"Гоголь. "Мертвые души". История подарка" Дмитрия Крымова

Премьера театр

В Лаборатории Дмитрия Крымова при "Школе драматического искусства" (ШДИ) вышел новый спектакль из цикла "Своими словами". В программке написано: "Абонемент "Спектакли для детей". Пересказываем классику". Рассказывает АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

Детский абонемент Дмитрий Крымов придумал год назад — он начался спектаклем "Пушкин. "Евгений Онегин"", а теперь продолжился "Гоголем". Не стоит доверять программке и думать, что Крымов решил посоперничать с Википедией и просто адаптирует знаменитые сюжеты для маленьких. И "Пушкин. "Евгений Онегин"", и "Гоголь. "Мертвые души"" — попытка показать судьбу автора через его главный сюжет. В "Пушкине" это отлично удалось: в финале, видя раненого поэта, барахтающегося в луже красного киселя, сглатывать ком в горле начинали не только дети. В "Гоголе" Крымов усложнил себе задачу: он рассказывает не только об авторе "Мертвых душ", но и о внутрицеховых отношениях Гоголя и Пушкина.

Все начинается с той самой лужи киселя в углу игровой площадки в двух метрах от зрителей (Тау-зал в ШДИ не предполагает подмостков) — лужа явно не просохла с премьеры "Онегина". Вот и Пушкин — тот же актер Сергей Мелконян, только он сначала появляется в виде живой головы в цилиндре: голова торчит в прорези ткани, к ней приделано тщедушное тельце в черном фраке, красных рейтузах и детских ботиночках. Точно так устроен и Гоголь, но накладной нос и парик делают его лицо совсем уж кукольным. В нужный момент голова Гоголя плывет вверх по ткани, отделяясь от тела и наглядно иллюстрируя тот странный факт, что при первом перезахоронении писателя его черепа в могиле не обнаружили.

По версии Крымова, череп оказался у Алексея Бахрушина — уж больно страстным коллекционером был создатель Театрального музея. И тут в спектакле впервые возникает вопрос: как отличить воровство от подарка? Задает его Ведущий — финский литературовед Урно (Максим Маминов), тоже доставшийся спектаклю про Гоголя от спектакля про Пушкина. Урно представляет собравшимся нынешнего директора Театрального музея Дмитрия Родионова (под маской которого зоркий зритель разглядит ту же Алину Ходжеванову, которой досталась роль Гоголя). Выудив из сумки на колесах помимо человеческих костяков еще и черепа лошади, обезьяны и какой-то маленькой птички, "Родионов" объясняет, что два костяка из представленных, несомненно, принадлежат Гоголю. Дети испуганно хохочут, а некоторые взрослые вспоминают недавнюю историю на конференции по творчеству Мариуса Петипа, где один именитый участник потрясал баночкой с прахом великого хореографа, частицы которого удалось отсыпать при перезахоронении.

Как говорят, в каждой шутке лишь доля шутки: крымовские скетчи многослойны и горьки. Раненый Пушкин падает-таки в лужу киселя, верный дядька Никита Козлов не знает, куда тащить мокрую, липкую куклу: налево — комнаты беременной Натальи Николаевны, направо — детская. "А для кого теперь я буду писать",— скулит Гоголь, незадолго перед тем укравший у Пушкина сюжет "Мертвых душ". Он вообще все время скулит, этот Гоголь. Явившись к Пушкину перед дуэлью, брезгливо выхватывает из тарелки макароны, наматывая на длиннющие скрюченные пальцы. А потом и вовсе танцует лезгинку, подозрительно держа руку в паху, будто скрывая отсутствие чего-то важного, в противовес брутальному Лексан Сергеичу, перед смертью грубо отчитывающему жену за кокетство, недоваренные макароны и обещающему заехать перед дуэлью в "Металлоремонт" — починить сыну самокат.

В этом плотном хармсовском мороке Крымов, как и в спектакле о Пушкине, виртуозно умеет оттенить масштаб: каким бы кликушей ни был Гоголь в жизни, в творчестве он велик. Вот и вырезанная из черной бумаги Русь-тройка в его руках оживает и воспаряет под колосники. Есть, кстати, в этом спектакле еще одна тень, которая с первых минут мелькает в веренице литературных флешбэков, а потом почти материализуется. Ведущий с финским акцентом напоминает зрителям историю о том, как случилось, что камень с могилы Гоголя стал могильной плитой еще одного писателя — "рОдившегося в УкрАйне" Михаила Булгакова. Камень заменяет картонная коробка с цветными магнитами, под камнем оказывается игрушечный кот с человеческим черепом. Коробку двигают, прищемив коту хвост, кот вдруг орет. Зрители хохочут. В создавшейся суматохе кто-то ворует из-под коробки череп. Потом в толпе мелькает тень Тургенева — он, как известно, тайно срезал локон у лежащего в гробу Пушкина. Потом Гоголь еще трижды, каждый раз иначе, тырит у Пушкина бумажку с сюжетом "Мертвых душ". А тот и не возражает, приговаривая: "Покажи, что все пустота, ничего нет — только жрут и торгуют мертвыми". Так и строится история русской литературы, в которой, по мнению Крымова, все смешно, больно и очень страшно. Так страшно, что перегревшийся светильник на колосниках вдруг превращается в ворона, тревожно машет крыльями и каркает, пытаясь о чем-то предупредить, но Пушкин, заболтавшись с Гоголем, и не заметит.