Лингвист Максим Кронгауз о том, как слово превращается в мем

“Ъ-Lifestyle” поговорил с Максимом Кронгаузом о главных мемах уходящего года, роли эмодзи и отношениях интернет-сленга с современной литературой.

Язык, на котором говорит интернет, меняется очень быстро: развиваются разговорные жанры, форматы, появившиеся в соцсетях, становятся частью современной литературы, а письменная речь дополняется пиктограммами, воплотившимися в эмодзи. Максим Кронгауз — лингвист, доктор филологических наук, руководитель лаборатории лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик ВШЭ — изучает процессы, которые происходят с русским языком в XXI веке в интернете и вне его. Этому посвящены его самые известные книги — «Русский язык на грани нервного срыва» и «Самоучитель Олбанского». А сейчас Школа филологии НИУ ВШЭ выпустила «Словарь языка интернета.ru», соединивший все главные мемы, идиомы и явления, которыми жил интернет в течение 20 лет. Язык «падонков», царивший в Сети на протяжении десяти лет, встретился на его страницах с «няшками», «кеком» и современным политическим жаргоном. Максим Кронгауз, выступивший руководителем проекта, рассказал “Ъ-Lifestyle” о том, как письменный язык может менять этикет, откуда в интернет приходит манипулятивная лексика и какие слова стали маркерами уходящего года.

— Что сегодня можно назвать единицей общения в интернете — это текст, мем, картинка, смайл?

— Я думаю, что это все-таки пост, цельное сообщение. Раньше в Facebook его называли статусом. Сейчас, на мой взгляд, в интернете появился другой важнейший жанр — это комментарий. Он тоже имеет массу названий — «камент», «реакция». Именно благодаря комментированию в интернете стал возможен письменный диалог между автором поста и его читателями. Фактически он и породил то, что я называю разговорным интернетом, а это и есть главное завоевание интернета 2010-х. Раньше, в доинтернетову эпоху, мы общались преимущественно устно, а письменный язык служил исключительно для закрепления каких-то формальных документов или для создания монументальных литературных трудов. В интернете же появился письменный разговорный язык. Этому способствовали не только комментарии, но и чаты, форумы и другие форматы, позволяющие прокомментировать какое-то сообщение. Так что сегодня коммент уже существует как самостоятельный жанр внутри интернет-диалога.

— А эмодзи уже стали универсальным языком? Или это еще один способ компенсировать эмоциональное содержание речи?

— Эмодзи и смайлики все еще существуют в виде отдельных символов. Правильнее говорить именно о смайликах, потому что эмодзи — это еще более широкое понятие. Они прежде всего компенсируют отсутствие в традиционном письменном языке эмоциональной информации — мимики, жестов. Поскольку письменный язык теперь используется для разговора, ему не хватает этих вещей. Смайлики как раз передают то, за что в устном языке отвечают мимика и интонация.

Эмодзи — это пока не очень понятная культура. Она неоднородна. С одной стороны, среди эмодзи встречаются те же смайлики, а с другой — есть и настоящие пиктограммы, то есть символы, которые вообще не принадлежат языку. Если в сообщении исключительно картинки, его уже нельзя назвать конкретной фразой. Оно передает некий общий смысл, который можно интерпретировать по-разному. Фактически это возвращение к дописьменной эпохе. Почему сейчас это модно, откуда взялась необходимость добавлять в коммуникацию иероглифы, пиктограммы и прочие дописьменные знаки — не очень понятно. Трудно сказать, что будет с эмодзи дальше. Сегодня они действительно популярны, потому что отчасти делают скучную речь более красочной, но в интернете и без них есть очень много способов компенсировать эмоции, которые приближают нормальную письменную речь к устной.

— Какая аудитория в интернете сейчас влияет на язык активнее всего?

— Раньше это, безусловно, были «падонки». Их влияние ощущается до сих пор. В «Словаре» мы рассматриваем язык в исторической перспективе, а «падонки» царили в интернете с конца 1990-х до 2010 года — выходит, больше десяти лет. Это была самая влиятельная культура. Сегодня появилась новая — пускай меня заклеймят феминистки — это девочки. Среди них есть не очень крупные подгруппы, которые мы не стали выделять отдельно, — это в первую очередь «ванильки», «фитоняшки», «мамочки». Целый набор девичьих культур, который пришел на смену «падонкам» и хулиганам. Так, «мимими» заменило весь мат, который мы привыкли слышать от «падонков».

— Сейчас в интернете началось переосмысление таких слов, как «телочка», «гомосексуальность» и «гомосексуализм». Как происходит актуализация гендерной проблематики через язык? Это связано с пришедшими в интернет девочками?

— Скорее это связано с тем, что в интернет пришли очень непохожие друг на друга люди. Если раньше его в большей степени осваивали мужчины, то сейчас стало больше женщин, хотя я не знаю точной статистики. В нулевые были платформы, где собирались преимущественно девочки, — LiveInternet, например. Сейчас женщина активно представлена во всех социальных сетях. Есть феминистки, благодаря которым гендерные темы обсуждают очень активно, а порой и возникают скандалы. «Телочка» ведь тоже появилась из публикаций в социальных сетях — в твиттере «Медузы». Очень важно, чтобы общество в интернете было представлено разнообразно — и с точки зрения гендера, и по уровню образования, и прочее.

— Можно ли вообще говорить о едином интернет-пространстве и едином языке?

— Нет, нельзя. Это, конечно, сильное преувеличение. Когда мы говорим о языке, мы всегда подразумеваем, что на самом деле никакого единого языка в интернете нет — как, собственно, нет и единого разговорного русского языка. Есть огромное количество «диалектов», но нас интересовало общее языковое пространство — не важно, из какого жаргона вылезло слово, если его использует весь интернет. «Няшка», например, выросла из жаргона анимешников, но кто сегодня это вспомнит? Важно только то, что его употребляют. Изучать жаргоны, конечно, тоже интересно, но это отдельная область знания.

— Как язык интернета взаимодействует с современной литературой? У Татьяны Толстой, например, на бумаге выходят целые сборники с постами из Facebook. Получается, книга более податлива, чем даже устная речь?

— В литературе используются многие приемы интернет-коммуникации — некоторые авторы строят произведение в виде переписки по электронной почте или включают в текст сообщения из социальных сетей. Но это одно дело, а другое — то, о чем говорите вы. Это уже возникновение нового литературного жанра. В Facebook впервые появились такие короткие истории или байки, которые помещаются в рамки одного поста, а вслед за жанром нашлись и писатели, работающие в этой форме. Я могу назвать Татьяну Толстую, Дениса Драгунского.

— Александр Ильянен писал роман «Пенсия» на стене во «ВКонтакте».

— Выкладывание кусков произведения — это все-таки более сложная вещь, но она существовала еще в блогосфере. Этим занимался Гришковец, например. Сергей Чупринин написал «Фейсбучный роман» — это тоже такие коротенькие мемуарчики, которые потом были изданы в виде книги. В ЖЖ такие эксперименты проводились гораздо чаще, потому что казалось, что социальные сети не терпят длинных текстов. Тот же Лукьяненко выкладывал свои произведения. Но стремление подстроиться под жанр и создавать короткие, очень емкие истории — это, как мне кажется, относительно новая вещь.

— Бумага не сопротивляется такой форме?

— Я не уверен, так ли важно публиковать это все на бумаге. Мне кажется, это скорее дань традиции, потому что, конечно, писателю хочется иметь книжку со своим именем на обложке. Хотя сегодня и без книжки можно иметь больше подписчиков в социальных сетях, чем потенциальных покупателей.

— Что все-таки первично? Это литература приспособилась к интернет-формату или наоборот?

— Они шли навстречу друг другу: пока одни авторы выкладывали произведения в интернет частями, другие подстраивались под формат, рассказывали истории своим подписчикам. Когда-то это называлось специальным словом «сетература», но сейчас его никто не использует. Тем не менее какое-то количество сетевых писателей вышло опять-таки на бумаге, чтобы психологически закрепиться в этой роли.

Под давлением формата, разумеется, произошла и компрессия художественного произведения: авторы стали писать короткие сообщения для того, чтобы собрать побольше лайков, возник запрос — писать интересно. Но ничего интереснее истории люди пока не придумали, поэтому интернет и литература сошлись в этой точке коротеньких баек.

— Сейчас многие аналитики говорят о том, что сообщения переходят в аудиоформат. Люди больше не набирают текст вручную, а надиктовывают. Что принесет с собой этот формат устного общения? Какой язык сформирует?

— Это очень любопытно. Интернет-эпоха, наоборот, привела к экспансии письменного языка, который стал вытеснять устный из многих сфер. Мы стали меньше разговаривать, выработали довольно странные нормы этикета: например, прежде чем позвонить человеку, многие первым делом пишут эсэмэску: «Можно ли вам позвонить?» Раньше это казалось элементарным: если человек не может разговаривать, он просто не возьмет трубку. Сейчас звонок уже воспринимается как вторжение в чужое пространство, его надо предварить письменным сообщением. Будут ли такие наговаривания сообщений распространены — не знаю. Сообщение все еще проще прочитать, чем прослушать. Поэтому я не думаю, что устная речь в ближайшее время вернет свои позиции, но посмотрим.

Эмодзи и смайлики компенсируют отсутствие в традиционном письменном языке эмоциональной информации — мимики, жестов

— Многие идиомы и мемы приходят в русскоязычный интернет в качестве кальки с английского. Что происходит в других языках?

— Многие люди, которые общаются только по-русски, любят рассуждать о том, как русский язык портится, гибнет, гниет, но это не порча. Те же самые процессы происходят со всеми языками, которые активно представлены в интернете. В первую очередь хорошо это видно на примере английского языка, поэтому что многое, что происходит с русским языком, к сожалению, вторично. Мы не сами придумываем эти мемы, а просто заимствуем их из английского.

— Происходит какой-то процесс усвоения и переработки языком этих мемов или они остаются кальками?

— Чаще всего это либо прямые заимствования, либо кальки. Бывает и так, что заимствуется сам механизм словопорождения, а уже потом в русском языке мем начинают жить собственной жизнью, обрастая легендами, приобретая новые значения. Так, их пути с оригиналом расходятся. Скажем, недавний мем «Совпадение?.. Не думаю», который, как правило, состоит из четырех или двух картинок, заимствован из английского языка. Но у нас он зажил очень интересной жизнью после того, как эти слова произнес тележурналист Дмитрий Киселев. Теперь это выражение используется с его фотографией и обрастает отрицательными коннотациями, хотя в оригинале их, естественно, быть не может.

— Откуда в интернет приходит такая манипулятивная лексика, как «ватник», «гейропа»?

— Эти слова можно считать порождением интернета, потому что они мелькают прежде всего в дискуссиях в Facebook, даже если возникли в обыденной речи или в СМИ. Но в «Словарь» мы практически не включали этот язык. Хотя у нас встречаются некоторые слова, которые не имеют интернет-происхождения, но активно используются там. Например, слово «диванный» (эксперт, генерал, войска). Оно возникло не в интернете, но сегодня прежде всего обозначает человека, сидящего за компьютером и рассказывающего всем, как надо, а как не надо, при этом не очень разбираясь в теме. Второе такое же слово — «ламповый» («ламповая няша», например). Это что-то естественное, уютное, симпатичное, его мы тоже посчитали нужным включить.

Хотя сегодня провести четкую границу между интернет-лексикой и молодежным сленгом практически невозможно. В нулевые годы эта граница очень явно прослеживалась. Было понятно, что «аффтар» — интернет-словечко, но сейчас все смешалось, понять, где молодежный сленг, а где интернет, очень сложно.

— Насколько язык в интернете вообще связан с политическими событиями?

— Если сейчас посмотреть на списки слов года, которые составляют многие СМИ, они окажутся очень политизированными. В язык, конечно, приходит не только политический сленг, но он интереснее с точки зрения скандалов. Слова, которые входят в язык без конфликта, без шума, замечают реже.

Как правило, политическая лексика уходит вместе с событием, которое ее породило, очень быстро становится неактуальной. Было, например, слово «депардировать», которое возникло, когда Жерар Депардье попросил российское гражданство. Таких словечек довольно много, но они скорее играют роль мемов, ярлычков событий, которые довольно скоро забываются. Слово такого типа, которое, по-моему, стало одним из главных слов года почти во всех языках, — «Брексит», слово-ярлык, связанное с выходом Великобритании из ЕС. Поскольку это было событие мирового масштаба, то и у слова есть шансы прожить долго.

— Какие еще слова вы могли бы выделить в качестве маркеров уходящего года?

— 2016 год был довольно скучный с точки зрения языка и, по-моему, ничего интересного не дал. Гораздо интереснее оказались итоги года в английском языке, которые подводил Оксфордский словарь. Он выбрал словом года «post-truth» («постправда»). Это чрезвычайно глубокое с точки зрения философского содержания слово. Постправда — это такая правда, которая в большей степени основывается на эмоциях, чем на реальном положении вещей. Если мы посмотрим телешоу или выборы президента, это и будет тот самый цирк, где истина никому не нужна. Важна только эмоция. Ничего похожего в русском языке не появилось.

____________________________________________________________________

Татьяна Сохарева