. Понятно, что любовь неизбежна и обязательно будет всепоглощающей, но в финале читателя ждут отнюдь не коллективные похороны из "Ромео и Джульетты". Николе Юн было бы так же нечестно пенять на сентиментальность, как смешно ставить на вид Джону Грину трагическую гибель его главных героев. В конце концов, оба они пишут для подростков и о возрасте, в котором все экстремально. И в этой экстремальности Никола Юн находит очень точные слова и образы для реалий современного подросткового мира, для нежностей, рождающихся в чатике мессенджера, шуток и подколок, необходимых, чтобы скрыть неловкость от собственной предельной откровенности, для списка любимых книг, выдающих героев с головой: а вы бы что выбрали, "Повелителя мух" или "Цветы для Элджернона"?

М.: Clever, 2016

Руне Белсвик «Простодурсен: Лето и кое-что еще»

Бывают такие книги, судьба которых на русском складывается чуть ли не удачнее, чем на родном языке,— и "Простодурсен" из их числа. Истории эти, переведенные на русский Ольгой Дробот и гениально додуманные в иллюстрациях Варвары Помидор, оказались идеальным продолжением нашего собственного счастливого воспоминания о скандинавской прозе. Обитатели этой волшебной Приречной страны неизменно чувствуют смутную тоску по чему-то большему, и вместо того, чтобы тихо печь коврижки, задаются вопросами, сочиняют стихи, ставят спектакли. Вот эта хмурость, бесконечная утомляющая болтовня, философствование, нытье, как сюжет оказываются исполнены притягательной силы. И почему-то страшно знакомы именно абсурдностью своих сюжетов: только здесь, например, может встретиться утка, которую приходится затаскивать на гору в перевернутой табуретке, а потом сбрасывать с вершины. Но главное здесь — постоянное сомнение героев в том, что все, чем они занимаются, вообще имеет какой-то смысл, сомнение, пропадающее только в игре, сомнение, которое, очевидно (и справедливо), должно казаться маленьким читателям настоящей правдой жизни.

М.: Самокат, 2016